Неведомые поля (сборник)

– Боже мой, — медленно произнес Фаррелл. В голову ему пришла Джулия, и он почувствовал, как у него по лицу расползается улыбка. Он сказал: — А мы с вами похожи.

На этот раз тускло-желтый взгляд остановился на нем в некоторой задумчивости.

– Да? Меня хватает только на то, чтобы серьезно относиться к чему-нибудь одному, если вы это имели в виду, — он грациозно пожал плечами, теребя двумя пальцами козлиную бородку. — Здесь за мной давно укрепилась репутация обладающего обширными познаниями чудака. Меня приглашают на занятия по истории, я показываю кое-что и рассказываю о жизни, построенной на уже не существующих принципах. Рассказываю о рыцарстве, чести, prouesse [10] , об игре по правилам и наблюдаю за тем, как у них вытягиваются лица.

10

шалопай ( фр.)

Фаррелл с испугом ощутил, как и у него при этих словах что-то стало сдвигаться в лице.

Хамид беспечно сказал:

– Конечно, слушая вас, они начинают нервничать, Джон. Это ведь Авиценна, люди здесь благосклонно относятся к теоретическому насилию, к каким-нибудь повстанцам в Парагвае, подрывающим никому не известных, но безусловно неприятных людей. Точно так же они любят и Средневековье, вынося, так сказать, за скобки все его неприятные стороны. А вы пугаете их, им начинает казаться, что это птеродактиль залетел к ним в аудиторию, хлопает крыльями, орет и гадит. Слишком уж вы настоящий.

Круглые глаза, казалось, сморгнули, не закрываясь, как глаза попугая.

– Динозавр. Вы и вправду так думаете? — Джон Эрне издал смешок — что-то заурчало в ноздрях, не более. — И все же это мое время.

Он наклонился и с силой похлопал Фаррелла по колену.

– Время оружия. Дело даже не в том, что у каждого есть пистолет, дело в том, что каждый хочет сам стать пистолетом. Людям хочется превратиться в пистолеты, в ножи, в пластиковые бомбы, в служебных собак. Время, когда что ни день открывается десять новых заведений, в которых преподают карате, когда школьников третьего класса обучают кун-фу, а мать с портрета Уистлера владеет черным поясом айкидо. Я знаком с одним малым, тихо обитающим на неприметной улочке, так он целое состояние нажил на savate, это что-то вроде французского кик-боксинга.

Фаррелл наблюдал за лицом инструктора, все еще пытаясь определить, сколько же ему лет. Двигаясь или разговаривая, он выглядел совсем молодым, но улыбаясь, сильно старел.

– Бесчисленные разновидности искусства самозащиты, — продолжал Джон Эрне, — и каждый занимается им всего-навсего потому, что боится грабителей или полиции, или оттого, что это один из путей дзена. Но никакое новое оружие не может долго оставаться неиспользованным. Очень скоро улицы заполнят миллионы людей — заряженных, взведенных и с отчаянным нетерпением ожидающих, когда кто-нибудь нажмет на приделанный к ним курок. И кто-то непременно сделает это — достаточно будет одному человеку толкнуть другого или косо посмотреть на него, вот тогда все и начнется.

Он раскрыл ладонь и подул на нее, словно сдувая пушок одуванчика.

– Воздух наполнится таким количеством смертельных рефлекторных движений и старинных приемов обезоруживания противника, что все вокруг заволочет голубая дымка. И единственное, что будет слышно — это как граждане Соединенных Штатов, все до последнего, рубят друг друга ребрами ладоней по шеям.

– И к чему тогда все ваше рыцарство? — тихо спросил Фаррелл.

Маттео деи Серви и еще один ученик начали отрабатывать приемы владения мечом и щитом, кружа один вокруг другого странной ковыляющей поступью, такой же, как у инструктора. Ротанговые клинки они держали на уровне шлемов и, отводя их назад до почти горизонтального положения, молотили друг друга по венцам щитов в едва ли не фехтовальном ритме, продолжая между тем кружить и кружить. Джон Эрне наблюдал за ними, постукивая ногтями по своему щиту.

– Мертвая форма искусства, — сказал он, — подобно лютневой музыке. Такая же неестественная, как животное в опере или в балете, и все же никому, надевающему хотя бы картонные доспехи, не по силам обойти ее стороной — как вам не по силам обойти строной тот факт, что ваша музыка верует в Бога, в ад и в Короля. Мы с вами суть то, что принято называть свидетелями, мы собственными жизнями свидетельствуем о том, чего никогда не видели. И самое паршивое, что мы всего лишь хотели стать знатоками своего дела.

Он неожиданно обернулся и крикнул двум осторожно спарингующимся ученикам:

– Теперь оба разом!

На миг они замерли, затем удвоили темп. Каждый, нанося удар, успевал прикрыться щитом от удара противника. Джон Эрне сказал:

– В Лиге не наберется и дюжины бойцов, не прошедших через эту комнату. Я научил их владеть палашом, двуручным мечом, щитом и кинжалом, молотом, перначем, боевым бичом, алебардой и боевым топором. Сейчас некоторые из моих учеников уцелеют, даже если их забросить в Испанию визиготов или в гущу Крестовых походов.

– Если только не станут ничего пить, — сказал Фаррелл, а Ловита Берд почти мгновенно добавила:

– И если успеют прихватить кассетные плееры.

Инструктор смерил их взглядом, но промолчал. Противник Маттео нанес, целя ему в голову, размашистый секущий удар, но Маттео загородился щитом и, переступив, рубанул по ноге, открывшейся, когда щит качнулся, чтобы уравновесить широкий замах. Послышался такой звук, словно кто-то прыгнул с высоты на матрас. Получивший удар ученик крякнул и слегка согнулся.

Джон Эрне крикнул:

– У вас стало одной ногой меньше, сквайр Мартин.

Молодой человек отступил на шаг и повернул к зрителям сердитое, запыхавшееся лицо.

– Такой удар не пробил бы доспехов. Надо же доспехи разрубить.

– Кто из нас двоих более сведущ в свойствах стали? — мягко ответил Джон Эрне. — Вы лишились ноги, Мартин.

Ученик пожал плечами и замедленным плотной одеждой движением опустился на колено. Он съежился, прикрываясь щитом и выставив наружу лишь руку, держащую меч. Фаррелл ожидал, что по ней-то Маттео и ударит, но тот предпочел направить атаку поверх щита, попытавшись вслепую достать низко опущенную голову и почти насильно заставив коленопреклоненного противника нанести ему рубящий удар по плечу. Джон Эрне только вздохнул.

Ему не пришлось кричать, отмечая ранение; Маттео немедленно бросил щит, перекинул меч из правой руки в левую и снова пошел в наступление, на сей раз с большей осторожностью, пытаясь извлечь выгоду из неспособности своего врага далеко доставать мечом. Но приближаясь к скорчившемуся противнику, он слишком высоко поднял меч, и когда последовал логически неизбежный секущий удар по его ногам, Маттео пришлось отскочить и нанести ответный удар, еще не обретя равновесия. Потребное для удара усилие заставило его пригнуть голову достаточно низко, чтобы сквайр Мартин успел произвести отчаянный колющий выпад в тот самый миг, когда на его мотоциклетный шлем обрушился меч Маттео. Джон Эрне гневно крикнул: «Убиты оба!», и бойцы с готовностью рухнули и, выдерживая должный стиль, жалостно перекатились на спины. Мартин, пластмассовый щиток которого раскололся, потирал сочившийся кровью нос.

– О Господи, — пробормотал Джон Эрне. Он поднялся, опять начав теребить бородку. Пока продолжался разговор, его мальчишеское тело так и оставалось натянутым, точно трос.

– Джон, — сказал Хамид, — объясните нашему гостю, почему вы не желаете иметь отношения к Лиге. Вы давным-давно могли бы возглавить ее.

Птичий взгляд Джона Эрне прогулялся от Хамида к Фарреллу и обратно, но лицо осталось безмятежным, как часовой циферблат.

– У меня здесь своя Лига, получше, — сказал он, постучав себя по лбу точно над заостренным краешком брови. — И она мне нравится гораздо больше.