"Несвятые святые" и другие рассказы

Помню, весенней ночью мы с ним и отцом Никитой шли по чудной лесной дороге в окрестностях Боровика. Звездное небо в тот поздний час было настолько великолепно, что мы невольно залюбовались.

«Неужели прекрасная, необозримая Вселенная, беспредельное число миров созданы Богом только для нас, людей, живущих на крохотной планете, несравнимой с бесконечностью Вселенной?» — подумалось мне. Я поделился этими лирическими размышлениями со своими спутниками, и отец Рафаил тут же, дерзновенно и без колебаний, разрешил мои сомнения.

— Разумной жизни, кроме Земли, больше нигде нет, — сказал он. И объяснил: — Потому что, если бы она была где-то еще, Господь обязательно открыл бы это Моисею, когда тот писал книгу Бытия. А Моисей хотя бы намеком, но подсказал бы нам это. Так что даже не сомневайтесь, Георгий Александрович, Вселенная была создана Богом только для человека!

— Но зачем же тогда все бесконечные мириады звезд над нами?!

— Это для того, чтобы мы, взирая на них, постигали всемогущество Божие.

Но и это было еще не все! Отец Рафаил иногда отвечал не то что за Вселенную, но и за Самого Господа Бога!

Однажды зашел разговор, есть ли в мире те, кого не любит Господь. Все дружно поспешили дать хрестоматийно правильный ответ: «Господь любит всех». Но отец Рафаил вдруг сказал:

— А вот и не так! Господь не любит боязливых!

Отношения с людьми у него были самые простые.

Однажды соседка принесла отцу Рафаилу банку огурцов.

— Вот возьми хоть ты, батюшка! А то огурцы все равно пропали, — вздохнула она.

— Ладно, давай! — великодушно согласился отец Рафаил. — Если тебе так жаль их выкинуть, я сам их на помойку снесу.

Одна московская гостья приезжала к отцу Рафаилу, но никак не хотела носить платок. Отец Рафаил строго сказал ей:

— Вы опять без платка? Я вам к голове половик гвоздиком прибью!

Девушка так испугалась, что платок больше не снимала. Говорят, даже спала в нем.

Мы поражались тому, как отец Рафаил относится к тем, кто его оскорблял или ненавидел. А таких в его жизни хватало. В том числе и среди собратий-священников. Отец Рафаил никогда не позволял себе в их адрес не то что неприязненных слов, но даже осуждающего тона. Вообще он никогда никого не осуждал. Разве что иногда бурчал на советскую власть. С ней у отца Рафаила были особые отношения.

Советская власть в те годы, с одной стороны, конечно, все время маячила где-то рядом и порой здорово мешала нам жить. Но, с другой стороны, ее для нас как бы и не существовало. Мы просто жили, не обращая на нее внимания. И в этом смысле не до конца понимали, скажем, тогдашних верующих диссидентов, которые своей главной целью положили борьбу с этой самой властью. Для нас было совершенно ясно, что советская власть сама скоро изживет себя и торжественно рухнет. Хотя, конечно, пока она могла серьезно подпортить жизнь: например, засадить в тюрьму или психбольницу, устроить травлю или просто убить. Но мы верили, что без Промысла Божиего ничего такого все равно не случится. Как говорил древний монах-подвижник авва Форст: «Если Богу угодно, чтобы я жил, то Он знает, как это устроить. А если Ему не угодно, то для чего мне и жить?»

Отец Рафаил время от времени с удовольствием дразнил псковские областные и районные власти. Особенно когда ему приходилось быть настоятелем какого-нибудь деревенского храма и одновременно единственным в нем священником. По должности он должен был каждый год писать отчеты о количестве крещений и венчаний. В этих отчетах отец Рафаил приводил такие огромные четырехзначные цифры венчанных им пар и крещенных младенцев, что в местном Совете по делам религий возникала настоящая паника. В конце концов, разобравшись с его дурачествами, Псковский Совет сполна отвечал самой искренней ненавистью и жестокой травлей и за эту рафаиловскую математику, и за черный с белыми занавесками реактивный «Запорожец», и за сотни людей, приезжавших к нему на приход. Но отец Рафаил не унывал даже когда по нескольку раз в год ему, по настоянию чиновников Совета по делам религий, приходилось переезжать с одного места на другое.

Мы очень сетовали, что в России так мало духовной литературы. Издавать церковные книги, помимо мизерных дозволенных властями тиражей, было не просто запрещено, но и уголовно наказуемо. Однажды мы расфантазировались, что хорошо бы поставить в скиту отца Досифея типографию и печатать в ней духовную литературу. Мы так увлеклись своими мечтами, что стали горячо обсуждать будущее издательство с многочисленными знакомыми.

Как-то накануне 7 ноября отец Рафаил заехал в Москву за запчастями для машины и на денек остановился у меня дома. Мы решили вместе отправиться к нему на приход, благо с выходными и ноябрьскими праздниками у меня набиралась почти неделя отдыха.

Вечером отец Рафаил сидел в моей комнате и, коротая время до поезда, болтал по телефону со знакомыми. Но в трубке все время что-то трещало и хрюкало. Решив, что причиной тому — прослушка КГБ, отец Рафаил начал костерить советскую власть. Мол, не может она даже поставить качественные подслушивающие устройства. Я встревожился и намекнул батюшке, что телефон действительно может прослушиваться. Но отца Рафаила это только раззадорило.

— Вот и Георгий Александрович уже перетрусил до полусмерти ! — громко возмущался он в трубку. — Ничего, комсомольцы, большевички! Скоро рухнет советская власть, что вы тогда станете делать? А мы пока начнем готовиться, книжки издавать, подпольную типографию в скиту запустим! Еще и вас, большевички-комсомольцы, крестить и венчать будем!

И дальше в том же духе. Я понервничал-понервничал, а потом махнул рукой и даже перестал его слушать.

Как всегда, мы примчались на вокзал в последнюю минуту. Высшим пилотажем у отца Рафаила считалось, когда мы ставили ногу на подножку хвостового вагона уже отходящего поезда. А до этого он просто всех изводил.

— Батюшка, час остался до отхода поезда! — предупреждали мы.

— Как, еще целый час? Ставим чифирьбак!

Имелся в виду чайник. «Чифирьбак» — это лагерное выражение, занесенное к нам отцом Виктором. Ставился чайник, и под нервические вздохи спутников, имевших неосторожность собраться с отцом Рафаилом в дорогу, мы садились пить чай.

— Батюшка! Всего полчаса до отхода! А нам ехать двадцать пять минут! — в отчаянии канючили отъезжающие.

— Ну, еще пару чашечек, — не сдавался отец Рафаил.

Если с кем-то не случалось истерики, все, как правило, обходилось благополучно. Отец Рафаил в одну лишь ему известную минуту наконец с удивлением спрашивал:

— Ну что же мы сидим? Так ведь и опоздать можно!

Тут все, безмерно благодарные ему за шанс уехать, срывались с места и мчались на вокзал. И хотя пару раз нам приходилось провожать взглядом уходящий поезд, все равно это развлечение повторялось каждый раз.

В тот вечер, после телефонной болтовни о скитах и издательствах, мы благополучно успели на поезд. Приехали во Псков и сразу направились в гости к отцу Никите. Мы привезли ему книги, продукты и, собравшись вместе, стали вслух читать новую книгу, которую только что раздобыли в Москве, — «Старец Силуан».

Погода в те ноябрьские дни стояла ясная — легкий морозец, солнце сияло вовсю. Утром мы прочли молитвенное правило и снова уселись слушать книгу. Но наше мирное чтение неожиданно было нарушено: с улицы послышался звук сразу нескольких подъехавших машин. Это было удивительно для такого медвежьего угла, как Боровик. Мы выглянули в окно и поняли, что приехали к нам. Из двух «Волг» и газика вышли милиционеры и штатские в плащах и шляпах.