Неудобная правда о взятии рейхстага. Поиск, исследование, реконструкция

– Это сегодня не случилось ничего смертельного, а на прошлой неделе, когда я чуть не пересчитала носом лестницы в вашем доме? А две недели назад, когда она подсунула мне в кровать тарантула, Демьян Романович? Тарантула!

– Это был совершенно безобидный паук.

– Да у меня арахнофобия благодаря вашей Доминике развилась! И это в шестьдесят-то лет!

– Чтобы победить страхи, нужно смотреть им в лицо, – заметил я резонно. Нянька побагровела пуще прежнего.

– Нет… – покачала головой женщина, – я поверить не могу. И как я вообще выдержала такое вопиюще ужасное отношение целых три месяца?! Я ухожу. Увольняюсь, и точка! – решительно заявила Марья Ивановна, поднимаясь с места.

Приплыли.

Я вздохнул и ослабил галстук. Вот только этого мне сейчас не хватало! Через час самолет. Командировка. Важные встречи, которые расписаны поминутно на две недели вперед, а тут такое. Увольнение няни точно не входило в мои планы. С кем я теперь оставлю Нику?

– Давайте так: что, если я поговорю с дочерью и возьму с нее обещание не пакостить? Две недели. Мне нужно ровно две недели. Где она, кстати? – спросил, оглядываясь, будто ребенок мог через закрытую дверь просочиться в кабинет. И тут же уставился на няньку, которая, картинно передернув плечами, выдала охренительное:

– Понятия не имею.

– Что?! – прорычал я. – Что значит: понятия не имею? Это пока еще ваша работа!

– Я же говорю, что она совершенно неуправляемый сорванец! Я не смогла ее догнать.

И это кто из нас тут еще издевается? У меня внутри все моментально вскипело. Забурлило и заклокотало. Максимальная безответственность и безалаберность няни дочери мгновенно вышибла из равновесия. Огромный холдинг, сотни этажей и десятки тысяч людей вокруг! И эта четырехлетняя шпана сейчас носится где-то одна? Замечательно. Просто восхитительно, твою ж...

– Ну, что с ней может случиться, в самом деле? – как будто не понимая всего масштаба своего прокола, развела руками няня. – Это же ваш офис, здесь ваши люди, и…

– Замолчите. Лучше просто исчезните, Марья Ивановна, с глаз моих ! – прогрохотал я, едва сдерживая рвущийся наружу поток нелицеприятных слов. Бросил только:

– Можете быть довольны: вы уволены! – сжимая челюсти и накидывая на ходу пиджак, помчал на выход из кабинета.

Да, возможно, еще пожалею.

Что уж там!

Скорее всего, пожалею об увольнении единственной стойкой, как оловянный солдатик, няньки своего ребенка, но такое попустительство – это край. Верх наглости!

– Но… но, Демьян Романович… – заблеяла женщина мне вдогонку, сразу потеряв всю свою спесь. Однако я уже был не просто зол, а в настоящем бешенстве. Уже мысленно прикидывал, сколько сейчас угроблю времени на поиски своего любимого чада, бегая по этажам, вместо того, чтобы закрывать неотложные задачи перед отлетом.

Однако, на мое счастье, долго искать не пришлось. Стоило только открыть дверь и выйти в приемную, как взгляд моментально выхватил проказницу, сидящую на столе секретаря. И у нее явно все было просто восхитительно.

Доминика с самым беззаботным видом болтала свешенными с края столешницы ногами в красных кедах и уминала за обе щеки булку с повидлом. Обильно размазав последнее по своим румяным щекам. Два хвостика на макушке забавно пружинили, когда дочь вертела головой. Так она еще и умудрялась что-то напевать себе под курносый нос с набитым ртом.

– Доминика? – уставился на дочь вопросительно, упирая руки в бока.

– О, пливет, папочка! А я тут тебя зду, с тетей Калиной, – просиял ангельской улыбкой мой маленький чертенок.

– Ничего не хочешь мне рассказать, малышка?

– Лассказать? – Ника задумчиво сморщила носик, поднимая глаза к потолку. Приложила пальчик к подбородку, вроде как задумалась, и, готов поспорить на что угодно, собиралась сказать: “нет, папочка”. Но тут заметила маячившую у меня за спиной няню и выдала испуганное:

– Ой…

Права Марья Ивановна, отдам дочь в драмкружок. Актриса из нее получится непременно достойная Оскара. А то и двух.

– Ника, ты понимаешь, как сильно ты меня подставила? – спросил я, подхватывая мелочь на руки и пересаживая с рабочего стола в кресло. Как вообще она умудряется это делать? Забираться на поверхности вдвое выше и больше нее самой. Гном совсем, метра нет, а покоряет мебель с завидным рвением.

– И я уже тебе объяснял, что стол для того, чтобы на нем писать, Доминика. А стулья, чтобы сидеть.

– Мне не нлавится эта няня, – пробурчала Ника, пропуская мимо ушей мои слова.

Дело было десятью минутами позже встречи в приемной, у меня в кабинете. Няня, разобиженная на весь свет, получила чек и ушла, а Карина пошла пить сердечные капли. За поведение моей егозы перепало всему офису.

– То есть три месяца нравилась, а тут что-то резко поменялось?

– Не кличи на меня, – надула губы дочурка. А у меня в сердце совесть кольнула. От вида этой искренней детской обиды на кукольном личике перевернулось все к чертям. Я сжал челюсти от злости на самого себя и вздохнул. Мелкая манипуляторша!

Да, внешность у моего ребенка была ангельская. И все, кто ее не знал, по ошибке принимали это чадо за настоящее чудо. Вот только в реальности чудом она не была, а вот “чудить”-то она как раз умела! Так, что у людей со слабой психикой волосы на голове дыбом вставали. Уж не знаю, что это: отсутствие матери, которая оказалась той еще кукушкой, или мое постоянное отсутствие из-за работы – но характер у Доминики был тем еще подарком.

– Я не кричу на тебя, малышка, – сказал я, присаживаясь на корточки напротив разобиженного ребенка, – я просто пытаюсь тебе объяснить, что хорошие девочки так себя не ведут.

– Значит, я буду плохой девочкой! – буркнула дочь, еще больше насупившись. И махнула головой, складывая свои ручонки на груди. Хвостики снова забавно подскочили.

– Не пыхти.

– Я не пыхчу. Я дуюся! – резонно заметила дочь.

– И не дуйся. Ты же знаешь, что это плохо быть плохой девочкой.

Да уж, Нагорный, ты просто мастер по части воспитания детей. Браво.

– Почему? – захлопала в удивлении ресничками Ника.

– Что почему?

– Почему плохо быть плохой? Это же так скучно, быть холошей! – сморщила носик Ника. – Холошим девочкам низя бегать и дулачиться, низя лазать по делевьям и есть сладкую вату. Я не хочу быть холошей девочкой!

Господи, моя дочь иногда даже меня удивляет своей разумностью.

– И ничего не скучно, Доминика. Хороших девочек все хвалят и любят. А плохих девочек никто не любит и с ними никто не дружит, кнопка.

– Совсем-совсем никто?

– Ну…

– И даже ты меня любить не будешь, если я буду плохой девочкой, да? – полюбопытствовала дочь, а в уголках ясных зеленых глаз выступили слезы. Губка задрожала, и послышался громкий “шмыг” носом. Видимо, очень сложно сделать выбор между любовью папы и любовью к “плохому”.