Неуязвимых не существует

– Ты не посмеешь. Он – директор.

– Именно об этом я и толкую, парень. Вам кажется, что он может делать все что угодно, решать, жить и умереть кому бы то ни было, но это не так. Если он усвоит урок, он проживет дольше, гораздо дольше. Еще передай, что через некоторое время у него может сложиться впечатление, что я отошел от дел и уже не слежу за ним и за вами. Пусть лучше не пытается проверить это радикальными мерами. Я вернусь и…

– Руки коротки до него добраться.

– Я не помню твоего имени, поэтому обращаюсь по фамилии. Лапин, я не знаю, как тебя воспитал твой живодер-папаша, но хочу, чтобы ты запомнил одно правило – неуязвимых не существует. Может быть, когда-нибудь это спасет тебе жизнь. Если ты захочешь ее спасать, разумеется.

Потом я вырубил его ударом ноги под ухо, посадил в кресло, где сидела моя Валента, связал покрепче, освободил жену, порылся четверть часа в вещичках, и мы уехали прочь. Как ни печально это признавать, но гнездо, которое я вил, почитай, лет десять, стало для меня самым опасным местом на свете.

26

Мы катили в коптере Валенты по залитым последними лучами солнца улицам, проложенным между богатенькими, вполне благополучными коттеджами. То и дело их разрывали заборы, огораживающие настоящие поместья по десять-пятнадцать гектаров земли. Особняки, которые виднелись из-за заборов, вообще поражали воображение.

Она дрожала, но уже почти оправилась, по крайней мере я видел, что больше не боится. Это доказывалось и тем, как уверенно, вполне по-деловому она собралась. Всего два чемодана с одеждой, косметикой и какими-то другими вещичками, без которых иные женщины опасаются ходить даже к соседке попросить соли.

– К-куда мы ед… едем?

– Не знаю, – ответил я, стараясь выглядеть и говорить легкомысленно. Это должно было помочь ей сгладить все неприятные переживания. – Куда-нибудь.

– И все-таки ты дол… должен знать – куда?

– Представь себе, – я улыбнулся ей самой очаровательной улыбкой, – не знаю.

Она многое знала о моей работе, потому что, вернувшись после иных моих приключений, мне не удавалось уснуть, и я вынужден был рассказывать ей, чтобы очиститься, чтобы она меня приласкала в конце концов и простила. И все-таки разговоры о каких-то бандитах и врагах цивилизации – это одно, а непосредственное участие, возможность обозреть трупы после побоища, которое мне пришлось учинить, – совсем другое. Вот я и побаивался, что она будет держаться от меня на расстоянии. Но ничего подобного, кажется, не происходило.

Наоборот, она смотрела на меня расширенными глазами, в которых читалась почти слепая убежденность, что я всегда, везде и при любых обстоятельствах буду победителем. Тем более что так и произошло.

Кстати, я и сам не знал, почему так получилось. Это было невероятно – пойти, считай, в лоб на такую кампанию бойцов и не то что победить, но даже не получить ни одной царапины. Если бы кто-то мне рассказал об этом, я бы не поверил. А вот поди ж ты!

– Они все были очень страшными, злобными, чужими… – она думала о том же, что и я. – Знаешь, они собирались меня убить.

– Знаю. – Я снова улыбнулся ей. – Потому и приехал сразу, как только смог.

Она кивнула, для нее это было обычным делом – муж, который спасает ее от опасностей.

– Вот только куда нам теперь отправиться? – Она восстанавливалась куда быстрее, чем я смел надеяться. Теперь она была похожа на школьницу, которая во что бы то ни стало решила трахнуть парня и выбирает, как ей эту рискованную операцию получше организовать.

– Не нам, а тебе, – сказал я. – Ты должна залечь на дно.

– Пока ты не повернешь дело в нашу пользу? – Она хотела казаться умной и выбрала одну из словесных формул, которой обычно пользовался я.

– Нет, Валента. – Мне всегда нравилось именно полное ее имя, одно время она подозревала, что я только из-за имени на ней и женился. – Это дело не повернется в нашу пользу, даже если я буду проявлять чудеса храбрости и удачливости.

– Что это значит? – Она прищурилась, вглядываясь в меня, словно я был далеким горизонтом. Потом потупилась. – Я знаю, тебя выдал этот гад из директоров. Мне сказали, ты никогда не выйдешь из той тюрьмы… – Она набрала воздуха в легкие. – И еще, ты знаешь, я спала… жила, фактически, как жена с Мелковичем. Я не любила его, но… Мне нужна была поддержка.

Я кивнул.

– Он мне сказал, да я и сам догадался.

– Он сказал? – Она расстроилась. – Вот скотина! Мы же договорились, что я первая тебе скажу, чтобы ты не очень расстраивался.

Ее логику мне одолеть не удалось даже после десятилетнего супружества.

– Ты правильно сделала. Такие красивые девушки не должны хоронить себя из-за неудачников-мужей, который попадают в харьковские тюрьмы.

– Ты не попался, тебя подставили. Так решили все, даже в газетах писали, что это запрещенная практика.

Газеты меня заинтересовали, нужно будет просмотреть их, решил я. Но сейчас была возможность заняться другим, более приятным делом.

– Знаешь, Валента, я все равно люблю тебя.

– А я тебя. Как мы теперь будем жить?

– Я очень люблю тебя, но сейчас у тебя самое неудачное замужество, какое только возможно. Мне придется исчезнуть.

– Ты не хочешь жить со мной?

– Не из-за Мелковича. С ним ты все сделала правильно. Если бы ты попала в тюрягу, уж я бы теряться не стал, можешь мне поверить.

– И кого бы ты выбрал? – прошипела она уже вполне рассерженно.

– Не знаю, дело не в этом. – Я помолчал, она поняла, что мы переходим к главному, и не стала меня прерывать. – Понимаешь, они решили, что я хочу с ними посчитаться, хотя я просил Мелковича, чтобы он передал начальству, что это не так. Но он то ли неправильные слова выбрал, то ли…

– Он не заинтересован в твоем предложении, он мог все исказить.

– Не думаю. Тут не ты – главный приз, хотя и весьма притягательный. Тут все решается куда выше, а именно – тем гадом из Директории, которого ты вспоминала.

Я уже начал думать, не сделал ли ошибку, что не притворился, что смертельно оскорблен ее неверностью и решил уйти из ревности. Это было бы неправдой, но мне ли бороться за правдивость аргументации после стольких лет в Конторе?

И все-таки я отбросил такую идею. Не потому, что уже произнес другие слова, а потому, что она не должна была думать, что на ней лежит хоть капля вины за происшедшее. Жить с таким грузом ей было бы тяжело, она была на редкость честной и красивой женщиной. Даже прекрасной, и не только телом, но и духом. Как та древняя афинянка, которую обвинили в отравлении мужа, умершего, скорее всего, от обжорства и пьянства, и которая в доказательство своей невиновности скинула тунику перед судьями с аргументом – неужели боги могли создать такое совершенное тело и вложить в него низменную, способную на предательству душу? Конечно, ее оправдали, ведь это были эллины, а не русские. Не знаю, что с ней произошло дальше, но уверен – долго ждать нового мужа ей не пришлось, и надеюсь, на этот раз она выбирала по своему вкусу.