Неугасимый огонь

– Место на полу стоит два реала. Солома чистая только что меняли, – объяснил хозяин.

Софья увидела с десяток мужчин, лежащих на этой соломе. Большинство спали, но один из них, древний старикан, уставился на нее как баран на новые ворота. Потом, Софья заметила, они обменялись с хозяином многозначительными взглядами. Рот у старикашки был почти без зубов. Те, которые он имел, были такие длинные, что походили на клыки. Девушка попятилась.

– Нет, это не подойдет. Если ли у вас что-нибудь еще?

– Да, конечно. Комната, где обычно останавливаются одинокие мужчины. За четыре реала, как я уже говорил.

– Я хочу осмотреть ее, – потребовала Софья.

По узкой лестнице они поднялись наверх, и хозяин открыл другую дверь. Эта комната была намного меньше предыдущей. В ней стояла лишь медная кровать. Софья не могла припомнить за свою жизнь хоть одну ночь, которую ей пришлось бы провести на настоящей кровати. В комнате имелось еще окно, выходившее на улицу и стенной подсвечник с огарком свечи. Да это был просто дворец!

– Я останусь здесь, – решила Софья.

– Очень хорошо. Если заплатите мне четыре реала, – кивнул головой хозяин.

Софья полезла за деньгами. Хотя она отвернулась, но чувствовала, как он смотрел на нее. Может думал, что она уж такая неграмотная, что не сосчитает правильно деньги и отдаст их ему больше, чем полагается. Из всех цыган лишь она одна умела читать буквы, но когда дело касалось счета, то никто из них не ошибался, Софья исключением не была.

Когда внизу поднялся шум, Софья поняла, что ее время пришло. Все это напоминало время, когда они разъезжали с Пако. Постояльцы внизу попивали винцо, дожидаясь своего ужина. Софья набрала в легкие побольше воздуха и отворила дверь своей комнаты. Все лето она пела в своем обычном наряде: длинная юбка в складках, разноцветные блузы, шали. Сегодня на ней была шелковая мантилья, надетая на гребень, замысловатая зеленая юбка тоже в складках и блуза в красно-белую полоску. Этот наряд сшили ей, когда она участвовала в торжествах, посвященных Саре-ла-Кали. Все эти одеяния упаковала Фанта, когда готовила для нее корзинку. Софья еще раз благословила старушку и вышла босиком во двор. Ее встретил гомон подвыпивших голосов и запах вина, когда она вошла в харчевню.

Софья остановилась в проходе между столами. В углу комнаты потрескивал очаг. На стенах плясали отсветы пламени от него. В полумраке, царившем в комнате, Софья разглядела то, что и ожидала увидеть: мужчин-чужаков, очень похожих на тех, которые жили в Триане. Это были работяги, мастеровые, многие под хмельком, а кое-кто предпринимал героические усилия, чтобы выглядеть трезвее. Никто не обратил на нее внимания. Софья немного подождала, затем, вытянув руки над головой, похлопала в ладоши – любая цыганская песня всегда предварялась этим ритмом.

Несколько мужчин обернулись и посмотрели на нее, затем повернулось еще несколько голов. Постепенно шум утихал. Софья продолжала хлопать, но петь не начинала до тех пор, пока все не замолчали. На миг смолкнув, откинув голову назад она начала первые, проникновенные ноты фламенко. Эту песню ей уже приходилось петь – во дворце Паласио Мендоза для доньи Кармен. Песня рассказывала о мести жестоко обманутой женщины.

Когда через несколько часов она поднялась к себе, ее лицо пылало радостью победы. Раньше, когда заставлял ее Пако, она не любила петь для публики в корчмах, но теперь это было другое. И вела она себя по-иному. Софья не сидела в углу, как мышь под метлой, а всматривалась в лица мужчин, пытаясь обратить их внимание на себя. От этого ее сердце билось быстрее и к ней возвращалось чувство, которое возникло тогда, когда ей впервые удалось сломить Пако.

У Софьи был с собой тлеющий уголек, который она принесла снизу. Прежде чем зажечь свечу, она надежно заперла дверь на засов. Глаза этих мужчин говорили о многом и здесь не действовали законы цыган и некому было защитить ее от насилия.

Софья, после долгих поисков, нашла подсвечник на стене и поднесла к фитилю уголек. Сначала возник крохотный огонек, потом пламя постепенно разгорелось и осветило комнату. У нее перехватило дыхание от того, что предстало ее глазам. В комнате царил хаос. Вся одежда ее была разбросана, на полу валялась перевернутая корзина. Заглянув в нее, Софья обомлела – она была пуста, оставшиеся в ней шестнадцать реалов исчезли.

Господи, какая же я глупая! Теперь она могла поздравить себя: ей удалось обратить внимание на себя. Она начинала понимать, что навыков выживания у нее немного. Ведь ни один человек не оставил бы деньги там, куда без труда могли забраться воры. Пако всегда носил деньги при себе, в маленьком мешочке в штанах, между ног. Но как быть ей? Где ей хранить кошелек с деньгами, будь они у ней? Одежда у нее ведь легкая. Софья запустила руку за пазуху. Здесь, конечно, здесь, между грудей. Но сейчас уже поздно об этом думать.

Она уселась на край чужой кровати в чужой комнате и горько разрыдалась от отчаяния. Сегодня она заработала шесть реалов и два должна отдать хозяину постоялого двора. Наконец успокоившись она сказала себе: – ладно, пусть так. Четырех реалов мне хватит за комнату на следующем постоялом дворе и там она своим голосом заработает больше.

Еще когда она пела, в голове ее созрел план. Оставаться в Кордове было опасно – слишком близко Севилья. Завтра она отправится дальше, на север, а сейчас надо крепко уснуть. Нельзя тратить попусту время и силы, сожалея об однажды совершенном глупом промахе.

Но, несмотря на усталость, прошло еще немало времени, пока она смогла отделаться от воспоминаний об украденных деньгах. Софья долго ворочалась, пока не уснула. И вообще спать в кровати не очень-то удобно. Уже перед самым рассветом она услыхала пенье петухов. Софья сняла с постели тюфяк, расстелила его на полу, укрылась одеялом и лишь после этого крепко заснула. Последняя ее мысль была о том, что пропажа денег должна стать для нее полезным уроком, который напоминал бы ей о том, что мир чужаков, как и мир цыган, по сути своей, одно и тоже, и нельзя надеяться ни на чью милость, а лишь только на себя.

6

Вскоре после отъезда англичанина из Кордовы, жена Доминго Мендозы отправилась в самый глубокий и очень древний винный погреб дворца. Кармен с головой ушла в поиски, ее отекшие, толстые пальцы перебирали содержимое заплесневелого, покрытого кожей сундука. «Это должно быть здесь, должно быть», – бормотала она себе под нос, роясь в старых вещах. Но под руку попадались какие-то ненужные ей безделушки вроде записных книжек с винодельческими рецептами и описаниями процессов брожения.

Кармен в раздражении захлопнула крышку сундука и тут ей послышались какие-то звуки. Она замерла и прислушалась, готовая к тому, чтобы сразу же задуть мерцающую свечу. Нет, ничего подозрительного, просто послышалось, может быть крыса. Никого кроме нее в погребе не было. Но у кого могли быть причины следовать за ней в эту преисподню? Подослать за ней кого-нибудь из слуг могла лишь та, которая присвоила себе права Кармен на хозяйствование в этом дворе. Мария Ор-тега вовсю пользовалась правами хозяйки. Она устраивала целые представления, отдавая по утрам приказания слугам – подмети там, вычисти то, приготовь, накорми… Этот спектакль был рассчитан на окружающих: показать всем, что приходится приводить в порядок весь дворец, в котором до ее прихода воцарилось запустение. Несомненно, Доминго вел себя бесстыдно, поместив под одну крышу с законной женой другую женщину и наделив ее беззаконными правами хозяйки. «Проститутка, сука, чтоб тебе в задницу рогом…», – шепча проклятия в ее адрес, Кармен прекратила дальнейшие поиски. В сундуке навряд ли что было.