Неведомый Памир

Действительно, пещера оказалась пустой. Костей козерогов, архаров, а может быть, домашних баранов и коз было много и внутри, так же как и клочков шерсти, но ни одной свежей кости мы не нашли. Похоже было, что пещера являлась зимним приютом какого-то крупного хищника, может быть и барса. Она располагалась сравнительно низко, на высоте 4300 метров, была обращена на юг и надежно закрыта скалистым гребнем от преобладающих западных ветров.

Вообще, пещеры и гроты в скалах играют большую роль в жизни птиц и зверей Памира, особенно зимой. Здесь они находят надежный приют от ледяных, пронизывающих ветров и жестоких ночных морозов, когда температура падает до пятидесяти градусов. В пещерах залегают в спячку медведи, в крупных гротах ночуют стада козерогов, в дырах поменьше и поглубже ютятся лисицы и волки. Здесь ночуют многие птицы, собираясь нередко большими стаями. Во многих хорошо закрытых от ветра пещерах весь пол покрыт толстым слоем птичьего помета, причем преимущественно мелких птиц. Можно думать, что ночующие стаи мелких птах сбиваются в плотные кучи, чтобы было теплее. Так, например, поступают многие мелкие птицы в холодных высокогорьях Анд.

Аличур

В маленькую ошхону у Аличурского моста мы попадали, как правило, после длительной тряски в кузове автомашины, продрогшие до костей и голодные как волки. Не удивительно, что эта простенькая харчевня казалась нам верхом уюта, и вспоминать о ней было всегда приятно. Аличурская ошхона - единственная на трехсоткилометровом перегоне Мургаб - Джиланды. Вот и сейчас, ввалившись в прокуренное помещение, мы столпились у раздаточного окошка, с наслаждением обоняя запахи пищи и чувствуя, как постепенно отходят закоченевшие конечности. Несколько глотков обжигающего спирта, литровая кайса лагмана из свежей козлятины и множество чайников крепкого чая в самое короткое время восстановили наши силы и настроение. Гулкие голоса катались под низким потолком, как бильярдные шары. Полдюжины шоферов за угловым столом набирались сил перед следующим броском, гоняли бесконечные чаи и хрипло смеялись, мешая русскую и узбекскую речь. Из раздаточного окошка неслась звучная перебранка: шеф-повар делал кому-то разнос.

В долинах Памира

Здесь я расставался со своими веселыми спутниками. Они «сквозили» дальше на Хорог, в теплые долины Бадахшана. Я же оставался здесь, у Аличурского моста, где тракт, пробежав полсотни километров по правому берегу долины, переходил на левый и уходил в сторону, постепенно поднимаясь на перевал Кой-Тезек. У моста кончался широкий простор Аличурской долины, и дальше река текла стиснутая со всех сторон моренами и склонами гор. Отсюда я должен был продолжать свой путь на резиновой лодке. Цель моего путешествия - лагерь Сидорова был раскинут в устье реки, там, где она, замысловато извиваясь среди наносов дельты, вливалась в Яшилькуль. Машины разбежались в наступивших сумерках, а я устроился ночевать у гостеприимного завмага.

Предстоял долгий путь, и встать пришлось затемно. Несмотря на предрассветный час, мои сборы привлекли любопытных, возможно впервые видевших лодку на Аличуре. Надуть ее, уложить груз и тронуться в путь было делом недолгим. И вот лодку уже крутит быстрое течение.

Стояла середина июля, разгар летнего паводка, но, несмотря на это, воды в реке было маловато. Все камни на многочисленных порогах и перекатах торчали из-под воды. Сначала они меня очень беспокоили - как-никак лодка все-таки резиновая. Утонуть здесь, правда, было трудно, но если окажется в воде багаж... На порогах я изо всех сил греб против течения, и лодку проносило по камням медленно и мягко. На мое счастье, острых камней не было совсем - все крупные валуны были хорошо отполированы древними ледниками и насыщенной песком водой.

Я плыл медленно, часто останавливаясь, чтобы осмотреть местность. В одном месте река подмывала невысокую, но длинную, метров в сто пятьдесят, скальную стенку. Множество городских ласточек вилось в воздухе, и это заставило меня задержаться на целый час в поисках гнезд. Это были в полном смысле слова первые ласточки! Выше, в холодной, открытой всем ветрам Аличурской долине, их нет и в помине. Чувствовалось, что я постепенно спускаюсь вниз.

К вечеру на одном из крупных поворотов лодка неожиданно наскочила на целый выводок крохалей. Эти красивые птицы, так же как и огари, гнездятся в нишах отвесных скал. Вылупившись, маленькие крохалята - пушистые комочки на сильных лапках - отважно выпрыгивают на зов матери из гнездовых ниш, парашютируют вниз с головокружительной высоты и потом быстро ковыляют за матерью к ближайшей речке или озеру. Там они и растут, плавая тесной стайкой вслед за крохалихой, обучаясь ловле рыбы - их основной пищи. Где нет рыбы - нет и крохаля. Птица эта из породы утиных, но в отличив от всех уток клюв у нее длинный и узкий, усеянный по бокам роговыми зубчиками, помогающими удерживать скользкую рыбу. Зубчики эти нередко приводят в смущение незнакомых с птицами людей. В одну из первых встреч Леонид рассказывал мне о какой-то зубастой птице, убитой им однажды. «Ей-богу, археоптерикс!- шутливо убеждал он меня.- Я всем так и объяснял! Ведь все же знают, что зубов у птиц не бывает!»

Выводок, на который я наскочил, состоял из шести пуховых птенцов, вряд ли старше недели. Их сопровождали оба родителя. Мое появление привело все семейство в панику. Родители сразу же взлетели, а предоставленные самим себе, птенцы бросились в разные стороны. Трое пустились вверх по течению мимо лодки, вслед за взлетевшими родителями, а другая троица быстро поплыла вниз, то и дело ныряя. Догнать их мне не удалось.

Зато различные мелкие птички ничуть меня не боялись. Лодка продвигалась бесшумно, я сидел тихо и почти не греб, предоставив всю работу быстрому течению. На берегах, покрытых зелеными лугами, кипела жизнь. Больше всего было желтых трясогузок, главным образом самцов: самки сидели на гнездах. Самцы этого вида очень красивы - ярко-желтые, с бархатисто-черными крыльями и спиной. Здесь же суетились стайки маленьких горных коноплянок, расхаживали в траве блестяще-черные клушицы, гнусаво кричали красноносые кулики-травники. В воздухе становилось все больше ласточек.

Стало смеркаться. Лодка достигла места, где река упиралась в скалистый склон горы и резко заворачивала вправо. Не зная, сколько мне еще осталось плыть и какие будут впереди места, я решил заночевать здесь. Уголок казался уютным и удобным для ночлега. Скалистый склон, в который упиралась река, врезался глубоко в долину и прекрасно предохранял от пронзительного западного ветра, все время свирепствующего на Аличуре. Как и многие памирские долины, вытянутые с запада на восток, долина Аличура являет собою гигантскую аэродинамическую трубу. Сильный ветер дует здесь все светлое время суток, успокаиваясь только к полуночи, но временами не утихает несколько суток подряд.

Горихвостка-чернушка у гнезда

Под скалой было тихо и тепло. Быстро темнело. Все птицы куда-то скрылись, только рядом на скале беспокойно цикал самец горихвостки-чернушки. Очевидно, рядом было гнездо. Я вытащил лодку на берег, расстелил в ней спальный мешок и стал готовить ужин (он же и обед). За весь день я не встретил ни одного человека, нигде не видел ни дымка. Непрерывные повороты и петляния реки совершенно меня запутали, я не знал, сколько проплыл и сколько мне еще осталось. Это выяснилось только утром, когда, обогнув склон, я оказался у устья Бахмальджилги, крупного притока Аличура.

Ночь прошла спокойно. Солнце заглянуло под скалу рано, меня разбудил тот же самый горихвост, азартно распевавший над самой лодкой. Через полчаса я уже был у устья Бахмальджилги. Она вливалась в Аличур целой сетью рукавов и проток, весело журчавших по белому галечнику. Всюду по берегам росли кусты ивняка. Подобная растительность для Памира - редкость, и я поспешил высадиться на берег.

На Бахмальджилгу ушло чуть ли не полдня. Прекрасные густые заросли ивы тянулись по обоим берегам километра на полтора. Местами они достигали двух с половиной метров высоты - лес да и только!

Насколько я знаю, долина Бахмальджилги - единственная на Памире, где заросли ивы достигают такого развития. Высота этой части долины значительна - 3850 метров над уровнем моря, но сама долина очень теплая, так как хорошо укрыта от холодных западных ветров, обращена к югу и получает достаточно солнца. Влага, в виде грунтовых вод, тоже имеется в изобилии. При выходе в долину Аличура ивы становится все меньше, и вскоре она совсем исчезает под ударами холодного ветра. Наверное, здесь имеет значение еще и то обстоятельство, что лежащую под ветром долину Бахмальджилги зимой сильно заваливает снегом, тогда как из долины Аличура весь снег выдувается ветром. Известно, что снежный покров в суровые зимы предохраняет растения от вымерзания.

Так или иначе, но ниже по Аличуру ивы нет и в помине, и, таким образом, Бахмальджилга - своеобразный древесный оазис среди высокогорной памирской пустыни. Естественно, я надеялся найти здесь древесно-кустарниковых птиц, но, увы! Только ярко-карминные самцы чечевиц то и дело распевали в густых кустарниках свой извечный вопрос: «Чевичу видел?» Но даже эта находка была очень интересна: обыкновенная чечевица, вероятно, единственная древесно-кустарниковая птица, гнездящаяся на Памире.

Вскоре после Бахмальджилги почувствовалась близость устья. Долина реки снова резко расширилась, течение стало тише, а меандры извилистее. Трава на лугах была заметно выше, они расцветились яркими желтыми и розовыми пятнами цветов. На одной из лужаек у самого берега паслись два скакуна красивой гнедой масти. Несомненно, они видели лодку впервые, и мой зеленый «Хобо» (так названа лодка) привел их в ужас. Они начали метаться, вставать на дыбы и, вырвав в конце концов колья, к которым были привязаны, кинулись куда-то наутек, волоча за собой волосяные веревки. Еще через некоторое время лодка проплыла мимо двух крохотных киргизских ребятишек, видимо брата и сестры, мирно ловивших рыбу на берегу. Лодка их не испугала, но удивила предельно. Проводив ее широко открытыми глазами, они принялись оживленно обсуждать событие, а потом, закинув удочки, со всех ног помчались в сторону юрт, дымивших под склоном террасы, поделиться с взрослыми новостью.