Нет худа без добра

Дорогой Джин, я помогла уберечь тебя от скандала тогда… и сделаю все возможное, чтобы спасти тебя теперь.

Корделия заметила дочь за столиком у окна, и ее мысли мгновенно вернулись к предстоящему делу. Если не она будет охранять интересы Сисси, то кто же? Еще до того, как умер Джин, тяжесть воспитания девочек – не по годам развитой четырнадцатилетней Грейс и Сисси, все еще остававшейся ребенком в свои десять лет, – легла главным образом на ее плечи. Те давние годы, когда Джин работал в Вашингтоне или совершал утомительные поездки по провинции, собирая средства и привлекая голоса на свою сторону, она большую часть времени проводила в одиночестве со своими девочками. И только благодаря колдовской магии Джина, под влиянием которой она оказалась, Корделия пришла к выводу, что никогда не ощущала этого одиночества. Где бы он ни находился, он звонил ей каждый день и в конце недели почти всегда мчался домой с карманами, полными маленьких подарков для них: бумажными куколками и оловянными квакающими лягушками из дешевых магазинов – для девочек и прелестной парой сережек для нее или, возможно, с банкой ее любимых маринованных овощей.

Она хотела того же и для Грейс, и для Сисси, для них обеих. Такого же замужества, как у нее, – обеспеченного, чуждого условностям, увлекательного. Возможно, ее замужество временами становилось слишком увлекательным, например, когда Джин словно разворошил осиное гнездо, выступая в поддержку движения за гражданские права. Но никогда оно, ни на мгновение, не казалось ей скучным.

Пробираясь между столиками к тому месту, где сидела Сисси, Корделия задала себе вопрос: что хуже – абсолютное отсутствие приличия и осмотрительности у Бича или факт, что он был таким невыразимо, безнадежно скучным?

Проблема заключалась в том, что во многом, хоть Корделия и боялась даже себе признаться в этом, Сисси была такой же.

Спустя полчаса, слушая безостановочную болтовню Сисси о подготовке вечеринки по поводу нелепой годовщины, о том, как быстро все приняли ее приглашение, о том, какого безумно талантливого пианиста она собирается нанять на этот вечер, о дорогостоящих цветах и торте, который она уже заказала, Корделия почувствовала, как у нее разболелась голова.

Ерзая в белом плетеном кресле под декоративной рамой с ниспадающими шелковыми гроздьями сирени, – по замыслу архитектора цель этого сооружения, очевидно, заключалась в создании впечатления веранды (но она почувствовала только приступ клаустрофобии) – Корделия еле превозмогала участившуюся пульсацию в голове. "Эта вечеринка значит для нее все. Как ей сказать, что муж, с которым она прожила десять лет, обманывает ее?"

Вместо этого за кофе и десертом она рассказала Сисси о том, что произошло в кабинете Дэна Киллиана, избегая деталей давнишнего «самоубийства» мужа Маргарет Эмори. К счастью, оказалось, что все, что помнила Сисси о том дне, касалось только ее отца и сестры, которые казались расстроенными, после чего приехал полицейский. Тогда Корделия успокоила ее объяснением, что с мистером Эмори произошел несчастный случай и папа поехал туда, чтобы убедиться, не потребуется ли его помощь. Даже сейчас Корделия не вдавалась в подробности. Отчасти потому, что Сисси не производила впечатления человека заинтересованного в деталях, но главным образом потому, что считала: похороненное лучше не трогать.

– Я думаю, это просто ее злорадство, – прервала Сисси, щеки которой горели от возмущения, втыкая вилку в торт "Блэк форест". – Все объясняется элементарно просто – Грейс делает это в силу своей посредственности. Я помню, когда мы были маленькими…

Сисси оседлала своего конька и с увлечением принялась рассказывать одну из бесконечных историй о том, Как-Плохо-Обращалась-Со-Мной-Моя-Старшая-Сестра. Корделия почувствовала вспышку раздражения и вспомнила, почему она обыкновенно не посвящала Сисси ни во что. Независимо от того, чья проблема обсуждалась, Сисси каким-то образом всегда превращала ее в собственную маленькую драму.

Сисси так и не научилась понимать, когда следует остановиться. Корделия вздохнула и заставила себя сосредоточиться на том, что говорила ее дочь.

– … и тогда, когда я поскользнулась и упала в ручей и уже по-настоящему тонула, она просто стояла и смеялась. Смеялась, как будто моя боль существовала только для того, чтобы развлекать ее!

С оскорбленным видом Сисси поджала толстые губы, но впечатление от этой гримаски портил кусок торта, который она в этот момент старательно пережевывала. Ее дорогое сердцу матери личико – когда-то такое хорошенькое – явно расплачивалось за пристрастие хозяйки к сладкому, с грустью подумала Корделия. Если бы Сисси хотя бы половину того времени, которое тратила на поиски платья, предназначенного скрыть недостатки се тела, провела бы в салоне корректировки фигуры у Люсиль Робертс, клиенткой которого Корделия недавно стала, то почувствовала бы себя гораздо счастливее и, скорее всего, перестала бы пересказывать на новый лад свои детские обиды.

В то же время Корделия почувствовала прилив нежности к Сисси – к ребенку, который прилип к ней и следовал за ней по пятам, в то время как старшая дочь либо проводила время с шумной толпой своих друзей-хиппи, либо на время хоронила себя в библиотеке. Послушная и внимательная Сисси, которая звонит каждый день, чтобы узнать, как она поживает. Ну и что с того, если она слегка располнела… Или если у ее избалованных и испорченных мальчишек манеры шимпанзе? Они их перерастут, и Сисси сможет сбросить вес, если серьезно задумается над этим.

– В том ручье и воды-то бывало не больше полуметра, так что и комар там вряд ли смог бы утонуть! – рассмеявшись, вспомнила Корделия, надеясь, что Сисси сама поймет всю комичность ситуации.

Но, увидев сморщившееся лицо дочери, она тут же пожалела, что не сдержалась.

– Почему так происходит, – спросила настойчиво Сисси, – всякий раз, когда ты сердишься на Грейс и я тебя поддерживаю, ты сразу же меняешься и принимаешься ее защищать?

– Я никого не защищаю. Я только обращаю внимание…

– Скажи мне, мама, если Грейс такая прекрасная дочь, то почему она распространяет ложь об отце?

Корделия почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Сисси несомненно права… Но услышать это от нее – выше ее сил. Она почувствовала себя в западне между двумя дочерьми, испытывая страстное желание одну привести в чувство и задушить другую.

Затем мысленно она услышала голос Гейба, который успокаивал ее, словно стакан чая «Санти» со льдом в жаркий день: "Путаница не в деле, а в твоей голове". И он прав.

– Я не знаю, почему твоя сестра это делает, – сказала Корделия Сисси. – Но я намерена положить этому конец. Можешь быть уверена.

Она наблюдала, как Сисси гонялась по тарелке за последней «пьяной» вишней, пока наконец не воткнула в нее вилку.

– О, мама, давай посмотрим правде в глаза – когда вообще Грейс слушала тебя или кого-нибудь еще? Она послушала тебя, когда ты умоляла ее не бросаться двенадцатью годами замужества? По тому, как она себя вела, можно было подумать, что Уин изменял ей с половиной женщин Нью-Йорка. И я никогда не видела, чтобы мужчина так плакал, так сокрушался из-за этого. Если бы я не поддержала его тогда, Бог знает, что он мог бы натворить!

– Мне не кажется, что Уин способен на самоубийство, – решительно заметила Корделия.

– Но, мама, я просто выразилась фигурально. – Сисси открыла сумочку и, вглядываясь в зеркальце пудреницы, нанесла на губы свежий слой помады земляничного цвета. – Я имела в виду… – о, черт! Может кто-нибудь изобрести помаду, которая не разваливалась бы на части, словно из масла?

– Если бы ты не выкручивала столбик так далеко, то этого не случилось бы, – указала Корделия. – Лучше всего выдвигать его чуть меньше половины длины.