Неведомая сила

Все подобные священнодействия, переданные народу по прадедовскому завещанию, предпринимаются, главным образом, ввиду защиты себя и домашнего скота от повальных болезней. Там, где эти падежи часты, как напр., в Новгородской губернии, для вытиранья живого огня, устраивается даже постоянное приспособление в виде машины, так наз. «вертушок». [5] Два столба врыты в землю и наверху скреплены перекладиной. В середине ее лежит брус, концы которого просунуты в верхние отверстия столбов таким способом, что могут свободно вертеться, не переменяя точки опоры. К поперечному брусу, одна против другой, приделаны две ручки, а к ним привязаны крепкие веревки. За веревки хватаются всем миром и среди всеобщего упорного молчания (что составляет непременное условие для чистоты и точности обряда) вертят брус до тех пор, пока не вспыхнет огонь в отверстиях столбов. От него зажигают хворостины и подпаливают ими костер. Как только последний разгорится, все бросаются к стаду, которое еще накануне священного дня было сбито в табун и выгнано в поле к ручью, и затем, не пропустив ни одной животины, перегоняют всех через огонь. А чтобы вера в очистительную силу этого огня стояла в деревне крепче, по обеим сторонам костра выкапывают две ямы: в одну зарывают живую кошку, в другую собаку, — этим отнимают у чумных оборотней силу бегать по дворам кошками и собаками и душить скотину. Этот обычай окуривания практикуется и в Олонецкой губ. (напр, в Петроз. и Лодейнопольск. уез.), где он является в форме строго обязательного карантинного обряда, с тем различием, что в одних местах костры зажигаются обыкновенными спичками, в других стараются добыть из бруска живой огонь. [6]

5

В старой Новгородчине (в Черепов, уез.) подобный обычай укрепился настолько, что крестьяне не ожидают даже каких-нибудь внешних поводов для вытирания огня, а ежегодно, в Ильинскую пятницу, добывают себе живой огонь и затем затопляют им все печи.

6

Маленький брус кладется на порог избы. Пить человек берутся за другой, больший, и начинают пилить как пилой; добытый о огонь принимают на трут, а с него уже на сернички.

Уверовав в скрытую, таинственную силу живого огня, крестьяне, вместе с тем, не теряют благоговейной веры в мощь и влияние всякого огня, каким бы способом он ни был добыт. Коренной русский человек, с малых лет приглядывающийся к родным обычаям и привыкший их почитать, не осмелится залить, или плюнуть в огонь, хотя бы он убедился на чужих примерах, что за это не косит на сторону рот, и виноватые в этих поступках не чахнут и не сохнут. Точно так же те, которые придерживаются старых отеческих и прадедовских правил, не бросят в затопленную печь волос (чтобы не болела голова), не перешагнут через костер, не сожгут в нем экскрементов человеческих (из боязни корчей и судороги тем людям). Почтение к огню во многих местностях Великороссии (а в Белоруссии повсюду) доведено до того, что считают великим грехом тушить костер на полях, теплины на ночном и т. п., предоставляя самому огню изнывать в бессилии и тухнуть. Оберегая огонь от набросов нечистот, сжигают в печах сметенный сор и не выносят его вон, не выбрасывают через порог, чтобы не разнесло ветром, и чтобы недобрый человек, по нему, как по следу, не наслал порчи. [7] При наступлении сумерек огонь зажигается всегда с молитвой и, если при этом иногда начнут ссориться между собою невестки, то свекровь говорит:

7

Отсюда и выражение «выносить сор из избы», т. е. разглашай, семейные тайны, не держать секретов.

— Полно вам браниться, удержите язык, аль не видите, что огонь зажигают?

И ссора прекращается, перебранка смолкает.

— Огонь грех гневить — как раз случится несчастье, — говорят крестьяне, вспоминая известную легенду, предостерегающую от перебранок при зажигании огня. Вот эта легенда, или, вернее, нравоучение: «Зажглись на чужом дворе два огня и стали между собою разговаривать:

— Ох, брат, погуляю я на той неделе! — говорит один.

— А разве тебе плохо?

— Чего хорошего: печь затапливают — ругаются, вечерние огни затепливаются — опять бранятся…

— Ну, гуляй, если надумал, только моего колеса не трогай. Мои хозяева хорошие: зажгут с молитвой и погасят с молитвой.

Не прошло недели, как один двор сгорел, а чужое колесо, которое валялось на том дворе, осталось целым». [8]

Когда на Руси появилось христианство, оно хотя и ломало коренные народные обычаи, но в то же время зорко присматривалось к наиболее упрочившимся предрассудкам и старалось осторожно обходить их. Поэтому и огонь, издревле почитаемый русскими людьми, оно приняло под свое священное покровительство. Провозвестники нового учения оценили в огненной стихии ее очистительное начало и, угождая всеобщим верованиям, признали в нем освящающую силу. В таком смысле внесли слово «огонь» и в молитвенные возношения, поставив его, с изумительным дерзновением, неизмеримо высоко: наравне с дарами Св. Духа. Несколько веков стояло это слово в церковных требниках не на своем месте и произносилось в возгласах при освящении воды в навечерие Богоявления: «Сам и ныне Владыко, святив воду сию Духом Твоим Святым и огнем», пока не догадались, что это явная и грубая ошибка, противная коренному смыслу христианского вероучения. Так было до 1626 года, когда духовному люду привелось твердо убедиться в том, что этого придатка нет в тех греческих богослужебных книгах, с которыми приведены все «обиходы» церковные. Поэтому в богатых церквах велено было отобрать те требники и заменить их исправленными, а в бедные приходы, которым было не по силам покупать новые и дорогие книги, приказано было ехать поповским старостам (нынешним благочинным) и то предательское слово зачернить, замазать, заклеить бумажкой. Самим же священникам указом предписано этого «прилога не говорить». Указ был исполнен в точности, без всякого прекословия, и только не налаживалось дело у стариков священников, которые по закоренелой привычке продолжали говорить это слово и, спохватившись, оправлялись и досадовали на себя, делая беспокойные телодвижения. Кончилось тем, что на эти случаи свидетели поповских неудач приладили к старой поговорке новый «прилог» — стали говорить: «Грех да беда на кого не живет — огонь и попа жжет». И, кроме того, шутки ради, стали укорять виноватых в обмолвках попов при честном народе: «На воду глядит, а про огонь говорит». Справедливость требует, однако, заметить, что далеко не везде исправление священных книг окончилось столь мирным и безобидным образом. В центре России оно вызвало недовольство, и в Москве, например, исключение из молитвы лишнего слова произвело неожиданное смятение. Из скромных келий монастырских дело книжных справщиков вынесено было на шумные городские площади и попало на суд и осуждение всякого праздного сброда. За старое и ненужное слово заступились убежденные суеверные люди, которые населяли окрестные городские слободы, занимаясь ремеслами, и те, которые торговали в самом центре города. К ним пристала и беспокойная голытьба, шатавшаяся без дела по площадям и улицам. И вот, в базарной толпе пронесся страшный слух: «Появились-де на Москве еретики, которые хотят огонь из мира вывести». Известием этим особенно встревожились ремесленники, более прочих нуждающиеся в огне для работ.

8

Подобная легенда известна и малороссам, с той разницей, что огонь недоволен был хозяйкой за то, что она заметает его грязным веником и ничего не подстилает, ничем не укроет (не сгребет на плошку и не спрячет в печь). «Она, может быть, исправится», — советовал другой огонь, у которого хозяйка была добрая — всегда, бывало, его перекрестит и сбережет. Сошлись опять оба огня у той же плохой хозяйки. — «Ну, что, поправилась?» — «Нет, сегодня же сожгу ей избу». Услыхала угрозу сама виновная и тотчас же сгребла уголья в загнетку и стала потом всегда делать так, т. е. загребать огонь особым веником, а отнюдь не тем, которым метут полы, всеми мерами стараясь избегать дотрагиваться до огня ножом или топором, или говорить про огонь что-либо бранное или неприличное и т. п.

— Выйдет указ, по еретическому наущению, погасить огни — и погасят, — уверенно говорили бывалые люди из кузнецов, оружейников, серебренников, царских поваров и проч.

— Наколдует еретик своим дьявольским наваждением — и самые огни на земле погаснут, — толковали промеж себя наиболее суеверные. А в торговых рядах и на площадях им поддакивали:

— Огонь, как и вода, очищает всякую скверну. В огне Сам Господь являлся людям и говорил с ними. Огонь нисшел с небеси: кто такой дерзкий осмелился его уничтожить?

Первым заметил в книгах ошибку и первым решился исправить ее знаменитый архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, незадолго перед тем содействовавший убедительными воззваниями своими ко всему православному русскому люду — спасению отечества от внутренних смут и нашествия чужеземцев. Ему поручено было исправление книг, испорченных неграмотными переписчиками и невежественными справщиками, но один из них сделал на архимандрита донос, весь смысл которого сводился к тому, что архимандрит-де подлинный еретик, не исповедующий Духа Святого, «яко огнь есть». Крутицкий митрополит Иона, человек ума невысокого, образования малого, характера слабого, управлявший церковными делами за отсутствием патриарха Филарета, еще томившегося в плену у поляков, — доносу поверил. Когда слух о мнимом еретичестве троицкого архимандрита достиг до келий Вознесенского монастыря, где жила инокиней мать царя, начали суд и дело. В царицыных кельях допрашивали заподозренного с двумя его товарищами-справщиками. На допрос главного виновника старались водить через весь город, среди враждебно настроенной, грубой и дерзкой толпы. Водили Дионисия на посмешище, хотя и в монашеском одеянии, но в рубище и цепях, а чтобы еще резче выделить его из толпы, иногда сажали на клячу без седла. Суеверы из невежественных ремесленников и торговцев, с нескрываемою злобою, бросались наносить ему всякие оскорбления: иной швырял палкой, другой подбегал вплотную и плевал в лицо. На людных местах летели в него комья грязи и кала, сыпался песок, выливались помои. Праведный старец, убежденный в своей правоте и людском неведении и заблуждениях, все оскорбления переносил без ропота и жалоб. Если замечал в озлобленной толпе знакомые лица, то ласково им улыбался. Когда грозили ему заточением, ссылкою в дальные Соловки, требуя отречения от исправы слова, он кротко отвечал судьям: «То мне и жизнь! Я этому рад!»

Тем временем (в 1619 г.) вернулся царский родитель, Филарет Никитич, и взял все это дело в свои мощные руки. Между прочим, он спрашивал Иерусалимского патриарха, приехавшего в то время в Москву за милостыней:

— Есть ли в ваших греческих книгах прибавление — «и огнем»?

Нет. И у вас быть тому не пригоже!

Списался Филарет с прочими вселенскими патриархами и получил ответ. Тогда Дионисий был оправдан и, вместе с товарищами, возвратился в монастырь, сохранив за собой прежнее звание настоятеля.

Кроме живого огня, русские люди придают большое значение, так называемому, «освященному огню». Это огонь, вынесенный из церкви после великих священнодействий, и в это время как бы получивший особенную силу и исключительную благодать. В Великий четверг, после чтения Страстей, благочестивые люди несут из церкви зажженные свечи, с которыми стояли в торжественные моменты важнейших богослужений. Причем важное значение придается не только огню, но даже свечам. Так, «венчальная свеча» зажигается при трудных родах и иногда ставится в изголовье умирающих, в расчете на то, чтобы скорее кончились страдания. «Пасхальная свеча», по влиянию и благодати равносильная с прочими, имеет громадное значение для пастухов, у которых будет сохранно стадо, если в рожок закатан будет воск от этой свечи. «Богоявленская и четверговая свечи», кроме защиты во время грозы, имеют еще особые свойства: первая, как и венчальная свеча, помогает в родах и при смерти, вторая владеет могучею силою уничтожать чары колдунов и лечит лихорадки; ею выжигают на косяках дверей и окон кресты, чтобы злые духи не посещали жилище. Затем, всякая свеча, побывавшая в храме и там купленная, обладает магическою силою при разных случаях, перечисление которых, по многочисленности, было бы утомительно. [9]

9

Эта вера в силу свечей распространена повсюду, но в особенности она сильна в Белоруссии, где существуют не только «врачующая» и «спасающая» свечи, но издревле устроен даже специальный праздник «Громницы», совпадающий со Сретением Господним (2 февр.).

Признавая за огнем целебную и предохранительную силу, наш народ, в то же время, сохранил уверенность, что священный огонь имеет и множество других, полезных для человека, свойств: чем, напр., наказать непойманного вора, ловко ускользнувшего и схоронившего концы? Для этого надо взять восковую церковную свечу, известную всюду под именем «обидящей» («за обидящего») и прилепить перед образом оборотным концом для того, чтобы, подобно свечке, стоящей нижним концом вверх, Господь, таким образом, поворотил душу врага, навел на неизвестного вора такую тоску, чтобы тот раскаялся и возвратил украденное. Еще дальше пошли те суеверные фанатики, которые приготовляют свечи из человеческого жира, в расчете, что такая свеча делает обладателя ее невидимым. Вера в эту свечу-невидимку до сих пор так велика, что люди добровольно обрекают себя на законную кару за разрытие могил. Не менее суеверен и другой обычай — «отогревание покойников». По некоторым сведениям, он состоит в том, что тело усопшего, накрытое простыней и положенное на железную решетку, подогревается снизу костром из березовых дров (отнюдь не сосновых и не осиновых, так как на осине Иуда задавился). Обычай этот соблюдается лишь раскольниками, и притом тайно и непременно ночью.

Последние два обстоятельства: тайна, не поддающаяся поверке, и указание на раскольников, как на виновных в такого рода суеверии, — дают право глядеть на это сообщение, как на злую сплетню, так как на раскольников, как на мертвых, привыкли взваливать все, что угодно. Но с другой стороны, способы поминания усопших родителей чрезвычайно разнообразны, и один из них действительно называется «греть родителей». Практикуется он во многих местах (между прочим, в Тамб. и Орл. губ.) и состоит в том, что в первый день Рождества, среди дворов, сваливается и зажигается воз соломы, в той слепой уверенности, что умершие в это время встают из могил и приходят греться. Все домашние при этом обряде стоят кругом в глубоком молчании и сосредоточенном молитвенном настроении. Зато в других местах около этих костров, взявшись за руки, весело кружатся, как в хороводе на радунице (во вторник на Фоминой неделе). [10]

10

На юге и западе России народное верование, что умершие души не перестают жить за гробом, выражается ежегодными празднествами в честь некогда боготворимых «дзядов» (предков). Вера эта сохранилась и в Великороссии в обычаях Дмитриевой субботы, Красной Горки и Радуницы, о чем будет сообщено в своем месте.

В массе суеверий, не поддающихся никаким влияниям и внушениям и уживающихся рядом с христианскими верованиями, выделяется одно, где огонь также играет влиятельную роль и где поразительна именно живучесть обмана и его повсеместное распространение. Это бабьи рассказы о «Летучем» (он же и «Налетник» или «Огненный Змей»), являющемся в виде сказочного чудовища — достойного соперника храбрых и могучих богатырей, «Змея Горыныча», превратившегося в удалого доброго молодца — женского полюбовника.