Неверноподданный

– Куда я поеду, Боря, я здесь всю жизнь прожила.

– Мои родители тоже здесь всю жизнь прожили, но им это не мешает.

– Им там пенсию дадут, а я ещё должна работать.

– Здесь же вы работаете и не жалуетесь.

– Здесь я у себя, а там я даже языка не знаю.

– Выучите.

– Ничего я не выучу, - заплакала Нина Михайловна, - и никуда я не поеду.

– А я поеду и мне нужна ваша подпись.

Боря уже считал себя жителем другой страны и неприятности людей, остающихся здесь, казались ему не стоящими внимания.

На следующий день он пошёл к директору техникума и сказал, что собирается выехать на постоянное место жительства в Израиль.

– Зачем?
– искренне удивился тот.

– Жить, работать, растить детей. Иметь всё то, что имеют нормальные люди в нормальных странах.

– Так ведь у вас всё это есть.

– Нам бесполезно говорить на эту тему. Лучше дайте мне характеристику и мы расстанемся по-хорошему.

– Зачем вам характеристика?

– В ОВИРе непременно хотят знать, является ли отщепенец, предающий Социалистическую родину, политически грамотным и морально устойчивым и будет ли он достойно представлять первое государство рабочих и крестьян в мире загнивающего капитализма.

– Сначала напишите заявление по собственному желанию.

– Нет, сначала характеристика, потом заявление.

– После того что вы сказали, я и так могу вас уволить. Ведь обучение молодого поколения - очень важная задача и её нельзя доверять политически неустойчивым элементам...

– Поберегите свой пыл для очередного партсобрания, - перебил Борис, - я уволюсь только после того, как получу характеристику.

– Мне нужно подумать. Такие вещи с наскоку не решаются, вполне возможно, что мне сначала придётся устроить общее собрание и выяснить мнение сотрудников. У нас в техникуме за границу ещё никто не уезжал.

– Устраивайте, что хотите, я на ваше мероприятие не пойду.

На следующий день, предварительно посоветовавшись с партийным начальством района, директор выдал Боре характеристику, в которой говорилось, что гражданин Коган проявил себя посредственным преподавателем, постоянно отлынивавшим от общественно-полезной работы и пытавшимся привить студентам антисоветские взгляды.

Теперь была очередь Раи, но она пользовалась любым предлогом, чтобы отсрочить решительный разговор со своим начальником. При одной только мысли об общем собрании её начинало колотить. Она просила Бориса подождать хотя бы до нового года, когда у людей будет нормальное рабочее настроение. Ведь даже в КГБ в конце декабря больше думают о праздниках, и если подать документы в это время, то они вообще могут затеряться. Но Боря настаивал, так как среди отъезжающих ходили упорные слухи о том, что граница закрывается и нужно выскочить из Союза как можно быстрее. Он сказал, что если Рая не пойдёт к своему шефу, то он это сделает сам.

– Я не знаю, как поведёт себя мой начальник, - ответила она, - может, он тоже захочет устроить собрание трудового коллектива, а я этого не выдержу.

– Тогда увольняйся.

– А на что мы жить будем, ведь я единственный работающий член семьи.

– Для того чтобы уехать, нам денег хватит.

– А если нет? Попадёт какому-нибудь бюрократу вожжа под хвост и нам не дадут разрешения.

– Не бойся, дадут. Фима уезжал пять лет назад и то плевал на них с высокой колокольни.

– Ему повезло.

– Повезло, потому что он ничего не боялся.

– Но я-то не такая.

– Знаю, поэтому, когда будешь говорить со своим начальником, руби под дуру. Говори, что ты не хочешь никуда ехать, что я угрозами заставил тебя согласиться. Свихнулся на отъезде, совершенно потерял рассудок и на каждом перекрёстке кричу, что всем, кто попытается мне помешать, я намотаю кишки на яйца. Поняла?

– Поняла. Намотаешь всем кишки на яйца, - без выражения повторила Рая.

– Правильно. И главное держи хвост пистолетом. Сталинские времена прошли.

* * *

Борис был прав, рядовой советский обыватель уже не был таким дремучим, как в пятидесятые годы, но общением с иностранцами развращён ещё не был, корреспондентам зарубежных газет не доверял и дел с отъезжающими предпочитал не иметь. Конечно, за последние годы люди успели привыкнуть к тому, что среди их соотечественников находятся смельчаки, готовые бросить социалистический рай и переселиться в общество потребления. К ним стали относиться более терпимо и даже с некоторым уважением.

Тем не менее, когда Рая зашла в кабинет Алексея Ивановича Сухоручко, закрыла за собой дверь и заговорила о цели своего визита, голос её дрожал. Выслушав её, Сухоручко сказал:

– Ну что ж, пиши на себя характеристику.

– То есть как?
– не поняла она.

– Так, бери лист бумаги и пиши. И пожалуйста, без грамматических ошибок, а то тебя не выпустят.

Рая никогда не давала поводов заведующему отделом называть себя на "ты". Отношения между ними были строго официальными. Его назначили на эту должность всего год назад. В отличие от своего предшественника он развил бурную деятельность и стал довольно часто ездить в Прибалтику. После первой же поездки он привёз сотрудницам несколько занятных безделушек, а потом они начали заказывать ему колготки, трусики и бюстгальтеры. Он знал все их размеры, никогда не ошибался и его покупки вызывали искреннюю благодарность заказчиц. Эта благодарность не ограничивалась поцелуями в щёчку, поэтому Рая не хотела ни о чём его просить. Её отношение не изменилось, даже когда он привёз ей на день рождения французский лифчик. Вручая ей подарок, он сказал, что его собственной жене обновка не подошла. Зная его, поверить в это было невозможно, а поскольку как мужчина он был ей безразличен, Рая вежливо, но решительно отказалась. Больше Сухоручко ничего ей дарить не пытался и она была уверена, что теперь он поквитается с ней сполна, но он сказал:

– Да не волнуйся ты, хуже чем здесь тебе нигде не будет.

Рая подумала, что ослышалась, но он подошёл к ней и положил руку на плечо. В этом не было ничего сексуального, только симпатия, дружеское участие и лёгкая зависть. Казалось, он и сам с удовольствием последовал бы её примеру, только вот ехать ему было некуда: переселяться на Украину Сухоручко не хотел, а в Канаду его никто не приглашал. Пожалуй, в качестве помощи по выполнению продовольственной программы, он мог предложить Советскому правительству обменять себя на мешок канадской пшеницы, но открыто выступать с таким предложением Алексей Иванович не решался.

Он подписал характеристику, сделал копию и, вручив оригинал Рае, пожелал ей счастливого пути, а через две недели, когда Советские войска оккупировали Афганистан, вызвал её к себе и сказал:

– Теперь тебя вряд ли выпустят, так что придётся подождать, но я тебя не уволю, а жизнь штука непредсказуемая, всё может измениться. Боря же, узнав об Афганистане, чуть не потерял сознание. Он понял, что после введения "ограниченного контингента войск для оказания помощи дружественному афганскому народу в борьбе против Американской агрессии" границы Советского Союза закроются. Старые маразматики, управляющие одной шестой частью земного шара, могут прожить ещё много лет, а что будет потом и когда это потом наступит, неизвестно.

Известно только, что ему придётся остаться здесь и всё начать с нуля.

XVIII

Убедившись, что граница Советского Союза закрылась, Нина Михайловна стала ещё более горячей приверженицей изучения иностранного языка. Она даже посоветовала Боре взять работу в патентном бюро. Он тоже понимал, что если не будет использовать свои знания, то они пропадут и последовал её совету, но первые несколько переводов были так скудно оплачены, что поставили точку в его переводческой карьере. Он ещё продолжал говорить с Леной по-английски, но его беседы становились всё более неуклюжими и часто, чтобы ясно выразить свою мысль, он сам переходил на русский.