Несущий перемены

— Хорошая работа.

— Спасибо. С минуту мне казалось, что ты направляешь меня, держа за затылок.

Палатон только тут понял, что прочно обхватил подголовник ее кресла, и разжал руки со смущенным выражением.

Руфин рассмеялась.

— Кто был пилотом, навсегда им остается, — заметила она и повернулась в кресле. — Я буду в глиссере. Здесь ветрено, но я буду готова, как только понадоблюсь.

Палатон вышел, и его сразу же охватил ветер — более холодный, чем он представлял. Он набросил куртку, которую до тех пор нес в руке. Руфин выбросила вслед ему рюкзак.

Как и в Голубой Гряде, здесь маленькая подвесная дорога уносила прибывших от посадочной площадки. Палатон занял кабинку, старую и продуваемую всеми ветрами, и отправился в путь. По мере снижения ветер утих, но его порывы были по-прежнему ледяными.

Внизу его ждала чоя, ежась от ветра. Ее желтовато-белые волосы были упрятаны под вязаную шапочку, на морщинистом лице обозначилось явное неодобрение. Это лицо напоминало кусок кожи, годами пролежавший под ветрами, дождем и солнцем. Палатон так и не узнал, к какому Дому принадлежит чоя и каков ее возраст.

Она поклонилась.

— Мы не привыкли принимать гостей в такое время года и без предупреждения.

Палатон смутился. Открыв боковую дверцу, он вышел из кабины, закинув за плечо рюкзак.

— Прошу прощения, — произнес он. — У меня осталось слишком мало времени на отдых, и поскольку храм моего Дома временно закрыт, я решил приехать сюда. Моя сестра мечтает порисовать здесь, — он огляделся и глубоко вздохнул. Холодный воздух был свежим и бодрящим. — И теперь я понимаю, почему.

Неодобрение постепенно исчезало с морщинистого лица чоя. Она указала путь затянутой в перчатку рукой.

— Самые серьезные работы мы выполняем зимой, так что не можем предоставить вам жилье на выбор. Мы только недавно вернулись к работе, когда уехали ученики. Вы надолго?

— Надеюсь, я пробуду здесь всего несколько дней, — признался Палатон. — Мне необходимо только место, чтобы заночевать.

— Хорошо. Тогда вы будете жить с Гонри. Он работает с тканями, так что вы не побеспокоите его.

Чоя торопилась, чтобы идти наравне с Палатоном, ее дыхание туманом растворялось в воздухе. Она не стала прибегать к обычной вежливости, думал Палатон, шагая рядом с ней. Однако он ни о чем не жалел, ибо если этот Гонри окажется достаточно старым, он может быть в числе тех художников, которые видели здесь его мать.

Они достигли мощенной булыжником дорожки, которая превращалась в улицу, постепенно расширяясь. Горные растения, проросшие между камнями, уже пожухли и пожелтели, вновь напоминая, что здесь время движется иначе. Сухие листья хрустели под ногами. Возле каждого дома имелся свой садик, огромная поленница, солнечные батареи, направленные в небо, и цистерны с водой, что придавало домам совершенно независимый вид.

Многие художники работали на верандах и даже не взглянули на приезжего. Палатон подтянул большим пальцем лямку рюкзака.

— Здесь часто идет снег?

— Довольно часто. Но мы к этому готовы, — ответила чоя задыхающимися голосами, не замедляя шага. Она остановилась возле большого дома с серой оградой. — Это дом Гонри.

Судя по размерам и виду дома, Гонри был отнюдь не скромным и лишенным честолюбия чоя. Спутница Палатона перегнулась через ограду и свистнула. Обернувшись, она одарила Палатона еще одним откровенным взглядом.

— Я — Бака, — произнесла она, протягивая руку.

— Териот, — представился он в ответ.

Выражение ее лице не изменилось, и Палатон не понял, то ли чоя действительно не узнала его, то ли ей было все равно. Из дома послышался пронзительный свист, и Палатон обернулся, чтобы увидеть выход его хозяина. Первое, что бросилось ему в глаза — одежда чоя была заляпана пятнами краски и покрыта множеством обрывков нитей.

Гонри оказался высоким и сутулым, с чрезвычайно тонким и крючковатым носом, маленькими и круглыми, по меркам чоя, глазами и серебристо-черными волосами. Он был достаточно стар, чтобы быть одним из учителей Трезы. Растрепанные одежды окружали его словно аурой. Гонри подошел к ним и с любопытством оглядел Палатона. Палатон вновь не смог догадаться, к какому Дому принадлежит этот чоя, хотя, судя по цвету волос и глаз, он должен был быть сыном Небесного дома.

— Последний гость сезона, — представила его Бака, — Териот. Ты возьмешь его к себе?

Гонри слегка сморщил нос и пожал плечами.

— Почему бы и нет? Надолго останетесь здесь? С кем будете заниматься?

— Я пробуду здесь всего несколько дней. А учиться будет моя сестра — если, конечно, попадет в списки.

Гонри оглядел его сверху вниз и в обратном порядке, раздувая ноздри. Он заговорил вновь — на этот раз сквозь сжатые зубы.

— Мы не делаем поблажек своим ученикам.

— Этого я и не прошу. Ваша репутация известна далеко за пределами Мерлона, — Палатон помедлил, чувствуя прилив актерского вдохновения. — Кроме того, она принята в общество Фалиана.

— Фалианы! Да что они могут знать? Дети приезжают к ним на каникулы, а не для того, чтобы учиться! — Гонри в ярости повысил голоса.

Палатон решительно кивнул.

— Именно потому я и приехал сюда. Отец слишком потворствует ей. Она будет весьма поверхностной художницей, если не научится спускаться с небес и соприкасаться с реальностью. А все это — он еще раз вдохнул пронзительный горный воздух — вызывает жажду настоящей жизни.

Пренебрежительное выражение исчезло с лица Гонри, он взглянул на Баку и бросил:

— Пожалуй, я смогу приютить его на пару ночей.

— Хорошо — потому что больше ему некуда идти, — фыркнула Бака. — И будь повнимательнее с ним, Гонри — он прилетел на личном корабле, ждущем наверху.

Гонри изумленно приподнял брови, а чоя уже побрела прочь, спотыкаясь, запинаясь и дрожа всем телом.

Гонри открыл ворота. Палатон почувствовал в нем приглушенный бахдар, подобный угасающему огню.

Его хозяин широкими шагами направился к дому.

— У вашей сестры есть стоящие работы? — бесцеремонно спросил он, не оборачиваясь.

— Кое-какие, — ответил Палатон. — Ей нравится работать в стиле Трезы Волан.

Если Гонри решит проверить его, то имя матери было единственным из имен художников, которые помнил Палатон.

Гонри резко остановился.

— Трезы? — повторил он. — Раннего или позднего периода?

— Как она говорит, раннего. Времен ее юности, хотя мне самому больше нравятся поздние работы. Во всяком случае, все ее работы были бы хороши, не будь она такой взбалмошной.

— Треза никогда не была взбалмошной, — сурово возразил Гонри, — даже в юности, когда только появилась здесь.