Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России

Контрпублика спонтанна в своих действиях, ее интересы и социальный опыт не репрезентируют партии и политики в официальном дискурсе, а потому она вынуждена прибегать к неконвенциональным средствам общения: от забастовок и манифестаций до мемов и художественных провокаций в публичных местах. Делиберативный идеал содержательного обсуждения и обмена аргументами оказывается здесь тесным, хотя он и остается признаваемой, но слишком очевидно недостижимой нормой. В дальнейшем этот тип критики теории публичной сферы слева оказался основным и в международной рецепции книги. Идеал дискуссии в универсальном и открытом для всех сообществе образованных и независимых людей, обсуждающих общий интерес (а не частные интересы ущемленных или сильных), Негтом, Клюге, Н. Фрейзер, А. М. Янг, Ш. Бенхабиб и другими воспринимался как слишком далекий от реальной политической борьбы и повестки левых в последней четверти ХХ века. Другим важным дополнением Негта и Клюге стало указание на исключительную важность жизненного опыта (Erfahrung) различных групп, который в силу своей разнородности оказывался основным барьером для взаимопонимания. Дебаты между людьми, которые принципиально незнакомы с жизненным опытом друг друга, не могут быть рациональными.

Хабермас долго откладывал перевод работы на английский язык, готовясь доработать текст в ответ на критику. В результате он авторизовал перевод оригинальной версии книги, не внеся в него никаких изменений, только в 1989 году, когда он был уже достаточно хорошо известен в США, в частности по спору с Джоном Ролзом [38] . К тому моменту политическая философия Хабермаса существенно эволюционировала. При этом основной интерес ученого к делиберации и ее оптимальным условиям сохранил свою актуальность.

38

Краткое изложение ключевых идей книги было переведено на английский существенно раньше, в тот момент, когда появились первые обзорные работы по теме. См.: Habermas J. The Public Sphere: An Encyclopedia Article // New German critique. 1974. Vol. 3. P. 49–55. В 1975 году выходит перевод на английский язык важной работы «Legitimationsprobleme im Sp"atkapitalismus» с предисловием переводчика Т. Маккарти под названием «Legitimation Crisis». В середине 1980-х годов в печати появляются обзорные тексты, в частности: Alexander J. C. Habermas’ Theory: Its Promise and Problems // American Journal of Sociology. 1985. Vol. 91. № 2. P. 405.

Хабермас постоянно участвует в общественных и академических дебатах с видными представителями самых разных дисциплин и идеологических течений (среди известных публичных дискуссий вызов Мартину Хайдеггеру, оставшийся без ответа, критика Руди Дучке в 1968 году, участие в Historikerstreit в связи с тезисами Эрнста Нольте, дебаты о социальной защищенности в Евросоюзе с Вольфгангом Штрэком, диалог с папой римским Бенедиктом XVI – Йозефом Ратцингером и др.; более академические дискуссии c Карлом Поппером, Хансом-Георгом Гадамером, Никласом Луманом, Джоном Ролзом и Жаком Деррида) [39] . Между тем философ почти отходит от исторической аргументации в сторону оригинального синтеза социальной теории, с помощью которого он активно обновляет и уточняет свою политическую философию в ответ на критику и поддержку [40] . В частности, Хабермас отдаляется от еще одного марксистского тезиса и признает, что элементы свободного рынка не могут быть эффективно устранены в обозримое время за счет других социальных или экономических механизмов (включая предлагавшееся им ранее обобществление предприятий на основе внутренней публичной сферы и самоуправления). При этом уже в работе «Познание и интерес» философ указывает на другую основу человеческой автономии и развития вне экономических и административных структур деятельности: коммуникативный разум и связанные с ним устремления и практики раскрывают природу человека [41] .

39

См. обзор основных полемик, в которые был вовлечен Хабермас, в работе: M"uller-Doohm S. Habermas: A Biography. Cambridge: Polity Press, 2016. На русском языке выходил диалог Хабермаса с Йозефом Ратцингером: Хабермас Ю., Ратцингер Й. Диалектика секуляризации. О разуме и религии. М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2006.

40

Pensky M. Historical and Intellectual Contexts // J"urgen Habermas: Key Concepts / ed. by B. Fultner. Durham: Acumen, 2011. P. 54–73.

41

Habermas J. Erkenntnis und Interesse. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1968.

В ряде последующих работ Хабермас рефлексирует понятие опыта Негта и Клюгге, опираясь на свое прочтение феноменологического представления о «жизненном мире», включающем личный опыт, культурные представления, нормы и традиции, семейный и дружеский круг и незаинтересованное общение [42] . Жизненный мир человека, формируемый благодаря постоянной обыденной коммуникации и взаимопониманию с другими людьми, может успешно противостоять отчуждающему давлению двух больших инструментальных «систем» – бюрократии и рынка [43] .

42

Негт и Клюге развивали сходные аргументы, полемизируя с положениями «Структурной трансформации» и вводя центральное для них понятие «опыт» (Erfahrung) как основание для тезиса о несводимости и уникальности культурных установок разных социальных групп.

43

«Системы» как ключевое понятие теории коммуникаций Хабермаса обозначают социальные технологии массовых обществ модерна, которые обезличивают и механизируют отношения, но кратно увеличивают богатство и производственные возможности. Прежде всего речь идет о двух системах: во-первых, о рыночных механизмах обмена, денежных контрактов, потребления и рекламы и, во-вторых, о бюрократических аппаратах. В более поздних работах, признавая их важность, неустранимость и несводимость друг к другу, немецкий мыслитель во многом развивает критические аргументы Маркса и Вебера, видевших в потреблении и бюрократии угрозу человеческой свободе и автономии. См.: Хабермас Ю. Отношения между системои и жизненным миром в условиях позднего капитализма // THESIS. 1993. Т. 1. Вып. 2. С. 123–136.

В двух объемных томах фундаментальной «Теории коммуникативного действия» [44] , его opus magnum, Хабермас на философском уровне преодолевает главное пессимистическое положение критической теории Франкфуртской школы о глобальном поражении современного общества перед технической мощью потребительского капитализма и бюрократии. Зрелый мыслитель формулирует собственную большую теорию социальной эволюции. Речь идет не о прогрессивной смене формаций или регрессе, а о нелинейном, но устойчивом прорастании новых форм общественных отношений, связанных с коммуникативным разумом [45] . Эта линия получает развитие в применении к области морали в работе «Моральное сознание и коммуникативное действие» (1983), где Хабермас развивает неокантианскую этику дискурса [46] , способную решать моральные вопросы на основе формальных и универсальных правил коммуникации, которые возникают из «моральных интуиций повседневности» (в частности, интуиции «крайней ранимости личности» каждого человека) и на которые могло бы разумно согласиться большинство людей.

44

Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. 2 Bd. Bd. 1: Handlungsrationalit"at und gesellschaftliche Rationalisierung. Bd. 2: Zur Kritik der funktionalistischen Vernunft. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1981.

45

Коммуникативный разум и языковая кооперация, отвечающие внутренним потребностям и социо-биологической природе человека, в современную эпоху постепенно вытесняют традиционные формы власти: иерархию, контроль и насилие. Человеку свойственно действовать не только инструментально, с целью достижения технического результата. В нашей природе заложен также и коммуникативный тип действий, нацеленных на взаимопонимание и согласие между людьми как самостоятельную ценность. Коммуникативная власть, возникающая в содержательном общении свободных и разумных людей, становится практической основой эмансипации индивидов и социальных структур. На русском языке доступны небольшие фрагменты двухтомника: Хабермас Ю. Теория коммуникативного действия (фрагменты) // Вопросы социальной теории. 2007. Т. I. Вып. 1. С. 229–245; Он же. Отношения к миру и рациональные аспекты действия в четырех социологических понятиях действия // Социологическое обозрение. 2008. Т. 7. № 1. С. 3–25.

46

См.: Тетюев Л. И. Рецепция этики дискурса в современной философии // Вестник РУДН. Серия: Философия. 2019. № 2. С. 240–252.

В другой влиятельной работе «Факты и ценности» (1992) Хабермас показывает, как система сообщающихся сосудов законодательной деятельности, демократических институтов, коммуникативного действия и жизненного мира создает плотину на пути потока механических воздействий на человеческие отношения со стороны рыночных и административных структур модерна. Эта метафора затем усиливается, когда Хабермас предполагает, что общество может не только ограничить механизацию людей, производимую «системами», но и канализировать встречный восходящий поток от человеческого общения к морали и закону [47] .

47

На русском языке на эту работу обычно ссылаются как на «Фактичность и значимость», что, кажется, совершенно запутывает понимание общей темы – противопоставления фактов и ценностей (норм, правил, законов): Habermas J. Faktizit"at und Geltung. Beitr"age zur Diskurstheorie des Rechts und des demokratischen Rechtsstaats. Frankfurt am Main: VS Verlag f"ur Sozialwissenschaften, 1992. См. также английский перевод книги Хабермаса, особенно две главы о делиберативной демократии и гражданском обществе – «Deliberative Politics: A Procedural Concept of Democracy» и «Civil Society and the Political Public Sphere» в: Habermas J. Between Facts and Norms: Contributions to a Discourse Theory of Law and Democracy. Cambridge, MA: MIT Press, 1996. P. 287–387.

Закон оказывается здесь выражением моральной общественной рефлексии и контроля за большими техническими системами. Хабермас продолжает линию Канта и немецкую юридическую традицию, предлагая актуализацию моральных и философских оснований права в современных условиях. В постконвенциональных и постметафизических обществах, где ссылка на авторитет Бога или традиции оказывается недостаточной и не позволяет снять разногласия и утвердить нормы, люди внутренне признают только такие установления, которые стали результатом правильно выстроенного равноправного общения. Публичность становится главным источником легитимного порядка. В конечном счете речь идет об интеграции жизненных миров людей и технических систем (рынок, бюрократия, технология, автоматизация) через живое и справедливое согласование норм закона. Общая интеллектуальная траектория в политических координатах привела философа от крайне левого, но антиленинского фланга к новой формулировке повестки для левого центра, которая была бы критической альтернативой центризму социал-демократии и государства всеобщего благосостояния. Талли показывает, что зрелый Хабермас мыслит свою нормативную модель как оптимальный смешанный режим, вбирающий в себя лучшие аспекты либеральной концепции в духе Б. Констана и вовлеченности граждан в общественные вопросы, свойственной античной республиканской традиции [48] .

48

«[Хабермас] утверждает, что он придает большее значение участию граждан в делиберативной публичной сфере, чем это обычно делается в либеральной традиции; однако он предлагает более ограниченную и прописанную в законе роль участия, чем „республиканская“ традиция, таким образом создавая гибридную теорию дискурса, сочетающую лучшие черты обеих традиций. При этом мы все еще можем корректно описывать его теорию как „либеральную“ в широком смысле европейского либерализма, инициированного Бенжамином Констаном…»: «[Habermas] argues that he gives more weight to citizen participation in deliberative public spheres than the liberal tradition, yet he gives a more limited and legally constituted role to participation than the „republican“ tradition, thus creating a hybrid, discourse theory, that combines the best features of both traditions. It is still correct to call his theory a „liberal“ theory in the broad sense of European liberalism initiated by Benjamin Constant…» (Tully J. On the Global Multiplicity of Public Spheres. P. 176). Сходный аргумент можно найти в работе: Ferree М., Gamson W., Gerhards J., Rucht D. Four Models of the Public Sphere in Modern Democracies // Theory and Society. 2002. Vol. 31. № 3. P. 289–324.

Критиков и последователей Хабермаса часто трудно отделить друг от друга. Это обстоятельство подтверждает как факт влияния его идей, так и общую способность выстраивать продуктивную полемику, в которой стороны систематически признают правоту противника. Общий критический и полемический тон полемики обычно сочетается с признанием оснований и использованием общего языка. По известной формуле, развитие происходит «вместе с Хабермасом против Хабермаса» [49] . Часть критических аргументов «против Хабермаса» буквально содержится в его работе 1962 года. Часть контраргументов оппонентов и последователей философа рассматриваются в дальнейших текстах и интегрированы в политическую теорию позднего Хабермаса. При этом мы можем условно выделить с одной стороны политических философов, включая мыслителей, представляющих различные течения марксизма, феминизма, теории демократии, республиканской традиции, ЛГБТ-сообществ и этнокультурных меньшинств, а с другой стороны – историков (и в меньшей мере политологов и социологов), исследующих как Великобританию, Францию и Германию, о которых писал Хабермас, так и другие европейские страны, США, Азию, а к настоящему моменту уже почти все регионы и страны мира.

49

Кристиан Фукс предлагает более свежий вариант на эту тему: «Любая критическая теория коммуникации должна с неизбежностью брать работы Хабермаса как исходную точку. Однако это не означает, что теория Хабермаса представляет собой окончательную истину в этом смысле. Сама его теория должна быть рассмотрена конструктивно-критически, с тем чтобы мы могли основываться на Хабермасе и идти вместе с Хабермасом дальше Хабермаса» (Fuchs Ch. Critical Theory of Communication. London: University of Westminster Press, 2016. P. 177).

Историографический дебют философа Хабермаса стал серьезным импульсом для развития историко-культурной и нормативной рефлексии о публичной сфере, но остался уникальным моментом в биографии мыслителя. Как мы отмечали выше, в ходе своей творческой эволюции Хабермас сдвинулся в сторону полемики с политическими философами и теоретиками демократии и философами права, тогда как «Структурная трансформация публичной сферы» оказалась программной для сотен исторических исследований, изучавших эпоху Просвещения [50] , памфлеты, художественную словесность, прессу и тайные общества в Северной Америке XVIII–XIX веков [51] , Латинской Америке «эпохи революций» [52] , кофейни Исфагана в Иране Севефидов XVI–XVII веков [53] или первые газеты в Китае XIX века [54] , и, наконец, для целого направления сравнительных исторических исследований [55] . Одновременно в применении к более современному контексту понятие публичной сферы стало инструментом критики, апологии и трансформации складывавшихся после Второй мировой войны режимов западной либеральной демократии. В последние тридцать лет рефлексия политических режимов в этих терминах активно идет и в развивающихся странах. Богатству и сложности трансатлантической ветви дискуссий мы во многом обязаны посреднической и просветительской роли больших конференций и серии работ американского социолога Крейга Калхуна [56] .

50

О восприятии работы Хабермаса западными историками, специалистами по культуре Просвещения, см.: Van Horn Melton J. Introduction. What is the Public Sphere? // Van Horn Melton J. The Rise of the Public in Enlightenment Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P. 1–15; там же см. библиографию вопроса. См. также статью: Goodman D. Public Sphere and Private Life: Toward a Synthesis of Current Historiographical Approaches to the Old Regime // History and Theory. 1992. Vol. 31. № 1. P. 1–20.

51

Waterman B. The Bavarian Illuminati, the Early American Novel, and Histories of the Public Sphere // The William and Mary Quarterly. Third Series. 2005. Vol. 62. № 1. P. 9–30; Wach H. Civil Society, Moral Identity and the Liberal Public Sphere: Manchester and Boston, 1810–1840 // Social History. 1996. Vol. 21. № 3. P. 281–303.

52

Uribe-Uran V. M. The Birth of a Public Sphere in Latin America during the Age of Revolution // Comparative Studies in Society and History. 2000. Vol. 42. № 2. P. 425–457.

53

Emami F. Coffee Houses, Urban Spaces, and the Formation of a Public Sphere in Savafid Isfahan // Muqarnas. 2016. Vol. 33. P. 177–220.

54

Wagner R. The Early Chinese Newspapers and the Chinese Public Sphere // European Journal of East Asian Studies. 2001. Vol. 1. № 1. P. 1–33.

55

Koller A. The Public Sphere and Comparative Historical Research: An Introduction // Social Science History. 2010. Vol. 34. № 3. P. 261–290.

56

См.: Habermas and the Public Sphere; Calhoun C. Constitutional Patriotism and the Public Sphere: Interests, Identity, and Solidarity in the Integration of Europe // International Journal of Politics, Culture, and Society. 2006. Vol. 18. № 3–4. P. 257–280; Idem. The Public Sphere in the Field of Power // Social Science History. 2010. Vol. 34. № 3. P. 301–335.

Так, Нэнси Фрейзер во влиятельной статье «Переосмысляя публичную сферу: к критике реально существующей демократии» [57] , подготовленной для сборника статей о Хабермасе под редакцией Калхуна, сформулировала ряд ключевых положений, во многом определивших уважительное и заинтересованное, но критическое восприятие идей Хабермаса феминистскими и левыми либеральными движениями в США и Западной Европе [58] . Мы хотим подробнее остановиться на аргументах Фрейзер. Признавая фундаментальную важность и необходимость категории публичной сферы Хабермаса для «критической социальной теории и демократической практики», она последовательно критикует как современные западные демократии, так и существенные положения Хабермаса за их неадекватность потребностям исключенных из публичной политики социальных групп. Для американского философа важно освободить публичность от модели единой, гомогенной, маскулиноцентричной буржуазной сферы якобы открытого и нейтрального обсуждения политических вопросов всеми гражданами, которая, по ее мнению, навязывает и исключает больше, чем предполагает Хабермас.

57

Fraser N. Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy // Habermas and the Public Sphere. P. 109–143.

58

Обзор феминистской рецепции Хабермаса в США см.: Feminists Read Habermas: Gendering the Subject of Discourse / ed. by J. Meehan. New York: Routledge, 1995.

В части своих тезисов Фрейзер опирается на работы историков Джеффа Эли и Джоан Ландес [59] , которые показали, что видимость открытости и всеобщего доступа к буржуазной публичной сфере «золотого века» скрывали вытеснение женщин, раньше игравших важную роль во французских салонах, а также формирование сетей закрытых клубов и ассоциаций в Англии, Франции и Германии, члены которых чувствовали себя привилегированным сословием и культивировали свое отличие от других слоев (distinction – отличие или различение по Бурдье) [60] . Как хорошо показывает Талли, Хабермас не утверждал обратного: он явно оговаривал исключение женщин, упоминал «плебейскую публичную сферу» и указывал на исключительную важность буржуазного ценза [61] . Здесь речь идет скорее об исследовательском интересе и выборе аналитического фокуса, сосредоточенного именно на буржуазной публичной сфере. Опираясь на доступную в то время историографию, Хабермас подчеркивал, что описывал структурно ограниченный феномен в нормативном ключе, включавшем и рефлексию Канта. Но, пожалуй, более серьезным для Фрейзер и других феминистских мыслителей оказывается то, что немецкий философ вовсе упускает из виду важное обстоятельство (впрочем, как отмечает Ами Аллен, в конце 1950-х годов это упущение было всеобщим для историков) [62] : историография публичности совсем не замечала развития альтернативных контрпубличных сфер женщинами, которые пытались пробиться сквозь «стеклянный потолок» официальной мужской публичной сферы.

59

Eley G. Nations, Publics, and Political Cultures: Placing Habermas in the Nineteenth Century // Habermas and the Public Sphere. P. 289–340; Landes J. Women and the Public Sphere in the Age of the French Revolution. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1988.

60

См.: Бурдье П. Различение: социальная критика суждения / пер. с фр. О. И. Кирчик // Западная экономическая социология: хрестоматия современной классики / сост. и науч. ред. В. В. Радаев. М.: РОССПЭН, 2004.

61

«Хабермас признает существование других типов современных публичных сфер, таких как „плебейская“ (рабочего класса, анархистская, радикально демократическая) и „плебисцитарная“ (популистская), и он обсуждает также другие значения „публичной сферы“ в европейских языках (немецком, французском и английском). Скорее он решает сконцентрироваться почти исключительно на истории, нормативной реконструкции и эмансипаторном потенциале буржуазной публичной сферы, а не на ее альтернативах» (Tully J. On the Global Multiplicity of Public Spheres. P. 175).

62

Allen A. The Public Sphere: Ideology and/or Ideal? // Political Theory. 2012. Vol. 40. № 6. P. 822–829.