Неспящие

Должен я сердиться на нее? Или на себя, что допустил это?

Откуда-то из-под дома вырвался дым. Не от пожара. Искусственный дым, как на рок-концертах Роуз. На таких шоу, куда ей удавалась затащить меня, потому что группа дала ей бесплатные билеты, когда она делала для них видеоклип.

Большое облако дыма из большой машины или нескольких машин. На дым спроецировано видео, зацикленный ролик, самолет с двумя пропеллерами и странным хвостовым оперением. Заикание черно-белых фотоснимков, потом вдруг цвет и движение, когда самолет рухнул на дома и один из них загорелся. И потом по новой.

Я вошел в дом. Кейджер был снаружи, за домом. За завесой дыма, выползающей из машин, он лежал на краю трамплина для прыжков в воду над пустым бассейном, свесив ноги. Держал телефон в воздухе и махал рукой взад-вперед. Увидел меня и спросил: «Есть сигнал?»

Я посмотрел на телефон; он показывал две полоски. Кейджер показал на мой телефон. Сказал:

— Это потому, что твой телефон главным образом и есть телефон. Знаешь, это показательно, какие характеристики мы выбираем для своих телефонов. Мой сильно заточен под рассылку сообщений. Если надо поговорить ни о чем, то мне спокойнее общаться эсэмэсками. В персональном режиме болтовня меня нервирует. Слишком мало индикаторов. Если разговор чуть глубже, в нем яснее раскрывается эмоциональное состояние человека. Но именно из-за игровых компонентов мой телефон не такой надежный в качестве просто телефона.

Кейджер сел и взял сумку, которая лежала рядом, бросил в нее телефон и сказал:

— Давай двигаться. Когда нет сигнала, я чувствую себя как лицо без гражданства. Мне это не нравится.

Он повесил сумку на плечо, встал и пошел по доске. Она слегка колебалась под ним. Кейджер посмотрел в пустой бассейн и сказал:

— Если бы я упал и сломал себе шею, дом снова стал бы знаменитым. Но ненадолго.

Он хотел мне что-то показать, и мы пошли сквозь облако дыма к дому. Кейджер указал на проекцию и объяснил, что это такое:

— Инсталляция Фалалы. Комментарий к закату эпохи управляемых полетов. Ты уже видел «Риперы»? Их передислоцировали сюда на этой неделе. Летающие беспилотные машины смерти. В Armored Assault их очень трудно сбить. Ты только не подумай, что я в нее еще играю.

Его телохранители вышли из кустов на краю двора. Кейджер сказал им, что хочет, чтобы они «притаились в темноте». Имелда возразила, дескать, она знает, но они не могут там сидеть, если он пойдет в дом. Кейджер посмотрел на набившуюся в дом толпу и сказал:

— Пожалуйста, освободите нам проход.

Имелда направилась в дом впереди нас, раздвигая толпу. Мы пошли следом, Магда за нами, чтобы никто не проскользнул в кильватере за Кейджером.

Стена в гостиной была увешана картинами на черном бархате — портретами неспящих с огромными грустными глазами, как у маленьких девочек, щеночков и котят Маргарет Кин.

У Роуз был плакат с картиной Кин на двери ванной в том большом доме, который она снимала вместе с подругами на Телеграф-авеню. Я сказал ей, что он наводит на меня тоску и чувство вины. Она ответила, что этим и отличается хороший китч.

Портреты неспящих меня разозлили.

Кейджер говорил об Имелде и Магде. Он хотел знать, что я думаю насчет их «вида». Я сказал, что с виду они очень эффективные. Он сказал, что, по его мнению, мода на «Матрицу» уже прошла, и ему захотелось чего-нибудь новенького. Ему пришел в голову «Воин дороги», но он побоялся, что еще слишком рано. Не уточнил, слишком рано для чего. Но я знал, что он имел в виду.

Мне редко хочется ударить человека только за то, что он такой, какой есть. Но мне захотелось его ударить.

Вместо этого я сказал ему правду, сказал ему, что он прав, еще слишком рано. Сказал, что ему надо попробовать «Бегущего по лезвию бритвы». Ему понравилось. Я так и знал, что понравится.

В комнате на верхнем этаже, смотревшей на бассейн, народу было немного. Вообще почти не было. У двери стоял галерист, который курировал выставку. Два подростка в плащах и замшевых лосинах сидели на полу посреди комнаты. И еще некрупный, потный мужчина, он навязчиво щелкал языком, жилы пульсировали на его бледном голом скальпе, кожа свисала на предплечьях. Он был неспящий, ходил взад-вперед по маленькой комнате. Разговаривал сам с собой, по-моему, он бормотал: «Но это же ничего не доказывает. Это же ничего не объясняет. Это же ничего не говорит». Стены были обшиты новенькими панелями однослойной фанеры. Фотографии в хромированных рамах из «Кеймарта» или «Таргета». На всех фотографиях на угольно-черном фоне светящиеся абстрактные фигуры, петли и завитки, края тронуты кобальтом.

Кейджер кивнул галеристу и вытащил меня в середину комнаты к двум подросткам. Оба они открыто на него вылупились.

Я что-то сказал. Постарался направить разговор туда, куда мне было нужно. Но Кейджер не слушал. Он велел мне помолчать и «посмотреть на будущее».

Я посмотрел на фотографии. Все они показались мне одинаковыми.

Перед тем как уехать с Венис-Бич, я отломил коготь от дракона шабу и рассосал его во рту. От него онемел язык, — а на вкус это было похоже на смесь отбеливателя с гарденией. Головная боль начиналась у затылка и поднималась по черепу.

Кейджер спросил меня, вижу ли я.

Я опять посмотрел и тогда увидел. На одной фотографии был неспящий прион. Огромное увеличенное изображение приона в негативе. Я посмотрел еще раз и узнал остальные, потому что наводил справки после того, как Роуз поставили диагноз. Губчатая энцефалопатия крупного рогатого скота. Куру. Болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Хроническое истощение.

Галерист показал на фотографии и объяснил:

— Это классика, прошлое. Коровье бешенство. БКЯ. Истощение. Куру. Овечья почесуха. А эти серии НСП — настоящее. Художник потерял всех ближайших родственников. Мать, отца, двух братьев, жену и троих сыновей. Все стали одними из первых жертв НСП. Каждый снимок — один неспящий прион, изолированный из мозговой ткани его покойных родственников. Фотографии — это конечный продукт, но весь смысл в процессе. Художник — специалист по сконструированным материалам.

Галерист показал на финальную серию фотографий. Он сказал нам:

— Это будущее. Сконструированные материалы. Художник адаптирует белки, сворачивает их по-новому, создает новые прионы. Используя нуклеацию, больше известную как конформоционное влияние, тот же самый процесс, при котором под влиянием прионов деформируются здоровые белки, он дает расти своим самособирающимся системам. И потом убивает их. Но не раньше, чем сохранит их визуальный призрак.

Неспящий прекратил шагать и повысил голос:

— Шугуан Чжан сказал нам: «У нас был каменный век, бронзовый век и пластмассовый век. Будущее — век сконструированных материалов».

Галерист кивнул в сторону неспящего и улыбнулся нам:

— Мистер Афронзо, вы знакомы с Иэном Берри?

Кейджер покачал головой, повернулся к неспящему и протянул руку:

— Нет, но я здесь как раз за этим.

По телу человека пробежала волна мышечных подергиваний, врач Роуз называл их фасцикуляциями. Он протянул руку, но рука колебалась из стороны в сторону. Кейджер взял ее в обе свои руки и удержал на месте.