Неустановленное лицо

Четырнадцати лет от роду Луна (из “дела” осталось неясным, откуда взялась эта кличка) уже стал завсегдатаем бильярдной клуба моряков. В пятнадцать он с успехом составлял конкуренцию даже профессионалам, сшибая трешки и пятерки с самоуверенных курортников, обманутых юным видом противника. Но, парадоксальным образом, чем больше (теша самолюбие) росла его известность среди играющих, тем меньше становились доходы. Как говорится, кудри примелькались, и все труднее стало находить “сладких” клиентов, которых можно было бы заманить простодушным видом с ясными глазами, предложив “сыграть от скуки по маленькой”.

Азарт азарту рознь. Вот Чиж и про Троепольскую говорит, что она азартна: лезет в драку по поводу и без. Но, насколько я понял, страсть Вити Данилевского носила более узкоспециальный характер, так сказать, направленного действия: без устали, всеми возможными средствами он стремился добыть деньги. Хотя справедливости ради надо сказать, что желание обладать деньгами носило у Луны, если можно так выразиться, довольно бескорыстный характер. Под газетный образ дельца, пораженного манией вещизма, или как там у нас любят писать, юный Данилевский не очень подходил. Деньги легко приходили и так же легко уходили: проигрывались, прогуливались, проматывались, не оставляя по себе в его жизни никакой материальной памяти. Неохота мне тут морализировать, но если я правильно понял, деньги были нужны Луне сами по себе. Пускай в этих штуках копаются психологи или социологи, а я сделал себе такой, наверное, не слишком научный вывод: для Виктора Данилевского деньги стали образом жизни. Если подробнее, то он не добывал их, чтобы жить, а жил, чтобы их добывать.

В семнадцать лет он уже разъезжал по всей стране. Недаром в перерыве между партиями на бильярде он учился у старших играть в “железку”, в “секу”, в “деберц” и прочие “боевые” игры. В картах, чтобы выигрывать чаще, чем проигрывать, надо обладать хладнокровием, точным расчетливым умом, уметь скрывать свои чувства и разгадывать чувства партнеров. Чтобы выигрывать всегда, ко всему этому нужны еще ловкие руки с тонкими чувствительными пальцами. Все это было у Луны, а чего не было, он с достойной лучшего применения быстротой и восприимчивостью перенимал у других. Он знал, где собираются фарцовщики в Риге и где в Ленинграде, когда в “Жемчужину” в Сочи или в Дагомыс прибудут на кратковременный бурный отдых уставшие от многотрудных занятий “цеховики” из Грузии и валютчики из Москвы. Но и там его кудри становились все более привычной деталью интерьера, а деловые люди не любят слишком легко расставаться с деньгами только потому, что некий юноша избрал своей специальностью игру в “стос”. Играть с такими же, как он, только матерыми профессионалами, “лоб в лоб”, то есть честно, “на классе”, у него пока кишка была тонка. Пожалуй, именно в это время Луна принял участие в первой своей афере.

Они тогда подсунули пожилому осторожному узбеку “куклу” с трехкопеечными монетами вместо царских червонцев. Луна, как молодой и пока неопытный, работал на подхвате, изображая простоватого бабушкиного внука, задешево продающего свалившееся на голову наследство. Потом были еще и еще эпизоды, в которых Луна, уже отнюдь не простоватый и все более опытный, играл теперь главные роли. Но, к сожалению, в деле имелись лишь косвенные намеки на эту весьма существенную часть биографии Данилевского – и вот почему. Луна никогда не выбирал объектом мошенничества честных людей. Или если точнее, людей, которые, будучи обмануты, станут об этом заявлять во всеуслышание.

Можно сказать, тут и было его кредо. Он занимался ломкой чеков возле “Березок”: предлагал, скажем, кому-то из наших специалистов, приехавших из-за границы, купить у них чеки по баснословно высокой цене, а в конце концов, ловко подменив в последний момент пачки денег, рассчитывался один к одному. В комиссионном автомагазине надувал тех, кто хотел продать, например, “волгу” с большой переплатой: обескураженный продавец получал в конце концов лишь то, что полагалось ему через кассу. Вместо долларов подсовывал резаную бумагу валютчикам и так далее. Луна и сгорел-то, как он сам с досадой признавался на следствии, по чистому недоразумению: однажды во время очередной операции возле “Березки” он обсчитался и недоплатил владельцу чеков пятьсот рублей даже из расчета их номинала...

Однако это ремесло, относительно спокойное с точки зрения возможных осложнений с законом, имело и оборотную сторону своей кажущейся безопасности. “Клиенты”, с которыми приходилось иметь дело Луне, хоть в милицию и не обращались, далеко не всегда безропотно сносили материальные и моральные убытки. С циничной прямотой Луна объяснял этим наличие у него револьвера системы “наган”, отобранного при задержании.

В деле имелся еще один очень любопытный материал – так называемый отказной. Неудачная попытка привлечь Виктора Данилевского за подстрекательство к совершению особо опасного преступления – разбойного нападения. Из этого материала следовало, что Луна не оставил своих прежних занятий, не утратил азарта к добыванию денег любыми путями. И вот однажды ему удалось обкатать в карты партнера – судя по всему, довольно мелкого жулика, не слишком удачливого фарцовщика, на крупную сумму: двадцать две тысячи. Паренек лез из кожи вон, стараясь отдать долг, но едва успевал расплатиться с огромными процентами, которые Луна немилосердно насчитывал каждый месяц, как это у них называется, “включив счетчик”.

Мелкий спекулянтишка полез с обрезом грабить квартиру – следователь, ведущий дело, резонно усмотрел в этом некоторую странность. И в конце концов на допросах выяснилось вот что. Однажды к будущему “разбойнику” приехал домой Луна с двумя приятелями. Посадили его в машину, отвезли за город, в лес. Там связали, бросили на землю; били ногами, издевались, окуная лицом в какое-то вонючее болотце. Сам Луна угрожал раскаленным на костре железным прутом. И поставил условие: или в течение месяца деньги, или – Раскаленный металл все же коснулся легонько щеки проигравшего, тот дернулся, вскрикнув от боли...

Читая протокол допросов, можно было увидеть, как старался следователь доказать Данилевскому его вину. Но тщетно: тех двух приятелей найти не смогли, одних показаний потерпевшего недоставало, а Луна твердо стоял на том, что ничего такого не было.

Вот, собственно, все, что удалось нам узнать о нем. И еще, пожалуй: с Ялтой, с родителями он уже задолго до посадки никаких связей не поддерживал, в Москве проживал без прописки, снимал квартиру.

Северин придвинул к себе листок бумаги, воздел над ним карандаш и выжидательно оглядел нас. Пришла пора подводить итоги. Вот что у нас получилось.

“Азартен. Но при этом осторожен, расчетлив.

Дерзок. Жесток. В принципе, вероятно, способен на любое преступление. При задержании опасен.

Возможные места появления: бега, бильярдные, магазины “Березка”, автокомиссионные, ночные “катраны” (притоны для карточных игр), притоны наркоманов.

Вывод: место обитания – большой город, предпочтительнее всего – Москва”.

– Ну, что ж, – бодро заметил Северин, рисуя под последней строчкой унылую рожицу, – все ясно. Надо в каждом из этих мест поставить по милиционеру – и Луна у нас в кармане.

Балакин озадаченно почесал в затылке. А у меня вдруг мелькнуло некое давнее воспоминание.

– Стас, – спросил я задумчиво, – помнишь, когда мы приехали на место, ты что-то говорил про вокзальный вариант?

– Говорил, – откликнулся он, с недоумением сдвигая брови. – И что с того?

Но я продолжал задавать вопросы больше сам себе:

– Зачем ему понадобилось относить “дипломат” с “куклой” Копцову? Если он живет в Москве, то на такси он через полчаса был бы в любой точке, и никто на его “дипломат” внимания не обратил бы. А где обратили бы? Где он мог опасаться, что его с этим портфелем заметят? Или даже задержат, попросят открыть.

Как ни странно, первым понял меня не Стас, а Дима.

– Только в таком месте, где он постоянно находится под контролем! – воскликнул он и даже кулаком по столу грохнул от радости.

Мы все трое переглянулись. Нам не надо было ничего объяснять друг другу. Освободившись из колонии, Данилевский до снятия судимости терял право проживать в крупных городах, в том числе в Москве и Московской области. Но для преступника его профиля именно Москва с ее девятью миллионами жителей да еще двумя миллионами приезжих была нужна как воздух. И следовательно, ему необходимо было осесть, зацепиться где-то рядом. Так, чтобы у милиции не было претензий, а столица со всеми своими прелестями находилась бы не больше, чем часах в двух-трех езды. Для этой цели вполне подходил любой пункт сразу за границей Московской области.