Несусветный багаж

Иностранец привел их в маленькую пустую комнату, всю меблировку которой составляли стол и диванчики. В камине мерцал слабый огонь. Майкл тут же распорядился подбросить угля и подать бренди и содовую.

— Но мистер Финсбюри! — воскликнул Питман. — Ведь мы же не будем больше пить!

— Я не знаю, что собираетесь делать вы, — пожал плечами Моррис, — но ведь что-то же делать надо, а курить перед едой вредно. Это всем известно. Вы, я вижу, вообще не имеете понятия о здоровом образе жизни. — После этого он сверил свои часы с часами, стоящими на камине.

Питман снова погрузился в мрачные размышления. Как случилось, что он оказался смешно остриженный, в дурацком наряде, в обществе пьяного человека в очках в донельзя заграничном заведении и ожидает, когда подадут обед с шампанским? Что подумало бы о нем школьное начальство? А если бы они к тому же узнали обо всех его мошеннических проделках со столь трагическими последствиями?

Из задумчивости его вывело появление иностранца с бренди и содовой. Майкл взял одну рюмку, а другую распорядился дать приятелю.

Питман движением руки выразил свой отказ.

— Позвольте мне сохранить хоть немного ясности в голове.

— Чего не сделаешь для друга. Но я не привык пить один. Прошу вас, — обратился Майкл к кельнеру, — выпейте со мной. — После чего, чокнувшись с кельнером, провозгласил: — За здоровье мистера Гидеона Форсайта!

— Митра Гидеона Форсита, — повторил за ним официант и одним глотком опрокинул рюмку.

— Еще одну, — предложил Майкл с нескрываемой заинтересованностью. — Мне еще не приходилось видеть человека, который бы проделывал это быстрее вас. Это возвращает мне веру в людей.

Официант, однако, вежливо отказался, сославшись на то, что ему нужно вернуться к работе, и вместе с помощником, стоявшим у дверей кабинета, принялся подавать обед.

Майкл ел со вкусом, запивая все поглощаемое превосходным отборным шампанским Хейдсека. Художник же был слишком не в себе, чтобы быть в состоянии что-то проглотить, а его спутник отказывался делиться с ним шампанским именно потому, что тот не ел.

— Одному из нас следует быть трезвым, — рассудил адвокат, — потому вы не получите шампанского даже к ножке куропатки. Нужно соблюдать осторожность, — и добавил, — один пьяный — это прекрасно, два пьяных — катастрофа.

Когда подали кофе и официант удалился, Майкл попытался придать лицу серьезное выражение. Он посмотрел приятелю в глаза (один его глаз при этом слегка косил) и обратился к нему с речью не вполне разборчивой, но зато весьма строгой.

— Шутки в сторону, — заявил он, переходя прямо к делу. — Поговорим серьезно. Слушайте меня внимательно. Я австралиец и зовут меня Джон Диксон, пусть моя скромная внешность не вводит вас в заблуждение. Зато вам будет приятно слышать, что я богат, ужасно богат. В таких делах, Питман, надо быть очень точным, весь секрет в том, чтобы тщательно подготовиться. Я полностью сочинил себе всю биографию от самого рождения и мог бы вам ее рассказать, если бы вспомнил.

— Может быть, я недостаточно сообразителен… — начал Питман.

— Вот именно! — подтвердил Майкл. — Совершенно недостаточно сообразительны; зато вы богаты, гораздо богаче меня. Мне показалось, вам будет приятно сознавать, что вы купаетесь в деньгах. Но вы, к несчастью, всего лишь американец, и притом владелец галошной фабрики. И что самое печальное, не буду от вас скрывать, зовут вас Эзра Томас. А теперь, — сурово спросил Майкл своего спутника, — пожалуйста, скажите мне, кто вы такой.

Несчастный от волнения так боялся пропустить хоть одно слово инструкции, что с ходу и без запинки повторил все свои личные данные.

— Прекрасно! Наш план готов. И что самое главное, в нем нет никаких противоречий.

— Но я ничего не понимаю, — пожаловался Питман.

— В свое время прекрасно все поймете, — сказал Майкл, поднимаясь из-за стола.

— И у нас нет никакого предлога, — продолжал сомневаться Питман.

— По дороге что-нибудь придумаем.

— Но я не умею придумывать, я за всю свою жизнь ничего не смог придумать.

— А вот теперь придется, мой дорогой, и вскоре вы в этом убедитесь. — На этом Майкл закончил обсуждение, подозвал официанта и приступил к урегулированию счета.

Бедняга-художник не очень прислушивался к их разговору, поглощенный своими невеселыми мыслями. «Конечно, он большой ловкач, но можно ли ему доверять в таком состоянии?» — спрашивал он себя. И когда они снова оказались в экипаже, отважился на вопрос.

— Вам не кажется, сэр, что, учитывая обстоятельства, нам следовало бы отложить дело?

— Откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? — возмущенно спросил Майкл. — Что за чепуха! Выше голову! Все идет прекрасно. Вперед к победе! Питман, где ваше львиное сердце?

На Кеннон-стрит они осведомились о багаже и убедившись, что тот доставлен, занялись поисками фургона. Ожидая, пока повозку приготовят, они зашли в комнату, где хранилась упряжь и присели у печки. Адвокат, прислонившись к стене, слегка приуснул, а бедный Питман, предоставленный сам себе, оказался в компании нескольких лоботрясов, каких всегда можно встретить около транспортных контор.

— Ужасная погода, не правда ли, мистер? — обратился к Питману один из них. — Вам далеко ехать?

— М-м, да, погода не из лучших, — ответил художник. После чего, чувствуя, что следует сменить тему разговора, добавил: — Мой друг австралиец. Он хороший человек, но очень увлекающийся.

— Австралиец? — отозвался собеседник. — У меня тоже брат в Мельбурне. Ваш друг часом не из этих мест?

— Н-нет, не совсем, — ответил Питман, имевший весьма смутное представление о географии далекого континента. — Он живет там, в центральной части, и очень богат.

Лоботрясы с уважением посмотрели на дремлющего колониста.

— Так, так, — заметил другой, — Австралия — большая страна. Вы тоже из тех мест?

— Нет, я не оттуда, — ответил Питман и, явно нервничая, добавил: — И никакого желания не испытываю. — После чего начал тормошить Майкла.

— Что случилось? — спросил тот.

— Фургон почти готов, — строго сказал Питман, — просыпайтесь.

— Хорошо, хорошо, не сердитесь, друг мой, — ответил Майкл, зевая. — Капелька сна еще никому не повредила. Зато я чувствую себя относительно трезвым. Но к чему такая спешка. Что-то я не вижу фургона и не помню, где сейчас наш рояль.