Несокрушимый Арчи

— Две сотни-две сотни-две-три, благодарю вас, сэр, три-три-три-четыре-четыре-пять-пять-шесть-шесть-семь-семь-семь…

Арчи поник в своем деревянном креслице. Он испытывал чувство, которое до этого ему довелось испытать только дважды: в первый раз, когда он брал уроки вождения авто и нажал на газ вместо тормоза, и во второй раз, относительно недавно, когда впервые спускался на скоростном лифте. И сейчас им владело ощущение, что его куда-то увлекает взбесившаяся машина, а часть его внутренних органов осталась где-то позади. Из этого вихря эмоций возник один непреложный факт: как бы ни зарывался его противник, он должен завладеть призом. Люсиль послала его в Нью-Йорк специально ради Понго. Она принесла в жертву свои драгоценности во имя великого дела. Она полагается на него. Возложенное на него поручение представилось Арчи почти священным. Он смутно ощущал себя рыцарем, напавшим на свежий след Святого Грааля.

Он снова зашевелил пальцами. Кольцо и браслет принесли почти тысячу двести долларов. И он будет биться вплоть до этой цифры.

— Мне предложили восемь сотен. Восемь сотен. Восемь-восемь-восемь-восемь…

Откуда-то из глубины зала донесся голос. Невозмутимый, холодный, отвратительный, решительный голос.

— Девять!

Арчи привскочил и решительно обернулся. Этот подлый выпад с тыла уязвил боевой дух Арчи. Когда он поднялся на ноги, молодой человек, сидевший непосредственно перед ним, тоже встал и уставился в том же направлении. Это был коренастый, решительного вида молодой человек, смутно напомнивший Арчи кого-то, кого ему уже доводилось видеть. Но Арчи было не до него, он сосредоточенно разыскивал взглядом нарушителя спокойствия. И наконец обнаружил благодаря тому, что глаза всех в той части зала были устремлены на щуплого пожилого мужчину в очках, щеголяющих черепаховой оправой. Возможно, профессор или кто-нибудь вроде. Но кем бы он ни был, с ним следовало считаться, и очень серьезно. Выглядел он человеком со средствами, и весь его облик свидетельствовал, что он готов продолжать битву за Понго до конца лета и дольше.

— Мне предложили девять сотен. Девять-девять-девять-девять…

Арчи с вызовом посмотрел прямо в лицо очкастому.

— Одна тысяча! — крикнул он.

Вторжение крупных финансов в мирное течение дневной процедуры вывело прихожан из летаргии. Послышались взволнованные голоса. Шеи вытягивались, подошвы шаркали. А что до первосвященника, бодрость вернулась к нему с лихвой, его вера в человека и брата воспряла из бездны на внушительную высоту. Он сиял одобрением. Вопреки своим горячим панегирикам он был бы вполне доволен застучать младшего братца Понго на двадцати долларах, и мысль, что предлагаемые суммы уже достигли тысячи и что его комиссионные составляют двадцать процентов, согрела его солнечным счастьем.

— Предложена одна тысяча! — провозгласил он. — Но, джентльмены, я не хочу вас торопить. Вы все здесь знатоки и не потерпите, чтобы бесценная фарфоровая статуэтка династии Мин ускользнула от вас по демпинговой цене. Возможно, не всем вам статуэтка видна достаточно хорошо. Уилли, возьми ее, пройдись по рядам и покажи ее. Мы сделаем небольшой перерыв, пока вы будете внимательно рассматривать эту замечательную статуэтку. Шевелись, Уилли! Не волочи ноги!

Арчи в трансе осознал, что Реджи ван Тайл очнулся от освежающего сна и окликнул молодого человека в ряду перед ними.

— Привет, — сказал Реджи. — А я и не знал, что ты вернулся. Ты же меня помнишь, верно? Реджи ван Тайл. Я хорошо знаю твою сестру. Арчи, дружище, познакомься с моим другом Биллом Брустером. Ах, черт побери! — Он сонно хихикнул. — Я и забыл. Так ведь он же твой…

— Как поживаете? — сказал молодой человек. — Кстати, о моей сестре, — обернулся он к Реджи, — ты, случайно, не видел ее мужа? Ты же знаешь, что она вышла за какого-то жуткого олуха?

— Это я, — сказал Арчи.

— Что-что?

— Я женился на вашей сестре. Моя фамилия Моффам.

Молодой человек как будто слегка растерялся.

— Прошу прощения, — сказал он.

— Не из-за чего, — сказал Арчи.

— Я только исходил из того, что читал в письмах отца, — объяснил он в свое оправдание.

Арчи кивнул.

— Боюсь, ваш милый старый папочка меня не очень ценит. Но я надеюсь поправить положение. Если я сумею зацапать эту дурацкую фарфоровую штукенцию, которую Йо-Йо, мальчик с собачьей мордой, показывает клиентам, он не сможет надышаться на меня. Я хочу сказать, знаете ли, что у него есть другая вроде этой, и если он сможет прикупить пару, так мне дали понять, это его обрадует, взбодрит и даже подкрепит.

Молодой человек уставился на Арчи:

— Так это ты торговался против меня?

— А? Что? Вы торговались против МЕНЯ?

— Я хочу купить эту штуку для отца. У меня в данный момент есть особая причина быть у него на хорошем счету. И ты тоже покупаешь для него?

— Абсолютно. Как сюрприз. Люсиль придумала. Его камердинер, типчик по фамилии Паркер, предупредил нас, что эта штукенция выставлена на продажу.

— Паркер? Черт возьми! Паркер и меня предупредил. Я повстречал его на Бродвее, и он мне сказал.

— Странно, что в своем письме мне он про это не упомянул. Черт дери, мы могли бы заполучить ее за два доллара, если бы объединили наши ресурсы.

— Ну, нам лучше объединить их сейчас, чтобы задушить этого прохиндея в задних рядах. Я не могу пойти выше одиннадцати сотен, это все, что у меня имеется.

— И я выше одиннадцати сотен не могу.

— Вот только… мне хотелось бы… ты не позволишь?… чтобы отцу эту штуку отдал я. У меня есть особая причина размягчить его.

— Абсолютно! — великодушно согласился Арчи. — Мне без разницы, я только хотел подбодрить его, если ты понимаешь, о чем я.

— Жутко благородно с твоей стороны.

— Ничуточки, малышок, нет и нет, и вообще, отнюдь. Очень рад.

Уилли тем временем вернулся после блужданий между знатоками, и братец Понго вновь водворился на пьедестал. Первосвященник прочистил горло и продолжил свою речь:

— Теперь, когда все вы рассмотрели эту великолепную статуэтку, мы приступим… мне предложили одну тысячу — одна тысяча-одна-одна-одна-одна… одиннадцать сотен. Благодарю вас, сэр. Мне предложили одиннадцать сотен.

Первосвященник бурно ликовал. Было видно, как он складывает в уме цифры.

— Торгуйся ты, — сказал брат Билл.

— Ладненько! — сказал Арчи. Он вызывающе взмахнул рукой.

— Тринадцать, — сказал человек в заднем ряду.

— Четырнадцать, черт дери!

— Пятнадцать!

— Шестнадцать!

— Семнадцать!

— Восемнадцать!

— Девятнадцать!

— Две тысячи!

Первосвященник только-только не разразился благодарственным гимном. Он излучал благожелательность и добродушие.

— Мне предложили две тысячи. Есть добавление к двум тысячам?

— Давайте-давайте, джентльмены, я не хочу расстаться с этой великолепной статуэткой даром. Двадцать одна сотня. Двадцать одна-одна-одна-одна-одна. Вот это для меня привычнее. Когда я подвизался в залах Сотби в Лондоне, такое было самым привычным. Двадцать две-две-две-две-две. Никто и внимания не обращал. Три-три-три. Двадцать три-три-три. Мне предлагают двадцать три сотни долларов.

Он выжидающе посмотрел на Арчи, как смотрят на любимую собаку, чтобы она показала чудо дрессировки. Но Арчи исчерпался. Рука, которая шевелила пальцами так часто и смело, теперь повисла у его ноги, лишь слабо подергиваясь. Арчи вышел из игры.