Неспособность любить

– Нет, – отказалась Лиза. – Спасибо. Пусть она мне позвонит, как появится. Только обязательно. Меня Лиза зовут. Вы, пожалуйста, мой телефон запишите.

Это Лиза сделала правильно, решил Федор. Девочка Варя могла потерять мобильный.

Женщина потянулась к стоявшей в тесной прихожей тумбочке, достала ручку, записала продиктованный номер. Все это она делала весело и неторопливо, и чем-то напомнила Федору собственную бабушку. Наверное, волной спокойствия и уюта, почти осязаемо от нее исходившей. Бабушка умерла, едва похоронив дочь, Сашину маму. Федорову тетю.

– Может, зря не остались? – Это Федор спросил уже на улице.

– Нет, – покачала головой Лиза. – Если все нормально, нечего панику сеять. А если ненормально… Пусть еще счастливой побудет.

Очки она сняла и снова сделалась такой, как была. Наповал убитой горем.

Федор отвез ее домой, проводил до квартиры.

– Лиза, – задержался он в дверях. – Почему ты сразу была уверена, что Сашу убили намеренно? Ты что-то знаешь?

– У меня было плохое предчувствие. – Лиза привалилась к стене, словно ей тяжело было стоять. Впрочем, возможно, так и было. – У меня все последнее время было нехорошее предчувствие.

– Что ты знаешь, Лиза? – не отставал Федор.

– Ничего, – покачала она головой. – Правда, ничего. Неужели ты думаешь, что я стала бы скрывать, если бы что-то знала?

Он захлопнул дверь, начал спускаться. Даже узнав о смерти брата, он не предполагал, что окажется накрепко связанным с Лизой. Сейчас он был связан с ней так сильно, что просто ночевать в собственной квартире казалось чем-то неправильным, почти предательством.

26 февраля, воскресенье

С Варей могло произойти что угодно, и Лиза старалась уверить себя, что у девочки просто сломался телефон или случилось что-то непредвиденное, но вполне объяснимое.

– Я беспокоюсь, – пожаловалась она портрету мужа, и Саша ободряюще на нее посмотрел.

Лиза беспокоилась всегда и обо всем. В институте боялась экзаменов, потом, на работе, боялась сокращений, а больше всего боялась, что Саша ее разлюбит.

И все-таки настоящий тоскливый страх пришел, когда она вышла из женской консультации.

– Саш, – позвонила мужу Лиза. – Все точно. Ждем ребенка.

– Здорово! – засмеялся Саша, а она вдруг почувствовала, что они с малышом совсем одни в этом мире. Никому не нужные.

Чувство было жутким, Лиза закусила губу и велела себе перестать сходить с ума.

«Я истеричка», – поставила себе тогда диагноз Лиза.

Потом она старалась быть веселой, и ей это даже удавалось, и только когда позвонил Данила и сказал совершенно невозможное, она поняла, что беду предчувствовала.

Лиза проваливалась в сон, снова из него выныривала, протягивала руку к будильнику и смотрела на часы. В половине седьмого она тяжело поднялась, посидела у портрета, выпила кофе. За окном стояла еще глубокая ночь. Тонкий серпик убывающей луны был таким аккуратным, что казался нарисованным. Ночное небо любила рисовать Ника, и Лизе, глядя на ее рисунки, тоже хотелось взять в руки кисти. Однажды Саша даже подарил ей набор гуаши, но начать рисовать Лиза так и не собралась, и нераспечатанная гуашь до сих пор валялась в стенном шкафу.

Есть не хотелось совсем, но она сварила яйцо в мешочек и покорно съела, стоя у окна и разглядывая тонкую луну, словно не могла от нее оторваться.

Потом надела куртку-пуховик, достала из тумбочки ключи от машины и спустилась вниз. Машины у них с Сашей были одинаковые, двухлетние «Рено». Только у Саши машина оливковая, а Лиза выбрала себе белую и долго радовалась недешевой покупке.

Одну машину нужно будет продать, и быстро, пока совсем не проржавела. Им с малышом потребуются деньги.

Сейчас она подошла к оливковой, поежилась на холодном сиденье, включила печку, медленно выехала со двора.

К Вариному дому подъехала по почти пустому городу. Места для парковки около дома не оказалось, к тому же дорогу перегородила «Скорая», стоявшая прямо между подъездами.

Лиза медленно сдала назад, завернула за угол, приткнула машину на улице, около покрытого снегом газона, и пешком направилась к подъезду. За ночь здорово подморозило, подтаявший днем снег лежал на асфальте тонкой ледяной коркой. Лиза поскользнулась, едва не упала, пошла медленней.

Она еще надеялась, что «Скорая» приехала к кому-то другому, не к уютной улыбающейся женщине, которая терпеливо и спокойно ждала вчера вечером свою дочь.

С негромким стуком, который в тишине утра показался оглушающим, открылась дверь Вариного подъезда, двое мужчин выкатили носилки-каталку, подняли, спустили по ступеням крыльца. Лиза бросилась к каталке, едва не столкнувшись с появившейся следом женщиной лет на пять старше самой Лизы.

– Она умерла? – посмотрев на безжизненное лицо лежавшей на каталке Вариной мамы, обернулась Лиза к незнакомой женщине.

– Не мешайте, девушка, – отодвинул ее один из санитаров, а второй хмуро бросил:

– Бог даст, выкарабкается.

Незнакомая женщина неуверенно двинулась к «Скорой» вслед за каталкой, но медик, который обнадежил Лизу, женщину остановил:

– Вам ехать незачем, ее в реанимацию надо.

Лиза до этого никогда и никому не совала денег, а сейчас отреагировала мгновенно, рванула из сумки кошелек, сунула мужчине пятитысячную купюру. Мужчина помедлил, но купюру взял. Сегодня Лиза отличалась завидной сообразительностью, вслед за купюрой сунула визитку:

– Пожалуйста, позвоните!

Мужчина кивнул, «Скорая», замигав огнями, скрылась за поворотом.

– Я вчера приходила к Вариной маме… – повернулась Лиза к кутающейся в пуховик женщине. – То есть я приходила к Варе, но ее не было. Что случилось? Вы соседка?

Раньше она никогда не заговаривала с незнакомыми и очень переживала из-за неспособности быстро сходиться с людьми.

– Убили Варю. – Лиза только теперь заметила, что женщина плачет.

«Я знала, – тоскливо подумала Лиза. – Я знала и ничего не сделала».