Неупокоенные

Ей только не понравилось, когда к маме пришел какой-то незнакомый дядька, и мама была голая, и дядька тоже был голый и противный, и Эми не нравилось на него смотреть. Но мамочка почему-то его целовала и издавала такие же звуки, как Брестер, соседская собака, когда он хочет в туалет. Эми это не понравилось, и она была рада, что этот дядька ушел и больше не приходил, но Эми после этого больше не хотела смотреть на мамочку из шкафа.

Она не понимала, о чем говорят дядя Трентон и мертвая девочка, но может быть, они хотели вернуть дедушку. Было интересно на них смотреть – они ее не видели, а она их видела. Она пряталась за коробками и смотрела в щелку между ними.

Но дядя Трентон сошел с ума и стал держаться за голову, как это делал дедушка по утрам, когда кто-нибудь в доме слишком громко разговаривал, мертвая девочка закричала, и Эми очень испугалась, но она не вылезла из-за коробок, потому что боялась, что дядя Трентон увидит ее и разозлится еще больше.

А потом начался пожар. Эми знала, что это он, потому что дядя Трентон начал кричать «Пожар! Пожар!», а еще она раньше видела, как однажды мамочка пыталась приготовить что-то на плите в доме бабушки, и все загорелось. Мама закричала: «Эми, назад! Отойди назад!» – и стала оттеснять Эми к стене, пока сама поливала огонь какой-то белой штукой, чтобы он погас.

И Эми осталась там, где была, потому что мамочка говорила держаться подальше от огня и потому что она не хотела, чтобы дядя Трентон на нее разозлился. Она прижала колени к груди и сидела тихо.

Элис

В «Черном гелиотропе» есть глава, посвященная пожару: дворец Невинных сгорает дотла после набега банды Нихилис. Невинные перехитрили разбойников и сбежали через тайные ходы под дворцом. Они использовали магию, чтобы запереть Нихилис внутри, и Пенелопа попросила своего дракона сжечь дворец, чтобы разбойники не смогли осквернить это место. «Языки пламени, как белые ленты, поднимались к небесам». Мне очень нравилось это предложение, особенно придуманное мной сравнение с белыми лентами.

У этого пожара не было ничего общего с лентами – скорее это были огненные челюсти и загребущие руки какого-то жадного существа: оно скакало по стенам и полу, пожирая картонные коробки и сломанную мебель.

– Ну что, довольна? Гордишься собой? – Голос Сандры звучал, как шипение и хлопки пламени. – Ты их всех убьешь.

Я не могу ей ответить. Я вообще не могу говорить. Меня душат клубы дыма и перед глазами сумасшедшей чередой начинают носиться воспоминания: тошнота и рвота в туалете, день за днем, я держусь за белые стенки унитаза; простыни заливает кровь и вода; плакучая ива тянет свои пальцы к земле, как будто пытаясь до чего-то достать.

– Что теперь будет? – почти плачет новенькая. – Они все сгорят? Мы все сгорим?

Трентону удалось потушить скатерть, но огонь уже распространился по всему чердаку. Пламя прыгало с предмета на предмет, прокатилось по письменному столу и начало лизать потолок.

Кэти ползала на коленях и что-то искала на полу. Трентон пытался ее оттащить к лестнице, но она его оттолкнула.

– Телефон! – закричала она. Девушка была потная от жара и смотрела на Трентона большими глазами. – Я должна найти телефон!

– Забудь о нем! – Трентон схватил ее за локоть и потянул к себе, но она снова оттолкнула его.

– Сделай же что-нибудь! – кричала Сандра. – Ты их втянула в этот бардак – разгребай!

Я открыла рот. Слова вырвались вместе со струйками дыма:

– Слишком поздно…

«Убийца» – услышала я. Это Сандра сказала или голос был из прошлого, из-под корней плакучей ивы?

Эми

У Эми болело горло. Ей было очень жарко, она хотела вниз, в свою кроватку. И к маме. Но выхода не было. Все вокруг было в огне, она почти ничего не видела. Эми хотела еще сильнее вжаться в угол, потому что огонь был уже у ее ног – он бегал рядом как мышь, только это была не мышь, а то, что может убить.

Эми умрет и попадет под два метра земли. И может, она никогда больше не проснется.

Она заплакала. От этого горло заболело еще больше, и она заплакала еще сильнее. Эми была одна в темноте среди огня, и она скоро отправится в землю, в грязь, к жукам… Она свернулась на полу калачиком, стараясь быть как можно меньше, чтобы огонь ее не нашел.

Эми пряталась лучше всех. Так мамочка всегда говорила.

Было очень-очень жарко, как когда мама кладет на нее слишком много одеял.

Эми устала.

Какое-то движение впереди. Кто-то кричит.

Веки Эми стали очень тяжелыми, и она с трудом открыла глаза. Там была мертвая девочка, которая смотрела на нее через густой дым.

– О господи! – сказала мертвая девочка.

Она исчезла, и Эми закрыла глаза. Но девочка вернулась и как-то шла прямо через огонь. Наверное, потому что она уже умерла и ей было не страшно.

Мертвая девочка взяла Эми на руки. Эми хотела спросить, как это – быть мертвой, но у нее совсем не ворочался язык, очень болела голова, а еще она страшно устала.

– Тише, маленькая, – сказала мертвая девочка, – все хорошо. Все с тобой будет хорошо.

От нее пахло цветами.

Минна

Минне потребовалось два дня, чтобы наконец-то решиться подняться на чердак и оценить масштабы катастрофы. И то только потому, что мать напомнила ей о том, что они скоро уедут из Коралл-Ривер. Когда она залезла туда, то опешила на секунду – чердак был покрыт чем-то белым и мягким. Снег?! Но потом она поняла, что это был хлопок. Хлопок и птичье дерьмо. Крыша частично обгорела. Солнце светило через скелет из балок, освещая обгоревшие коробки, поеденную термитами мебель, и все это было покрыто белым покрывалом из хлопка. Даже сейчас она не могла на него смотреть. Одинокий ворон прыгал по чердаку, что-то поклевывая на полу.

– Пошел прочь! – прикрикнула на него Минна. Он вздрогнул, развернул черные крылья и улетел в небо.

Тоди залез на чердак сразу после нее. Он нес перчатки и коробку с мусорными пакетами, в которые Минна обычно собирала листья во дворе.

– Да у вас тут прямо авианалет был! – присвистнул он, разгоняя ботинком белое облако под ногами.

Она не плакала, когда узнала о смерти отца, да и потом не собиралась. Но глядя на следы разрушений, на огромные дыры в крыше, через которые залетали птицы, Минна почувствовала такое горе, что словами описать трудно. С Эми все было хорошо. Она это знала. Врач сказал, что даже астмы не будет, все в порядке. Но Минна не могла перестать думать о том, что могло случиться – насколько же близко беда подошла к ним!

«Невообразимая трагедия» – она где-то слышала это выражение или читала в статье о матери, потерявшей ребенка в аварии. Но Минна и подумать не могла, что она сама будет стоять, оцепеневшая, и слушать истеричные выкрики Трентона в трубке: «Пожар! Пожар!» Это все, что она услышала от него, а потом на заднем плане завыли сирены. Пожар?

Когда Эми взяла трубку и начала плакать и проситься к маме, у Минны ноги стали как ватные. Она всегда думала, что это просто такое выражение, но нет – ноги действительно как ватой набили, и они отказывались ей служить.