Неспешные наслаждения

Весь мир захочет праздновать с ней после. Что делает меня более особенным? Прикрыв глаза, я подумал о лифте. А потом о том частном шоу, что мы отыграли вслепую сквозь стены нашего отеля.

К своему стыду, в тот момент, когда я взывал к ней, я уперся своим лбом в прохладную штукатурку. Я воображал, как касаюсь ее, ломаю стену и прижимаю ее к себе.

Я потерпел поражение. Я выгнал Джонни, чтобы он не утянул за собой всех нас.

Теперь меня втянули в этот чертов ад вместе с этой гребанной женщиной.

Вдохнув полной грудью, я поднялся на ноги.

У меня еще один шанс, прежде чем кто-нибудь еще увидит эту чудесную девочку, какой она и была, и попытается украсть ее из моих рук.

Сегодня вечером первое шоу Лолы. Она будет взволнована – нет - она будет просто в экстазе от всего этого. В своей голове я видел ее горящие щеки и мерцающие глаза.

В пылу ее радости и гордости, я мог бы стать ... именно там был мой шанс.

Моя последняя возможность.

Сегодня вечером должна быть вечеринка после выступления.

***

Толпа требовала крови.

К счастью, я был готов опустошить свои артерии.

Все, кто находился в «Филлмор», были на пике. Они ждали нас - Four and a Half Headstones.

И, мы на месте.

Мы все поднимаемся на сцену, и крики становятся с каждым разом все безумнее, требовательнее. Они знают нас в лицо и по имени. Лола больше не будет обделена в этом.

Глядя на океан размытых лиц, я искал признаки, указывающие на ее имя. Это были наши фанаты, и они были готовы осудить нас.

Вспышка беспокойства замедлила ход моего сердца.

Если Лола плохо отыграет, они не будут добры.

Она стояла в стороне, держа наготове свою гитару Stratocaster. Это было ее оружием- оно ей понадобится. Лола посмотрела на меня- это был немой крик о поддержке. Я хотел дать ей это, но все, что я мог сделать - это улыбнуться с уверенностью, которую я так пытался призвать.

Я хотел, чтобы мы порадовали наших фанатов. Я не хотел, чтобы Лола потеряла их любовь.

Это было тем, на что я ... только я ... чувствовал, что мог предъявить права.

Подождите, вот дерьмо. Любовь? Я в самом деле это так назвал ... стоп. Сосредоточься. Я схватил микрофон, сжимая его так, как будто это был мой мозг. Сейчас совсем не время.

Ты должен сконцентрироваться на шоу.

– Привет, Денвер, - я прижал микрофон к губам, мой голос был сладким и бархатистым. Как я и ожидал, толпа взорвалась ревом. Это была чистая энергия, наркотик, который управлял моими артериями.

Мне нужно было больше.

– Знаете, - сказал я, проходя вдоль широкой сцены.
– Мы впервые играем в «Филлмор».
– Еще больше шума, я ждал, пока они успокоятся.
– Но я здесь не впервые.
– Звук любопытства и волнения прокатывается по этому морю.

Это было именно то, чего я хотел.

Повернувшись, я увидел, что Лола смотрит на меня. Я никогда не видел, чтобы ее глаза были такими большими.
– Я приходил сюда, когда был ребенком. И знаете, о чем я тогда думал? Все, о чем я мог думать тогда, это то, что, возможно, когда-нибудь я буду здесь.
– Мой взгляд блуждал по арене.
– Может быть, я смогу сыграть.
– Один, два - я даю им сделать вдох. Напряженное терпение было ошеломляющим, но это не было моим первым выступлением.

Время было всем.

Я покачал головой.
– Итак. Я здесь. Думаю, настало время сделать то, ради чего я мечтал сюда вернуться ...
– С широкой улыбкой, которая обнажала все мои зубы, я подмигнул.
– Чтобы поставить это гребанное место на колени.

Вот оно. Толпа была настроена.

На нетронутом холсте сцены – моей сцены - звук барабанов сигнализировал, что шоу начинается. Кольт заряжал воздух для нашего искусства, заглушая аудиторию своим грохотом. У меня во рту был вкус, будто адреналин перемешался со сладкой ватой - все трепетало.

Музыка - моя первая любовь. Лола стояла наготове, поглаживая струны. Вот это заменит ту пустоту, что она создала. Она улыбнулась мне, она мне, блядь, улыбнулась ...

И я знал, что это не было правдой.

Я взревел в микрофон так, как только мог человек, разлетевшийся на части. Я собрал все свои эмоции - хрупкие и страшные одновременно. Оказавшись под моим звуком, мир просто рухнет. Я пировал и танцевал в пепле.

Но, подобно стеклу, сталкивающимся с чем-то твердым, это будет моей погибелью.

Исполняя слова песни Tuesday Left Behind, мы показывали толпе, кем мы были на самом деле. Four and a Half Headstones изменились после того, как мы потеряли Джонни Мьюза. Мы звучали лучше, чем несколько месяцев назад.

Мы должны были выгнать его раньше.

Если бы я сделал это, встретил бы я когда-нибудь Лолу Купер?

Она ударила по струнам гитары, вызывая звуки, которые выворачивали меня наизнанку. Люди чувствовали это - они стали ничем иным, как ртами, наполненными зубами и просящими еще больше. Они не будут разрывать ее на части. Они знают. Они все, мать их, знают, что я делал.

Лола была чертовски потрясающей.

Сегодня ночью, просто продержаться до ночи. Я не уступлю ее им. Я не вынесу этого.

Все песни для меня слились воедино. Они являли собой путеводитель, который вел слушателей сквозь мир дыма, угля и ржавчины. Они вкушали нашу религию, наслаждаясь каждым словом песни так, как будто я писал это специально для каждого из них. Когда мы подошли к нашей последней песне, я задыхался. Пот превратил мою кожу в бронзу - блестящую и обновленную.

Сзади моя рубашка была насквозь мокрой. И перед тоже. Взгляды всех девушек с первого ряда говорили все сами за себя.
– Послушайте, - прошептал я в микрофон. Я стал громче, привлекая их внимание.
– Это наша последняя песня.
– Я подождал, пока не иссякли расстроенные возгласы.
– Это моя любимая. Может, и ваша тоже.

Портер и Кольт исторгли первые ноты, которые предвещали No More Stars.

Купаясь в восторгах, я пересекал сцену. Лола встретила мой взгляд. Она светилась, скривив губы. Все в ее лице, в ее образе, заставляло меня думать о сексе. Я хотел схватить ее, поцеловать ее еще жестче, чем это было в лифте.

Притяжение между нами притягивало нас. Я видел, как куда-то упала ее радость. Она не разозлилась. Это не была холодная стена отрицания. От жара силы, движущей нас, музыка тонула в душе нас обоих...