Неутомимые следопыты

— Здравствуйте, — сконфузившись, пробормотал Федя, совершенно забыв, что сегодня уже виделся с Дарьей Григорьевной. — Я сейчас ноги вытру… Б-бежал очень… П-про Женю и Сережу в газете написано… Вот…

И мальчуган протянул опешившей тете Даше смятый мокрый номер областной газеты «Ленинская коммуна».

Мы все искали заметку про нас, когда сверху спустился Иван Кузьмич.

— Ну-ка, ну-ка, — произнес он, подходя к нам. — И мне не терпится взглянуть.

Заметка, в которой действительно было про нас, оказалась на редкость коротенькой.

— «Недавно, — читал Иван Кузьмич, — жители небольшого тихого городка нашей области — Зареченска — были взволнованы необычайным происшествием. В лесу близ города пионеры Евгений Вострецов и Сергей Кулагин во время прогулки обнаружили сильно поврежденную временем и непогодой гильзу от снаряда артиллерийского орудия калибра 76 мм. То, что края гильзы были сплющены, а внутри нее что-то шуршало, сразу же заинтересовало любознательных ребят…»

— Здорово… — вздохнул Федя, глядя на нас с восхищением.

В заметке-то в общем все было правильно. И как нашли и что нашли. И фамилии наши повторялись два раза. И было сказано, что мы передали нашу находку в областной краеведческий музей. Но Иван Кузьмич сказал, что все-таки заметка не очень правдивая. Тут даже тетя Даша удивилась:

— Почему же, Иван Кузьмич?

— А как же! — воскликнул старый жилец и, наклонившись, прочитал подпись под заметкой: — «Роман Кош». А то как же!.. Этот гражданин Кош о многом умолчал. Он, например, не поведал читателям о том, что любознательные следопыты Е. Вострецов и С. Кулагин не просто гуляли в лесу, а разыскивали разбойничий клад.

Иван Кузьмич, хитро улыбнувшись, взглянул на нас. Однако нам было не до шуток: наши с Женькой фамилии отпечатаны черным по белому в настоящей газете. Я был очень горд, хотя и не знал, что скоро заметка Романа Коша сослужит нам хорошую службу.

— Хотя вы теперь и герои, — сказала нам тетя Даша, — хоть про вас и в газетах пишут, а воды нет, и ее надо принести.

Пришлось нам натягивать свои дождевики и надевать сапоги да мчаться с ведрами за водой на колонку. Мы еще не успели добежать до нее, как кто-то звонким голосом окликнул нас.

— Эй, следопыты!

Это была Настя. Легкая, тоненькая, она летела к нам, едва касаясь мокрой травы маленькими сапожками.

— А про вас в газете написано! — еще издали крикнула она.

— А мы знаем, — ответил я.

— Ой, а я-то бежала, я-то летела!.. Даже газету принесла.

Федя, который побежал к колонке вместе с нами, стоял, гордо посматривая на девочку. Вот тут-то мы и узнали, как может помочь людям крошечная заметка в газете. Нет, Настю не удивило то, что о нас напечатано в «Ленинской коммуне». В то самое время, когда, возвратившись от дяди Егора, мы слушали рассказ Игоря о бабке Анне, к Настиной маме зашла тетя Лиза…

Но лучше я расскажу обо всем по порядку.

Тетя Лиза была не родная Настина тетка, а жена маминого брата, который, как и Арсений Токарев, работал на железной дороге. Тетка Лиза как раз подоспела к обеду. И за столом речь зашла о заметке в газете. Потом сам собой разговор перешел на воспоминания. Тетка Лиза всю оккупацию прожила тут при гитлеровцах, много насмотрелась и натерпелась за два года.

Настя слушала тетку между делом — убирала со стола посуду, убегала на кухню, возвращалась снова. И вдруг замерла на месте. Тетка Лиза сказала, что однажды ночью поздней осенью видела в городе партизана…

В ту пору Настиной тетке было всего пятнадцать лет. Жила она с бабушкой, с больной, чахнущей с каждым днем матерью и с малолетним братишкой на самой окраине Зареченска в ветхом домишке. Из окна были видны поставленный гитлеровцами шлагбаум на дороге, будка, возле которой расхаживали двое часовых в железных касках, с автоматами.

По ночам в городе стреляли часто. К этой стрельбе зареченцы даже как-то привыкли. И в ту ночь тоже постреливали. Далеко где-то: может, на другом краю городка, может, на холмах. Но Лиза проснулась тогда не от выстрелов — братишка закричал. Бабушка заворочалась на печке, разбуженная этим криком. Мать застонала, попросила пить.

Соскочила Лизавета с лавки, побежала в сени, зачерпнула ковшиком воды из ведра, принесла матери. Все в темноте, потому что гитлеровцы огни в домах по ночам зажигать не разрешали; чуть где засветится — стреляли прямо по окнам. И вдруг разлился по комнате свет — зеленоватый, мерцающий… Лиза чуть ковшик из рук не выронила. Глянула в окошко — две ракеты в небе повисли: зеленая и белая.

Если бы не те ракеты, если бы Лиза в окошко не посмотрела, может быть, так и не приметила бы она партизана. А тут увидела. Напротив, у соседского дома. Стоит человек, в тени схоронился. Шапка на нем, ушанка, автомат на груди — на изготовку… Лица Лиза не разглядела. О людях, что прячутся в лесу, в недоступных для фашистов болотах за Волчьим логом, все в городе знали. Кто же хоть раз не прочитал украдкой партизанскую листовку? Сразу разобралась девочка, что это за человек прячется в тени. Сердце у нее зашлось. Ведь рядом застава, часовые. Заметят — конец…

А человек тот постоял немного, дождался, пока гитлеровцы отвернутся, и перебежал к соседнему дому, опять в тени схоронился и замер. Потом за угол свернул. Не стало его Лизе видно. А часовых у шлагбаума она видела хорошо. Только тот партизан, видно, не раз мимо охраны проскальзывал. Вот мелькнул совсем рядом с фашистами и исчез, словно растворился в ночной темноте.

У девочки отлегло от сердца…

Всю ночь ей тогда снилось страшное. Чудилось, будто гремит железо, чавкает грязь под тяжелыми сапогами, раздаются отрывистые слова команды на чужом, лающем языке… А утром стало известно в Зареченске, что той ночью в лесу, в Волчьем логе, фашисты-каратели уничтожили партизанский отряд.

Настя умолкла, а мы стояли и ждали, не скажет ли она чего-нибудь еще. Но она, вдруг спохватившись, всплеснула руками.

— Ой, что же я! Меня мама за хлебом послала, а я стою. Вот безголовая!

И она упорхнула, даже забыв проститься с нами.

Подхватив ведра, мы двинулись к дому.

— Женька, — высказал я предположение. — А ведь тот партизан в ушанке, наверно, был Афанасий Гаврилович.

— Почему это?

— Потому! Ясно — он. Помнишь, он сам говорил, что той ночью в разведке был.

— Верно, Серега! — вспомнив, воскликнул Женька.

Неожиданное открытие

С утра на следующий день мы засели с Женькой за письма. Не так-то легко, оказалось, их писать. В Киев еще куда ни шло: только просьба сообщить адрес Сергея Пономаренко, проживавшего раньше в Зареченске. А вот над письмом в Архангельск, Денису Фомичу Петрову, нам пришлось изрядно помучиться. Ведь нужно было все описать подробно. Мы провозились с этим письмом добрых три часа. У меня даже голова разболелась от дикого напряжения. А неугомонный Женька объявил, что еще нужно написать Левашову.