Несвятое семейство

– Ромин друг. Из Москвы.

– Чего ему тут надо?

Дима привстал и сдержанно поклонился.

– Дмитрий Полуянов. Хочу, по возможности, помочь Любови Кирилловне.

– А сам кто таков? – подозрительно произнесла женщина. Обратилась к Роминой маме: – Ты, Люба, документы у него посмотри!

– Перестань, Клавдия! – вмешалась хозяйка. – Что я, в людях не разбираюсь?

– Ты разбираешься! – усмехнулась дама-гора. – Смотри, чтобы не облапошил он тебя! Как в тот раз, когда две цыганки из собеса приходили!

– Ладно, Клава, прекратим этот разговор! Неудобно, честное слово.

– Я чего к тебе пришла-то? Письмо мы получили. Из Москвы. На твое имя. Ускоренное. Срочная доставка. Вот, я тебе его вручаю.

Вошедшая дама протянула женщине конверт, с огромным любопытством вглядываясь одновременно своими заплывшими глазками в ее лицо, стараясь ни движения не упустить и все досконально запомнить из возможной реакции.

Реакция, видимо, была ожидаемая, но недостаточно ярко выраженная, потому что на челе гостьи мелькнуло мгновенное разочарование, которое, впрочем, немедленно сменилось предвкушением дальнейших волнительных событий.

– От Ромы! – ахнула Любовь Кирилловна и побледнела. Она всматривалась в конверт. – И почерк его.

На мгновение, видимо, показалось ей, что на самом деле ее сын жив-здоров, о чем ей и сообщает.

– Минутку.

Полуянов забрал из рук хозяйки конверт. Она не сопротивлялась. Он проговорил, ни к кому в отдельности не обращаясь, просто подал реплику в сторону:

– На конверте уже полно всяких посторонних отпечатков, ничего тут сделать нельзя. А вот с письмом надо быть осторожным. Есть у вас перчатки, желательно резиновые? И ножницы?

– Вы думаете вскрыть?

– Есть другие предложения?

Любовь Кирилловна, даром что была в состоянии стресса, понимала все с полуслова. Протиснувшись мимо туши почтальонши, она исчезла в комнате, а спустя полминуты вернулась с ножницами и резиновыми перчатками. Дима, хоть и было это бесполезно, держал письмецо за ребра и чувствовал, что там не бумага, а что-то твердое, плоское. Отложив депешу, надел перчатки, а потом осторожно вскрыл конверт и вытащил из него ди-ви-ди-диск. Женщины, особенно Клавдия, глядели на него во все глаза. Кроме диска, внутри ничего не оказалось.

* * *

Супружеская жизнь – она такая. Вместе бывает тесно, а врозь довольно быстро становится скучно. Первый день после отъезда Димы Надю радовало одиночество, внезапно увеличившаяся в размерах квартира и возможность не следить за собой, спокойненько усесться у телевизора и посмотреть не ту передачу, что выбрал Дима, а ту, что хотелось ей. Пусть пошлую, пусть низкопробную и рассчитанную на глупых деревенских теток (как утверждал Полуянов), но – свою. И пару конфет шоколадных прихватить из вазочки – ничего, от тридцати граммов шоколада авось не потолстеет!

Однако уже на второй день наслаждаться свободой надоело, мозг устал от глупых телевизионных передач и начал требовать более достойной пищи. Да и Диме хотелось помочь. Поэтому Надины мысли невольно начали возвращаться к Роману, столь дурацки, нелепо погибшему (жалко ведь!), и к людям, которые, быть может, замешаны в его смерти.

После того как Надя вспомнила в последний вечер с Полуяновым, что Ирина Коврова, посетительница читального зала, упоминала при ней фамилию Гречишниковых и что именно из ее книги вывалился листочек с надписью: «Ненавижу!», она решила спросить у женщины обо всем напрямик. Возможно, это был не лучший подход. Возможно, будь на месте Надежды дама иного склада – какая-нибудь интриганка! – она бы придумала для того, чтобы выманить правду, какой-нибудь хитрый ход. Однако Митрофанова давно поняла, что строить козни и мутить воду – не ее стезя. Пусть другие ловчат, придуриваются и подкапываются. Она, если за что-то сражается, будет воевать с открытым забралом – пусть такой способ далеко не всегда эффективен, зато он тоже может порой принести результат. Коснешься щекотливой темы в лоб, и сразу сможешь увидеть на лице собеседника волнение, растерянность, трепетание. И понять, соврал он в ответ или сказал чистую правду.

Вот только перед предстоящим разговором Надя трепетала сама. После того как она твердо решила, что спросит Ирину Андреевну о происходящем, пришлось ждать.

Как назло, с утра Коврова в библиотеке не появлялась. А когда она вдруг возникла в читальном зале, Надежда испугалась сама, да так, что из-за бешено стучавшего сердца, колотья в висках и перехватившего дыхания не смогла бы вопрос с подвохом толком задать, не говоря уж о том, чтобы отследить реакцию Ирины.

Девушке пришлось встать и уйти за полки, а там, чуть ли не в буквальном смысле силком, собраться с духом – похлопать самое себя по щекам, встряхнуть за плечи, а потом глубоко подышать по йоговской системе: на шесть счетов вдох, на столько же – задержка дыхания, на шесть счетов выдох.

Успокоившись и придя в относительную норму, Надежда снова выдвинулась в район выдачи, и очень удачно: как раз оказалась один на один с Ириной, никаких свидетелей вокруг, ни со стороны читателей, ни из команды библиотекарей.

Лицо у Ковровой было бледное и нахмуренное, но мало ли почему она могла быть далека от своей лучшей формы? Наде вдруг пришло в голову, что она совсем мало знает об Ирине: есть ли у нее муж и кто он, а если нет, то имеется ли друг? Есть ли дети и если да, то сколько их и какого они возраста? Какой институт она заканчивала и как любит проводить свободное время? Вспоминались разве случайные мелочи, вроде той записки ненависти в книге. Но разве можно на подобных пустяках строить обвинение?

– Добрый день, Ирина Андреевна, – лучезарно, в стиле торговых агентов, поприветствовала читательницу Митрофанова.

– Здравствуйте, Надя, – откликнулась та.

– Как ваши дела?

– Ничего, спасибо.

– Какое ужасное событие, слышали? – произнесла Надежда заранее заготовленную фразу.

– А что такое?

– Как? Вы не знаете? Убили Романа Черепанова.

Лицо Ирины – Надя внимательно следила за реакцией – слегка дернулось и тут же закаменело.

– Да, я в курсе, – проговорила она без выражения.

– Ужасно, правда? Такой молодой, красивый! Помните, я вам рассказывала – я была с ним знакома. Он был таким милым, таким умным. Столько знал всего! Однажды мы с ним даже ходили в театр. В Большой, вы еще тогда упрекали меня? Говорили, что Дима может обидеться?

Ирина Андреевна поморщилась, словно от неприятных воспоминаний.

– А вы Рому лично знали? – не отставала Митрофанова.

– К счастью, нет, – отрезала Коврова.

– Почему же к счастью? – наивно вопросила Надя.

Читательница стала неловко выкручиваться:

– Я имела в виду: если бы я была с ним знакома, меня очень огорчило бы известие о его гибели. А на нет и суда нет, правда? То есть жалко, конечно, что человек ни за что пропал, но это ведь не мое дело, правда?

Женщина довольно нервно провела кончиком языка по своим губам, и Надежда заметила себе: читательнице есть что скрывать.

– Но вы, по-моему, Ирина Андреевна, лично знали как раз того человека, который Романа убил? – Митрофанова продолжала, играя в простушку, задавать неловкие для Ковровой вопросы.