Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

3. Турция…

4. Англия. Господин Сталин и Молотов враждебно комментировали манеру поведения британской военной миссии в Москве… Имперский Министр иностранных дел заявил в связи с этим, что Англия всегда пыталась, и до сих пор пытается, подорвать развитие хороших отношений между Германией и Советским Союзом…

5. Франция…

6. Антикоминтерновский пакт. Имперский Министр иностранных дел заметил, что Антикоминтерновский пакт был в общем-то направлен не против Советского Союза, а против западных демократий. Он знал, и мог догадаться по тону русской прессы, что Советское Правительство осознает это полностью. Господин Сталин вставил, что Антикоминтерновский пакт испугал главным образом лондонское Сити и мелких английских торговцев. Имперский министр иностранных дел шутливо заметил, что господин Сталин, конечно же, напуган Антикоминтерновским пактом меньше, чем Лондонское Сити и мелкие английские торговцы. А то, что думают об этом немцы, явствует из пошедшей от берлинцев, хорошо известных своим остроумием, шутки, ходящей уже несколько месяцев, а именно: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту».

7. Отношение немецкого народа к германо-русскому Пакту о ненападении. Имперский Министр иностранных дел заявил, что, как он мог констатировать, все слои германского народа, особенно простые люди, очень тепло приветствовали установление понимания с Советским Союзом. Народ инстинктивно чувствует, что естественным образом существующие интересы Германии и Советского Союза нигде не сталкиваются и что развитию хороших отношений ранее препятствовали только иностранные интриги особенно со стороны Англии. Господин Сталин ответил, что он с готовностью верит в это. Немцы желают мира и поэтому приветствуют дружеские отношения между германским государством и Советским Союзом. Имперский министр иностранных дел прервал его в этом месте и сказал, что германский народ безусловно хочет мира, но с другой стороны, возмущение Польшей так сильно, что все до единого готовы воевать. Германский народ не будет терпеть польских провокаций.

8. Тосты. В ходе беседы господин Сталин неожиданно предложил тост за Фюрера: «Я знаю, как сильно германская нация любит своего Вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье»… Господин Молотов поднял бокал за Сталина, отметив, что именно Сталин своей речью в марте этого года, которую в Германии правильно поняли, полностью изменил политические отношения… Имперский Министр иностранных дел, в свою очередь, предложил тост за господина Сталина, за советское правительство [А персонально за Молотова так и не выпили!] и за благоприятное развитие отношений между Германией и Советским Союзом.

9. При прощании господин Сталин обратился к Имперскому Министру иностранных дел со следующими словами: «Советское правительство относится к Пакту очень серьезно. Он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера».

Пояснений требует только тост Молотова: речь идет о докладе Сталина на XVIII съезде ВКП(б) 10 марта 1939 г.. [289] За резкой и предельно конкретной филиппикой в адрес «агрессоров» последовала не менее резкая критика политики «невмешательства», «большой и опасной политической игры» «неагрессивных государств» (там же содержалась ставшая знаменитой фраза о «любителях загребать жар чужими руками»). Сталин, действительно, предупредил «западные демократии», что разгадал их возможный маневр по вовлечению Германии и Японии в войну против СССР. В докладе можно усмотреть намек на то, что для войны между СССР и Германией нет других оснований, кроме «агрессивности» Германии и «подталкивания» со стороны «демократий», но о возможности сближения с Берлином там ни слова. Молотов явно выдавал желаемое за действительное, задним числом подчеркивая гениальную прозорливость Сталина и приписывая ему инициативу в нормализации отношений, которая только что с успехом состоялась. Так родился еще один миф…

289

Часть доклада, посвященная международному положению и внешней политике СССР, перепечатана: Безыменский Л. Гитлер и Сталин перед схваткой, с. 183-191.

По свидетельствам Шнурре и Хильгера, вообще заслуживающим доверия, ни Гитлер, ни Риббентроп не имели представления о речи Сталина еще 10 мая, т.е. два месяца спустя, и заинтересовались ей только после личного доклада дипломатов. Поэтому содержащиеся в предсмертных записках Риббентропа утверждения, что он уже в марте услышал в речи Сталина «желание улучшить советско-германские отношения», «ознакомил фюрера с этой речью Сталина и настоятельно просил его дать мне полномочия для требующихся шагов», представляются попыткой выдать желаемое за действительное, хотя там же рейхсминистр (уже бывший) вполне искренно писал: «Искать компромисса с Россией было моей сокровенной идеей». [290] Шуленбург еще 13 марта подробно изложил внешнеполитический раздел доклада, заметив, что «ирония и критика Сталина были куда острее направлены против Британии, точнее против находящихся там у власти реакционных сил, нежели против так называемых агрессивных государств, в частности Германии». [291] Ссылаясь на неизданные германские документы, С. Дембски пишет: «В первом сообщении о выступлении Сталина, подготовленном в германском посольстве 11 марта 1939 г., было отмечено, что, по мнению советского вождя, «антикоминтерновский пакт» скорее направлен против демократических держав, чем против Советского Союза». Однако последующие отчеты и прогнозы Шуленбурга обращали главное внимание не на некие авансы в сторону Рейха, а, напротив, на намерения СССР поддерживать народы, ставшие жертвами агрессии. «По крайней мере первоначально, именно этот отрывок выступления Сталина Шуленбург считал самым важным», отмечает Дембски и продолжает, основываясь на документах из польских эмигрантских архивов: «Подобным образом высказывались советские дипломаты в Лондоне, считая, что выступление Сталина было обещанием оказать «помощь соседям в случае германского нападения» на них». [292]

290

Риббентроп И. фон. Цит. соч., с. 134.

291

Доклад Шуленбурга: DGFP, D, vol. VI, р. 1 (№ 1).

292

Дембски С. Цит. соч.

Развивая сказанное в беседе с Риббентропом, 31 августа Молотов заявил на сессии Верховного Совета СССР, которой предстояло ратифицировать договор: «Следует, однако, напомнить о том разъяснении нашей внешней политики, которое было сделано несколько месяцев тому назад на XVIII партийном съезде… Т. Сталин предупреждал против провокаторов войны, желающих в своих интересах втянуть нашу страну в конфликт с другими странами… Т. Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западно-европейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз. Надо признать, что и в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощеной антифашистской агитацией, забывали об этой провокаторской работе наших врагов [По общему мнению, эта фраза метила в Литвинова и его сторонников. В мемуарах «Люди, годы, жизнь», опубликованных в начале 1960-х годов, видный атлантист Илья Эренбург писал: «Слова Молотова о «близоруких антифашистах» меня резанули». [293] ]. Т. Сталин, учитывая это обстоятельство, еще тогда <?! – В.М.> поставил вопрос о возможности других, невраждебных добрососедских отношений между Германией и СССР. Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы. (Смех). Заключение советско-германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение т. Сталина блестяще оправдалось. (Бурная овация в честь тов. Сталина.)»

293

Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Кн. 3-4. М., 1963, с. 737.

Разумеется, требовалось ответить и тем, кто «с наивным видом спрашивает: как Советский Союз мог пойти на улучшение политических отношений с государством фашистского типа?». Ответ у Сталина и Молотова был готов: «Вчера еще фашисты Германии проводили в отношении СССР враждебную нам внешнюю политику. Да, вчера еще в области внешних отношений мы были врагами. Сегодня, однако, обстановка изменилась, и мы перестали быть врагами. Политическое искусство в области внешних отношений заключается не в том, чтобы увеличивать количество врагов для своей страны. Наоборот, политическое искусство заключается здесь в том, чтобы уменьшить число таких врагов и добиться того, чтобы вчерашние враги стали добрыми соседями, поддерживающими между собой мирные отношения. (Аплодисменты.) История показала, что вражда и войны между нашей страной и Германией были не на пользу, а во вред нашим странам… Советско-германский договор о ненападении кладет конец вражде между Германией и СССР, а это в интересах обеих стран. Различие в мировоззрениях и в политических системах не должно и не может быть препятствием для установления хороших политических отношений между обоими государствами… Главное значение советско-германского договора о ненападении заключается в том, что два самых больших государства Европы договорились о том, чтобы положить конец вражде между ними, устранить угрозу войны и жить в мире между собой… Недовольными таким положением дел могут быть только поджигатели всеобщей войны в Европе, те, кто под маской миролюбия хотят зажечь всеевропейский военный пожар… Только те, кто хочет нового великого кровопролития, новой бойни народов, только они хотят столкнуть лбами Советский Союз и Германию, только они хотят сорвать начало восстановления добрососедских отношений между народами СССР и Германии». Неудивительно, что Риббентроп сразу же позвонил Шуленбургу и велел передать Молотову, что «горячо приветствует сказанное», «чрезвычайно обрадован» содержанием речи и ее «предельной ясностью». [294]

294

Докладная записка Павлова Молотову о беседе с Хильгером: Год кризиса. Т. 2, с. 357 (№ 625).

Пакт нормализовал отношения между естественными геополитическими союзниками, нарушенные в угоду прежде всего идеологическим, т.е. изначально второстепенным факторам. Недаром весной 1933 г., вскоре после прихода нацистов к власти, сменовеховец Устрялов замечал: «База мирных и даже дружественных германо-советских отношений обусловлена вескими объективными факторами, экономическими и политическими. Не так легко эти факторы изменить и эту базу разрушить». [295] Пакт стал первым реальным шагом к формированию континентального блока, триумфом идей Риббентропа и особенно Хаусхофера, заявившего: «Никогда больше Германия и Россия не должны подвергать опасности геополитические основы своих пространств из-за идеологических конфликтов». [296] Французский посол в Москве Наджиар так отозвался о пакте в письме к своему коллеге в Варшаве Ноэлю: «Гитлер, не колеблясь, решился на поступок, который Бек, обеспеченный нашей гарантией, отказывался совершить. Он примирился со Сталиным, несмотря на все то, что он говорил или делал против СССР, и на основе реальных фактов давних отношений между двумя странами повел разговор с новой Россией как держава с державой». [297]

295

Устрялов Н.В. Германский национал-социализм. М., 1999, с. 51.

296

Цит. по: Weigert H.W. Op. cit.

297

DDF, t. XVIII, p. 498 (№ 362); цит. по: Год кризиса. Т. 2, с. 327 (№ 607).

Лично ни Гитлер, ни Сталин так и не поверили друг другу – оба видели в договоре гарантию временной передышки, способ выиграть время. Гитлер обеспечил себе самый благожелательный нейтралитет СССР на время польской кампании и избежал англо-франко-советского «окружения» (но не войны с первыми двумя, как все-таки надеялся). Сталин получил возможность удовлетворить территориальные претензии к Польше, приблизившись к границам бывшей Российской империи, и нанести решающий удар Японии на Халхин-Голе, точно зная, что ей никто не придет на помощь. Но оба были уверены, что в будущем им предстоит смертельная схватка хотя бы потому, что Гитлер так никогда и не отказался ни от «древнего тевтонского продвижения на Восток», ни от идеологических предубеждений и атлантистских иллюзий. Сталин тоже, как известно, не отказывался ни от идеи советского доминирования в Восточной Европе и на Черном море, ни от имевшихся у него территориальных притязаний.

Для Советского Союза пакт был важен сразу по многим причинам. Во-первых, избавив страну от угрозы немедленного участия в европейской войне, он дал ей почти два года передышки, «значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах». [298] Во-вторых, он оставил в изоляции Японию – на тот момент единственного действующего военного противника – и вызвал сильнейший кризис в ее руководстве. В-третьих, пакт вывел СССР из состояния международной изоляции, в которой он находился со времени Мюнхенской конференции. В конце 1938 г. Муссолини заявил: «То, что произошло в Мюнхене, означает конец большевизма в Европе, конец всего политического влияния России на нашем континенте». [299] Теперь московские остряки, еще осмеливавшиеся острить, с полным правом говорили: «Спасибо Яше Риббентропу, что он открыл окно в Европу» (приведено в мемуарах Хильгера).

298

Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина, с. 93.

299

Цит.по: F.W.Deakin.The Brutal Friendship: Mussolini, Hitler and the Fall of Italian Fascism. <Rev. ed.> Harmondsworth, 1966, p. 23.

Что же касается «политической и правовой оценки» пакта, превратившейся для СССР конца восьмидесятых в злободневную внутриполитическую проблему, то его ритуальное осуждение на Втором съезде народных депутатов СССР в 1989 г. было воспринято многими учеными и просто здравомыслящими людьми с изрядной долей иронии. Г.Л. Розанов резонно заметил: «Бессмысленны попытки выносить сегодня приговоры событиям тех далеких дней, а тем более объявлять их недействительными», [300] – хотя его книга, откуда взята приведенная цитата, не свободна именно от таких тенденций. Не зря тогда в ходу была шутка, что следующей акцией будет «правовая оценка» Ям-Запольского мира Ивана Грозного с Польшей.

300

Розанов Г.Л. Сталин – Гитлер. Документальный очерк советско-германских дипломатических отношений, 1939-1941 гг. М., 1991, с. 9.