Нестор-летописец

Теперь в монастыре вдруг почувствовали: силы старца тают. Многое у него взяла эта пря с князем Святославом. Из-за княжеского междоусобия игумен не смог даже затвориться в пещере на Великий пост, как делал каждую весну.

Но была в этом небыстром пока таянии и добрая для монахов сторона. Феодосий, сдавшись, уступил мольбам — оставил в покое князя. Все равно его обличения и укоры — что горох о стену. На церковной службе после Изяслава стали поминать киевским князем и Святослава. Приходившие в монастырь бояре заметили перемены в игумене, доложили князю. Тот возьми и обрадуйся. Не решался все же поднять руку на святого старца. Вспомнил, как сам выкрал блаженного Антония из-под носа гневливого брата, и устыдился.

После троицкого праздника, на русальных гуляньях, князь отправил в монастырь послов — Яня Вышатича с Воротиславом Микуличем.

— Шлет тебе, отче игумен, светлый киевский князь Святослав Ярославич здравствие и вопрошает: разрешишь ли ему приехать к себе в обитель? Ибо князь давно жаждет тебя лицезреть и испить из твоих уст сладкий мед богомудрой беседы.

Феодосий был краток:

— Пусть приезжает.

Утром следующего дня в ворота обители въехало так много знатных мужей, что монастырский двор заполнился табуном коней. Только что кончилась литургия. Феодосий вышел из храма, князь спрыгнул с седла. Они пошли навстречу друг другу. Игумен поклонился, Святослав обнял его и от души расцеловал.

— Прежде не решался прийти к тебе, отче. Думал, от гнева твоего загорится на мне одежда и даже в ворота меня не впустишь.

— Что мой гнев против твоей власти, князь? — ответил Феодосий. — Твое дело княжить, а мое — напоминать тебе о правде Божьей, отвращать от злых помышлений. Тебе же надобно внимать этому, а не расточать напрасно ярость.

— А что же ты, отче, брата моего не отвратил от злых помышлений? — кольнул игумена Святослав, слегка опешив перед прямотой старца.

— Отвращал и его, — спокойно сказал Феодосий. — И, видно, так хорошо отвратил да к братской любви привлек, что не захотел он напрасно лить кровь. Миром уступил тебе великий стол.

Князь едва не позеленел от таких слов. Открыл пошире рот, желая обругать Изяслава на чем свет стоит, но тут же захлопнул.

— Не будем, отче, — молвил с досадой, — портить радость. Скажу тебе как на духу, Феодосий: если б нынче воскрес из мертвых мой родитель, князь Ярослав, то и тогда б я не так радовался, как теперь, когда помирился с тобой. Не так я боялся отцова тяжелого взгляда и веского слова, как трепещу перед твоей праведной душой.

— Ну, коли так, — тут же сказал игумен, — то исполни мою просьбу, князь: верни киевский стол тому, кто получил его по закону и по отцовскому благословению.

— Ни за что! — вмиг ощетинился Святослав.

Феодосий повернулся и пошел к церкви. Князь растерянно оглянулся на бояр, побежал догонять его.

— Не будет твое княжение долгим, — негромко, чтобы никто кроме Святослава не услышал, заговорил игумен. — И смерть будет постыдной для правителя и воина. Ступай со мной, князь. Помолимся вместе о душе твоей грешной…

Никто из бояр не решился пойти за ними в церковь. Так и стояли во дворе, пока солнце не вползло на верхушку неба. День был ясный и тихий, безветренный. От земли парило после ночного ливня, а над головами не белело ни облачка. Зато на пять маковок храма, одну побольше, четыре поменьше, уселся белоснежный ком, на боках отливавший чистым серебром. Никто не видел, откуда он взялся, но все разом заметили уцепившееся за кресты облако.

Когда Святослав и Феодосий вышли из храма, на дворе было шумно. Набежали чернецы, послушники, монастырские работники — яблоку негде было лечь. Все стояли с задранными головами. Князь с игуменом тоже стали смотреть. Почивавшее на церкви облако будто только этого и ждало. Снявшись с крестов, оно поплыло низко над монастырем. Полторы сотни взглядов изумленно следили за ним. Облако перевалило через тын, и все, не разбирая, кто чернец, кто боярин, кто монастырский милостник, побежали к воротам. Некоторые полезли напрямик через ограду.

— Что это, Феодосий? — спросил князь, садясь на коня.

— Знамение, — коротко ответил игумен, не двинувшийся с места.

— Знамение чего? — нетерпеливо крикнул Святослав, поворачивая коня.

— Не знаю, князь.

Печерский монастырь был устроен у подножия длинного холма над Днепром. Вверх на гору поднимался негустой перелесок, часто перемежавшийся еланями и проплешинами. Далее к Берестовому начинался совсем другой лес — Кловский, княжье ловище, излюбленное место соколиных и ястребиных охот. Оба леса разделяла дорога в низине между холмами. И та и другая земля принадлежали киевскому князю.

В Кловский лес облако не пошло. Пронеся серебристое чрево над склоном, остановилось у вершины печерского холма. Туда и повалили — бояре на конях, чернецы и прочие на ногах.

Феодосий подоспел последним. Чудное облако оседлало большую поляну, кое-где поросшую кустами терновника и редкими деревцами.

— Отче! — в трепете обратились к игумену чернецы. — Что значит это путешествие?

Вперед выехал Святослав, простер руку над полем.

— Отныне эта земля будет печерской — вот что значит. — И повернулся к старцу: — Доволен ли ты, Феодосий?

Игумен молча поклонился князю.

Дивное облако помалу расточилось, не оставив следа. Святослав с боярами поскакал обратно к Киеву, монахи вернулись в обитель.

23

Через три дня в монастырские ворота постучались заморские пришельцы. Их было четверо — греки из самого Царьграда, одетые небедно, с деловитым выражением на смуглых лицах. С ними были слуги и толмач. На возу горкой прикатили поклажу.

Увидев Феодосия, греки не сочли нужным назваться. Озирая обитель, сразу приступили к делу.

— Где хотите ставить церковь? — перевел вопрос толмач. — Места маловато — или забор ломать, или эту сносить.

Он показал на деревянный храм. Монастырь грекам не пришелся по вкусу. Они брезгливо щурились на низкие жилые клети, с жалостливым презрением оценивали церковный сруб под пятью главами. Недовольно цокали языками.

— Место красиво, а обитель убога. Забор надо снести.

— Вы — мастера церковные? — догадался Феодосий.

Греки и на него посмотрели с жалостью.

— В твоих летах, старче, шутки шутить не подобает. Ты рядился с нами, дал столько золота, что и вельможе не скудно было бы жить на эти средства, а теперь спрашиваешь, кто мы! С тобой еще другой старец был, совсем беловолосый, где он?

Феодосий задумался, а доместик Стефан шепнул ему на ухо:

— Не об Антонии ли блаженном спрашивают?

— Да о ком бы ни спрашивали, — тихо произнес игумен, — не рядился я с ними ни о чем. В первый раз вижу этих почтенных греков.