Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья

— В сорок четвертом году, помню, учился я в школе, и квартировали мы вчетвером у хозяйки в городе. Родители-то наши на хуторах жили... У нас, в Литве, война без особенных зверств и осложнений проходила, и народ при немцах очень даже прилично жил, много лучше, чем, к примеру, сейчас. Масла, сала, муки было с избытком, и родители доставляли продукты на квартиру бесперебойно. И вот, как сейчас помню, испечет нам хозяйка к завтраку блинов, да каких! Таких блинов я уже больше и не едал: тонких, нежных, румяных! Вот принесет она их нам, горяченьких, с пылу с жару, с маслом, высоченную стопку, а сверху всегда лежал большой толстый блин-последыш. А мы сидим вчетвером и друг на друга выжидательно смотрим: кто этот первый, неуклюжий блин возьмет. И был у нас там один парень, Эдуард, отличный малый, высокий, сероглазый блондин, настоящий прибалт, он в сорок восьмом году погиб, в лесу, в «лесных братьях» — так наших литовских партизан называли... Так вот он, бывало, как только хозяйка отвернется, хвать этот толстый блин — и за окошко. И мы тогда враз на стопку блинов накидываемся. — С этими словами Шеф подцепил самый толстый оладышек, намазал его маслом, затем паштетом и отправил себе в рот.

Вечером Валера взял свой собачий спальный мешок и окончательно ушел на жительство к Кеше под тем предлогом, что со дня на день должен пойти омуль, и теперь придется по ночам и рано утром проверять сети. Шеф попытался было уговорить вернуться к ним в палатку Колю, но тот наотрез отказался. Так что теперь начальники будут жить в палатке совершенно одни. Некому теперь устраивать их быт, некому раздраженно говорить: «Сделай то» и «Сделай это», некому задавать риторические вопросы:

— А почему дрова сырые?

— Почему до сих пор золу не выгреб?

Альберт, между прочим, живет в палатке с двумя женщинами и, несмотря на все очевидные неудобства такого существования, в палатку к начальникам переселяться тоже не собирается, а те, как ни странно, даже и не зовут его к себе.

Вообще Альберт старается держаться как бы в стороне от всех наших великих страстей, с Шефом и Большим Начальником общается только исключительно по работе, по-отечески заботится о наших бедных женщинах, на правах старшего товарища жучит Колю, а душу в разговорах отводит только со мной. Вот и нынче пришел он с разреза много позже других и за ужином, когда уже все отправились спать, разговорился:

— Да, веселенькое у нас поле, сколько ездил, где и с кем только не побывал, а такое встречаю впервые. Надо же, как повезло! А ведь мне в этой компании еще пару сезонов работать. Ох, не сорваться бы! Никак мне сейчас срываться нельзя.

— А хочешь, Альберт, я устрою небольшой спектакль? — с вызовом спросил я. — Вот возьму и публично высеку нашего Шефа самым безжалостным образом. Это, на самом деле, совсем несложно. С чувством юмора у него слабовато, он не сразу и разберет, что я над ним издеваюсь, а как разберется, уже поздно будет. Я ведь не Валера, мне-то с ним, с Шефом, детей не крестить...

— Нет, Жень, не надо этого делать, — попросил меня Альберт, — тебе-то что, а нам нашу работу сделать надо. Тут и так вон какие условия: то, что добрые люди за три месяца делают, мы за один месяц сделать должны. А если ты нам еще и революционную обстановку в отряде устроишь, мы и половины нашей работы не сделаем. А на бедного Валерку посмотри, неужто тебе его не жалко? Вон он как на брюхе перед Шефом ползает. А теперь их, шефов-то, двое стало. Каково ему? А ведь он у нас в отряде еще и начальником числится.

— Да какой он к матери начальник!.. Вот не понимаю я его, взрослый же мужик, кандидат наук к тому же, зачем уж так-то вышестериваться?..

— Это тебе просто рассуждать, а у него вся карьера, вся, можно сказать, дальнейшая жизнь от Шефа зависит. У нас, в геологии, да еще в биостратиграфии особенно, все специалисты очень узкие. Так что по его профилю ему в науке больше податься некуда, только под жесткое крылышко к Шефу [27] ...

— Ну, не знаю, — усмехнулся я. — Был бы я на его месте — послал бы Шефа к нехорошей матери да и махнул куда-нибудь в Хабаровск, чем вот эдак-то мучиться. Что он, работы себе не найдет? Да любая экспедиция его с руками и ногами оторвет. Стратиграфы всем нужны!

27

Нет, ничто не помогло нашему Валере. Вскоре после возвращения с Таймыра был он уволен из Института геологии и геофизики СО АН СССР по сокращению штатов. Пришлось ему устраиваться на работу все в тот же СНИИГГиМС. И это, можно считать, ему еще повезло.

— Ну, во-первых, ты — не он, — возразил Альберт, — во-вторых, после вольготной «научной» жизни, когда вся твоя работа — размышлять, сопоставляя факты и события, словом, вести интеллигентную жизнь, впрягаться в настоящую геологическую лямку далеко не каждому по силам, а в-третьих, у нашего Шефа в стратиграфии, особенно в триасе, очень длинные руки, где угодно достанет, если захочет. Вот так-то, брат Женя...

14 августа

В нашу сеть влетело пять роскошных омулей, но вместе с ними — огромная льдина. Вот эта последняя добыча и наделала нам бед: всю сеть притопило, а накат быстро набросал в нее тонны полторы гальки. До самого обеда промучился я, пытаясь спасти все, что возможно, причем работать мне пришлось в ледяной воде, полной к тому же острых как бритва льдин. Продрог, промок до нитки, изрезался весь до неузнаваемости, однако сеть спас. И рыбу тоже (бокоплав, слава богу, не успел добраться до нее). Правда, с обоих концов пришлось отхватить метра по четыре дели, ну да, как говорят опытные рыбаки, в дырявую сеть попадает больше рыбы. Потом вместе с Кешей поставили мы эту истерзанную льдами, нерпами и гагарами страдалицу на противоположном конце бухты: там меньше льда.

Большой Начальник, весь день вчера проработавший на разрезе, нынче в маршрут не пошел. Где-то в обед посетил он нас с Кешей. В это время мы, уже отмучившись с моей сетью, возились с Кешиной. А в нее, кроме трех омулей, попали еще и четыре гагары, которые эту сеть вместе с рыбой намотали на себя, превратив ее в жуткий грязно-ледяной ком.

— О, какая прелесть! — восхитился Большой Начальник, указав на гагар. — Подарите мне одну, пожалуйста.

— Да берите всех! — буркнул Кеша. — Мне этой гадости не жалко.

Большой Начальник вынул прекрасный норвежский складной нож в чехле, довольно бойко снял с гагар шкуры и даже попробовал обезжирить их. Но эта грязная и тяжелая работа ему не понравилась.

— Ладно, — решил он, — возьму с собой в лагерь. Там на досуге и доведу эти шкуры до ума.

— Трудно это с непривычки, — сказал Кеша. — Особливо потом, когда перья рвать из них придется.

— Ничего, — бодро ответил Большой Начальник, — не боги горшки обжигают.

— Не боги, — подтвердил я, — но мастера.

Сегодня мне заказан большой праздничный ужин — у Тамары день рождения. Причем именинница пожелала, чтобы на торжестве были только свои (то есть Кешу с Машей пригласить она категорически отказалась).

И вот я хлопочу с кушаньями. Большой Начальник пассатижами пытается обработать своих гагар, а тем временем певица Мария Пахоменко старается что-то спеть нам из кассетного японского магнитофона. Но ничего у нее не получается: батареи садятся почти мгновенно, и потому страшно плывет звук.

— Не годится здесь эта зарубежная диковина, — вздыхает Большой Начальник, с усилием выдергивая очередное перо, — батареи не тянут. В нашей ледяной сырости, как видно, они не могут работать, пять минут — и напрочь садятся. Я уже пробовал их на костре отогревать и сушить — помогает, конечно. Но, помилуйте, что же это за работа на обнажении: пять минут говоришь, потом полчаса батарейки сушишь. Нет, как видно, прогресс здесь не годится, придется возвращаться к допотопным методам работы: писать дневничок-пикетажку.