Неверный. Свободный роман

Машина в итоге упала боком. Стекло с моей стороны придавлено к снегу и мерзлой земле. Открыл глаза и закрыл их сразу. Снова открыть глаза не получается. Вообще пошевелиться не получается.

Тела не чувствую совсем.

Но слышу. Вкусы, запахи и звуки.

Полный рот крови. Лицо залито.

Захаров шевелится. Со стоном и матом. Видно, ему тоже хорошо досталось. Отщелкивать ремень не спешит. Звонит кому-то.

— Давай, живее. Я на трассе. За километром… Живее. Я застрял в перевернутой машине. Еще надо решить проблему… Да. Жду.

Я притиснут в сиденье, а Захарова только ремни безопасности удерживают. Наверное, впиваются в его тело, поскуливает и матерится, время течет мучительно медленно.

Слышится шорох шин. Рядом тормозит кто-то, скрипит по снегу, предлагает помощь.

— Мужики, держитесь! Сейчас помощь вызову!

— Телефон спрячь. И вали нахрен… — задыхаясь, отвечает Захаров. — Помощь уже едет.

— Давай помогу? Дверь сейчас открою… — настырно пытается помочь добрый самаритянин.

Настолько настырно, что по телу ползет холодом.

— Дверь помялась маленько, но ничего. Ничего! Держитесь, мужики…

Захаров вяло отбивается от помощничка, но у него такой пыл и рвение помочь, даже завидно, что кто-то может вот так рвануть на помощь.

— Не трогай меня, кретина кусок. Больно… Аааа, сука, как больно!

— У тебя перелом открытый! Ребро распороло кожу…

Ругань Захарова прерывают другие голоса. Добровольного помощника оттесняют в сторону другие люди. Захарова со всей осторожностью вынимают из машины. Он шипит о пушке, ноутбуке. Едва слышно просит проверить, что со мной.

Один одергивает:

— Кажется, мигалки. Валим скорее.

— Проверьте! — настаивает Захаров.

Ко мне суется кто-то один, торопливо скользит пальцами по шее.

Нет, все-таки чувствую. Кое-что чувствую!

— Труп, — быстро отнимает пальцы.

Они спешат, слишком спешат, чтобы нащупать едва заметную ниточку пульса, я сам в себе его едва ощущаю.

Захаров со своей компанией уезжает, прихватив и незадачливого спасителя вместе с его машиной.

Ноги холодеют. Мурашки ледяных игл добираются до живота, скользя выше. Опоясывают корпус, сдавливают.

Становится тяжело дышать.

Меня сносит потоком.

Кажется, медленно плыву к праотцам.

Нет, не хочу. Еще слишком рано…

Я цепляюсь лишь разумом, тело подавлено. Искрой сознания пытаюсь светить в кромешной темноте, опутывающей коконом.

Выдохи становятся короче, вдохи — жалкие и недостаточные. В очередной раз даже вдохнуть не получается, мозг затухает, сознание сворачивается калачиком, сужается до размеров точки.

Я еще живой.

Живой.

Жить хочу…

Просто жить!

Отчаянно пульсирую той самой угасающей точкой.

Реальность снова резко нахлынула звуками голосов.

Уже нет сил реагировать. Нет сил ни на что.

Только ужасная мысль в ловушке: если меня примут за мертвого?

Если меня примут за мертвого?!

***

Александра

— Ну?!

— Булат тоже не отвечает. Послушай, это еще ничего не значит.

— Вот как?!

— Да. Мужики делают свою работу, — отвечает Рахман невозмутимо. — Уверен, им просто некогда.

— Какую работу? Ну, какую работу? — шиплю. — Надо бежать!

— Куда? — рявкает Рахман. — Зачем? К кому? Что ты делать собираешься? Там целая команда работает, специалисты подключены. Только твоей пестрой, мельтешащей юбки там не хватает, чтобы под ногами путаться? Думаешь, истерик твоих там не хватает? Живо пошла к сыну, мать года! — разворачивает меня в сторону лестницы, подталкивает бесцеремонно. — Ты очень сильно поможешь тем, что просто будешь с сыном!

— Мааам? Мааам! Мам! — спешит ко Алим, спускается, держась за перила. — Дядя плохой? — зыркает на Рахмана.

Вот и сын проснулся… От криков. Господи… Что мы здесь развели?

— Все хорошо, Алим. Мы просто поспорили. Пойдем спать, еще рано.

— А я не хочу! Где папа?

Слезы душат. Грудь колет… Сама не знаю, где папа, мой хороший. Это все, что меня интересует. Все, что я хотела бы знать!

— Папа еще в поездке, Алим.

— Скоро вернется?

— Очень надеюсь. Пойдем, ты, может быть, спать не хочешь, а я немного хочу. Посидишь со мной, пока я уснул? А потом с дядей Рахманом играть отправишься.

Алим поддается на уловку, но играть с Рахманом отказывается. Зато мой мальчик доверчиво прижимается ко мне и почти мгновенно засыпает под одеялом.

Я снова без сна.

Когда Алим просыпается во второй раз, утро уже довольно позднее, а я разбита — физически и раздавлена морально.

Рахман не дает спуску, добавляя сверху к тому, что я и так себя понукаю, заставляя ухаживать за сыном и готовить на троих.

Ради сына я все сделаю, а ради себя? Далась мне эта карьера!

Не нужно ничего, когда внутри такая пустыня выжженная. Виню себя. Слова Рахмана, что у Захарова давно зуб на Мирасова, меня не совсем убедили. Если быть честной, не убедили… совсем!

Я вижу только вину своих амбиций и устраиваю им похороны, моля бога только об одном: пусть он вернет мне Расула. Пусть вернет!

***

— Саша, — негромко зовет Рахман, касается моего плеча.

Встрепенувшись, оглядываюсь вокруг.

Сумерки ложатся по углам, темнеет. Мучительный день иссякает, превращаясь в поздний вечер прямо на моих глазах.

— Что?

— Есть новости. Поехали.

— Алим?

— Алим тоже уснул. Я перенес его в спальню. Здесь Крис с ватагой, они присмотрят.

— Когда приехали? Я… Я все проспала!

— Они еще не вошли. Разгружаются из тачки. Скоро услышишь.

И точно, раздаются звуки голосов. Я поспешно натягиваю теплый спортивный костюм, хватаю куртку и шапку, дутыши. С подругой обмениваюсь поспешными приветствиями.

— Беги, беги к нему! — не обижается ни секунды.

***

— Что с ним? Ты знаешь? — спрашиваю у дальнего брата Расула.

Он тверд, как скала. Пытать Рахмана бесполезно.

— Расул жив. Остальное сама увидишь.