Нет прощения!

А потом, к моему величайшему изумлению, Лаки достал из кармана своей клубной куртки портативную видеокамеру и начал все это снимать. Я почувствовал, как на меня накатывает ступор.

— Что ты делаешь? — выдавил я.

Вместо ответа он сунул мне в руки видеокамеру и, достав из другого кармана спреер, написал на стене красным: «Экотерра не прощает!», а я все это снимал, это и еще то, как он пинает ногами тело женщины, и тело птичника, и рвет на женщине одежду, а потом ломает ей руки, подкладывая под кости монтировку и прыгая двумя ногами сверху. Я даже не пытался остановить его, это был какой-то дикий бред. Я не понимал, что я делаю здесь, а главное — зачем я все это делаю.

Потом мы ушли.

Я машинально вел мотоцикл, прибывая в глубочайшем шоке. Дома Лаки заставил меня выпить залпом стакан коньячного спирта, и меня прорвало.

— Зачем?! — заорал я на него. — За что?! Ты, идиот!.. Зачем ты вписал меня в это?!

— Успокойся, — Лаки вел себя так, будто ничего не произошло. — Все под контролем. Никто ничего не узнает.

— А где видеокамера? — неожиданно вспомнил я.

— Там. В доме. Все улики остались в доме. Мы были в масках и перчатках. Расслабься. Присядь в это кресло. Ничего не произошло. Ты понял меня? Все хорошо. Расслабься. Вздохни глубоко — глубоко… Подумай о птицах. Как они мечутся по комнатам, натыкаясь на стены… Теперь, когда ты так хорошо устроился в этом удобном кресле, я хочу, чтобы ты слушал мой голос, когда я расскажу тебе о птицах… Удивительно, но это не то, чего ты хочешь. Птица чувствует надежду, свободу полета, это приносит ей удовлетворение… Это приносит радость, мир и комфорт, крылья восприятия раскрываются, Ричи, это удивительный мир свободы и радости, и ты можешь продолжать слушать меня, и слушать, как шуршат по воздуху крылья…

И я действительно слушал, как шуршат мои крылья, там, в синем небе, полном свободы и радости.

Всю ночь напролет мне снилось небо. Утром я проснулся в великолепном настроении, чувствуя себя на все сто. Я потянулся, вволю нахрустелся суставами, и понял, что голоден, как волк.

Насвистывая, я вышел в гостиную… И замер с открытым для приветствия ртом. Вчерашние кошмары нахлынули на меня с новой силой, я вспомнил все. Вспомнил сразу, потому что Лаки смотрел по визору «Новости Второй черты», где как раз показывали сюжет, посвященный нашей вчерашней акции. Я опять увидел гостиную с тучей испуганных птиц, увидел, как парень в маске пишет красным «Экотерра не прощает!», с какой жестокостью после этого он избивает женщину с перерезанным горлом (но ведь этого не было!), и тут же в кадре появились монтировка и струна.

…хладнокровное спланированное двойное убийство…

…никаких отпечатков пальцев…

…террористическая организация «Экотерра» пока не взяла на себя ответственность за совершенное злодеяние, но это — вопрос времени…

…волна ужаса и террора, затопившая Стад-Рэй, докатилась и до Второй черты…

Мое сердце стучало так, что половину текста я просто не расслышал. Я понял, что сползаю по стене, как птичник, тогда, в том доме, забитый насмерть моим другом Лаки… Другом?

— Неплохо, — оскалился Лаки. — Ричи, ты что?

— Я тебя ненавижу!.. — мой голос сорвался.

— Эй! Ты чего? — удивился Лаки. — Эй! Токада! Что с тобой? Слышал, отпечатков не найдено!

— Заткнись! — заорал я так, что зазвенело в ушах.

— Тихо… Тихо… — он неожиданно оказался рядом со мной, и я закрылся руками, ожидая удара. Вместо этого он встряхнул меня и наотмашь хлестнул открытой ладонью по лицу.

— Ричи? Все в порядке, правда? Ты же никого не убил! Ты чего? Ричи?

— Ты сказал, что это шутка… Безобидная шутка… — мое горло перехватило от бессильной злобы.

— Я убью тебя!.. — я начал вырываться и Лаки скрутил меня. Потом швырнул в угол.

— Стоп! Ты убьешь — меня? Убьешь эмпи?

— Да! Эмпи!

В тот момент я искренне верил, что способен на такое.

Эмпи никогда не убьет другого эмпи. Это называется «Высший инстинкт». Рептилии, млекопитающие, инсектоиды и прочие примитивные твари, включая «венец творения», убивают представителей своего вида, но эмпи никогда не причинит смерть своему собрату по крови, это заложено в наших генах. Никогда.

Я заплакал. Лаки был прав. Мои кулаки разжались, я закрыл лицо руками.

— Ты убил их… — тупо повторил я. И окончательно поверил в это.

— Они были людьми, Ричи. — услышал я сочувствующий голос Лаки Страйка. — Людьми.

Просто пришло их время. Мы живем в мире, где всем правит смерть. Мы — лишь орудие ее. Мы всю жизнь только и делаем, что убиваем людей. Мы, эмпи! Я не понимаю, чего ты дергаешься?

— Что ты наделал? — повторял я, раскачиваясь из стороны в сторону. Лаки заулыбался, глядя на меня. Постепенно его улыбка становилась все шире. На какой-то миг у меня в глазах потемнело от ярости, я уставился ему в глаза… А потом все прошло. Я боялся его. Наконец-то я был раздавлен.

— А что, Ричи, ты хотел бы, чтобы Мэйджи разделась перед тобой? — неожиданно спросил Лаки. — И вдруг оказалось, что на ней — черная кожаная сбруя, а в руках — хлыст? А, Ричи? А ты лежал бы, прикованный цепями к кровати и целовал ее ноги, а она хлестала бы тебя плеткой?

Это было слишком. Я издал сиплый звук протеста, примеряясь ударить его, и снова отступил к стене. Ну не мог я ударить эмпи по лицу! С людьми у меня тоже не всегда получалось. Лаки все понял. Он вскочил и неожиданно закатал мне с ноги в челюсть. Страйк, должно быть, всегда дрался ногами. Меня убрало, я покатился по полу и замер в углу. Мне хотелось зареветь. Он вдавил мои плечи в пол.

— Встать!

— Зачем?.. Зачем?..

— Идиот! — горячо заговорил Лаки, и в его глазах плескалось безумие.

— Ты же мне потом сам спасибо скажешь! Я отучу тебя от страха перед болью! Сейчас я изобью тебя так, как никакой Кул!.. Ты будешь драться!

И, подскочив, он ударил меня ногой в солнечное сплетение, как футбольный мяч.

— Ты когда-нибудь терял сознание от боли? — услышал я голос Лаки сквозь похоронный звон колоколов. — Я не буду тебя калечить. Я сейчас выверну тебе руку, а потом вправлю ее обратно.

Я заорал так, что задрожали стекла.

— Лаки, подожди!.. Давай поговорим!..

— У нас очень мало времени. — Лаки уперся мне коленом между лопаток, схватил мою руку на излом, и я услышал хруст собственных суставов. А потом боль ударила меня хлыстом, и в глазах зарябили черные точки.

ЛАКИ СТРАЙК — 1

Бездна.

Ветер гнал какие-то бумажки, птичьи перья и сухие листья, смятая жестянка из-под «Спринта» вперевалку скребла по мостовой. Улицы были пустыми. Солнце ярко светило вдоль дороги и исчезало в разбитых оконных проемах — в них колыхалась трясина застоявшейся тьмы. Кромка песка, размытого дождями, застыла около невысоких поребриков тротуара. Возле пустых домов, полностью достроенных, но не подключенных к городским коммуникациям, торчали унылые деревья. Жаркий воздух поднимался от перегретого асфальта, в конце улицы дрожало марево.

Экстра притормозил возле самого высокого дома в Мертвом квартале. Мертвом, потому что здесь никто никогда не жил. Коробки домов были почти готовы для проживания, улицы — заасфальтированы, и даже имелись автобусные остановки. Не было только людей. Самый высокий дом насчитывал шестнадцать этажей, с его крыши в хорошую погоду удавалось разглядеть гранитные скалы Третьей черты — далеко-далеко на западе. Ветер гулял под облаками, то и дело спускаясь на нагретые плиты, и, может, еще и от этого крыша шестнадцатиэтажки называлась «Высота».