НЕТ

– Есть разговор, что через несколько дней будет готов прототип с велосипедным шасси. Бокун назначен на облет. А пока больше на бильярде играет. Собирается к вам. Говорил, как дорога подсохнет, поедет на машине…

– Скажи Бокуну, раз поедет, пусть привезет две-три коробки конфет. Только дорогих. Шикарных. Сам он плохо по этой части соображает, так пусть попросит Люду, жену Орлова, пусть объяснит – для Хабарова. Люда точно сработает, я на нее надеюсь. Чего смотришь? Праздник скоро – для девочек конфеты: Тамаре, Клавдии Георгиевне… – Подумал, сказал: – И еще пусть Болдин… ты Болдина знаешь?

– Бортинженера? Акимыча? Конечно! Мировой дед.

– Так вот, пусть Болдин раздобудет самолетную модельку на подставке-пепельнице. Только новую! Для главврача. И тоже пришлет с Бокуном.

– Виктор Михайлович, так, может, я сюда раньше Бокуна еще попаду?

– Тогда привези ты. Деньги на конфеты есть? Мне дорогие нужны.

– Найдем.

Вошла Тамара, недовольно покосилась на Блыша.

Хабаров и Блыш поговорили еще немного. Из слов Блыша нетрудно было понять, что дела у них в Центре идут нормально, все ребята живут дружно, в летной комнате начались споры, как покажет себя велосипедное шасси на первых полетах, и еще, что генерал Бородин, вероятно, решит совмещать обучение молодых испытателей с постоянной практикой прежде всего на больших машинах, вторыми пилотами…

Неожиданно в разговор вмешалась Тамара. Обращаясь к Блышу, но никак не называя его, сказала сухо:

– Мне кажется, вам пора. Сурен Тигранович разрешил десять минут, а прошло уже полчаса.

– Ох, какая ты, сестричка, строгая, – подмигнул Блыш, – это ты Мишку Агаянца пугнула? Человек до сих пор заикается…

– Меня зовут Тамара Ивановна, может быть, это вам пригодится в будущем, а пока – будьте здоровы, всего хорошего!

Блыш торопливо распрощался и ушел явно растерянный. Хабаров не вмешался в словесную перепалку, лежал посмеивался, а когда дверь за Блышом закрылась, сказал:

– Зря ты так строго, Тамарочка.

– А что он вас расстраивает? Думаете, не вижу? Прилетел… Расхвастался… Мы… у нас… летаем… Подумаешь, какой Чкалов нашелся…

– Молодой, не все еще понимает.

– А я, по-вашему, старая, да? Я понимаю, он не понимает?

– У тебя же специальность другая. Твоя должность нежная.

– Нежная! Вот как вколю сейчас витамин, узнаете, какая у меня должность. Прилетают тут всякие тоску наводить. Скажу Сурену Тиграновичу, чтобы больше никого не пускал…

– Ладно. Лучше шепни по секрету: мать в город собирается или не собирается?

– Не знаю. Слышала, Клавдия Георгиевна говорила ей: "Поезжайте, мы тут и без вас вполне управимся", а Анна Мироновна вроде сомневается. Тревожится.

– Ну что с ней делать, Тамарочка? Книжки мне нужны, пропадаю без книжек: пишу, пишу, а все не то получается.

Нет шампура. Знаешь, что такое шампур? Железяка прямая, жесткая… На ней шашлык готовят. А без шампура какой шашлык? Так – мясо. Разрозненные кусочки.

– И чего вы какой беспокойный с этими записками сделались? Куда спешите? Отдыхали бы. Бюллетень и так оплатят. Скучно – художественную литературу почитайте. У нас в поселке библиотека хорошая, скажите, чего принести, я принесу.

– Бюллетень оплатят – это верно, но есть на свете вещи и поважнее денег. Или, по-твоему, нет?

– Есть. Почему нет?

– Признаешь. А что поважней?

– Любовь.

– Любовь? Может быть… может быть… А работа?

– Это, я думаю, смотря какая.

– Работ на свете бывает всего две: полезная и бесполезная.

Тамара показала пальцем на хабаровские листочки, сложенные в аккуратную стопку, и спросила:

– Эта полезная?

– Стараюсь, – сказал Виктор Михайлович. – Тем более что другую я сейчас все равно делать не могу.

Он писал: "Человек открывается, как земля из-под снега, – протаиванием, частями: более выпуклое выходит на свет раньше, низинное – позже. Помнить об этом постоянно. Особенно готовя молодых испытателей. Первые успехи часто оказываются вреднее первых неудач, особенно если даются слишком легко. Осторожность, внимательность и сомнение – главные составляющие правильного подхода к делу".

И на другом листке: "Однолинейного прогресса только вперед, только вверх практически не бывает. Прогресс как дыхание: вдох – выдох и снова вдох – выдох. Если опытная машина на первых полетах балует послушанием и миролюбием, бойся ее! Будь настороже и старайся предвидеть, с какой стороны последует удар".

На третьем листке: "Теперь уже никого не надо убеждать, что летчику-испытателю необходима инженерная подготовка. Не столько диплом, сколько подготовка по существу. Перед летчиками с надежно развитым инженерным мышлением надо больше вскрывать дефекты. "Инженерная анатомия" ни в коем случае не должна затмевать "инженерную патологию". Конструкторы свое построят и без нас, а нам их работу судить и не просто констатировать: это хорошо, а вот это плохо. Мы должны возможно точнее прогнозировать, где, почему и когда хорошо может вдруг превратиться в плохо или даже в очень плохо". И опять в скобках, словно реплика будущему оппоненту: "Знаю, есть негласная тенденция: хорошо бы заменить испытателей автоматической аппаратурой. Слишком "умный" летчик – помеха. Дело испытателя: взлети и сядь. Остальное надо отдать приборам, телеметрии.

Пусть приборы точнее меня скажут, сколько, чего, где, то есть точнее измерят, оценят явление количественно; а кто ответит: это хорошо или не очень хорошо, это удобно, сподручно? Пока речь идет о пилотной машине, качественная оценка не менее важна, чем количественная. И дать ее может только живой человек. Только Я! И нестандартные решения в нестандартных обстоятельствах тоже моя – человека – привилегия".

Хабаров посмотрел на часы. Подошло время очередной тренировки. Он отложил карандаш и взялся за резиновые хвосты. Пока сгибал и разгибал руки, в голову пришла новая мысль: "А не включить ли в книгу подробный разбор каких-то характерных, особо поучительных полетов – удачных и неудачных? Пожалуй, это будет оправданно. Надо только хорошенько отобрать примеры".

И, продолжая растягивать резиновый бинт, Виктор Михайлович начал перебирать в памяти "подходящие" полеты.

Отказ авиагоризонта ночью. Это был каверзный случай. Он еле сел тогда. На следующий полет поставили два прибора, но стало не лучше, а хуже – какому прибору верить, когда возникает разница в показаниях? Казалось, простыми средствами задачу не разрешить. Гениальный выход нашел Севе. "Черт с ним, ставьте третий авиагоризонт, можно будет хоть на "элементарное большинство" ориентироваться…"

Пожар в воздухе. Тоже еле сел. В чем, так сказать, соль того полета? Не сумел вовремя оценить истинной меры опасности. Надо было прыгать. Обязательно надо! А он тянул, и его потом не ругали, его, наоборот, представили к ордену и наградили за спасение материальной части. Но он-то знал – случай вывез. Слепой, безмозглый случай…

Посадка с поврежденным рулем высоты… Сел, управляясь одним триммером. Все дружно ругали. Все говорили: "Повезло!" Он лениво отшучивался: "Дуракам всегда везет". И только Алексей Алексеевич спросил: "До этого полета ты пробовал оценить полную эффективность триммера?" И когда услышал утвердительный ответ Хабарова, аж крякнул от удовольствия: "Голова! Ля тэт травай бьен…"