Невероятное преступление Худи Розена

– И я тоже рад тебя видеть. Как день прошел? – спросил я, глядя вверх, в темноту. Приспособиться глаза не успели – здоровенная коробка стукнула меня в висок, отскочила, наделась мне на голову.

– Меткое попадание, – объявил я из коробки.

– Спасибо, – глухо откликнулась сверху Хана.

В прихожей я сбросил рюкзак на пол, пробрался по минному полю из игрушек и книжек, добрел до кухни. Зиппи сидела за кухонным столом. Зиппи всегда за кухонным столом. Остальные – я, родители, сестры, которые не Зиппи, и даже сам наш дом – только планеты, вращающиеся вокруг Зиппи, нашего солнца, место которого всегда за кухонным столом.

Сверху доносились треск и грохот – там бесились еще какие-то сестры. Я слышал – а точнее говоря, не слышал, – как мама в своей спальне проверяет работы или пишет планы уроков. Слышал, как у меня урчит в животе. Но на Зиппи все это не производило никакого впечатления. Как и всегда. Зиппи сидела за компьютером, рядом – стопка бумаги и чашка кофе. Одета она была в длинную черную юбку и джинсовую рубашку. Воротник скособочился там, где на нем лежала коса.

Я подошел к разделочному столу и встал между двумя нашими электрическими бутербродницами; осматривал их, пытался принять решение.

– Которая из вас желает нынче отправиться со мною в странствие к сытости? – спросил я у бутербродниц. – Ты, молочная, желаешь в сырную одиссею? Или тебе, мясная, угодно поискать себе добычи?

– Это будет одиссея… нет, даже не буду говорить какая. Молочную бери, – посоветовала Зиппи.

– А тебя никто не спрашивает, – ответил я, обшаривая холодильник. – Вопрос мой был адресован…

– Мясные нарезки у нас кончились. Голди слопала последний кусок индейки.

Я произнес надлежащее благословение, вымыл руки. Потом засунул между двумя кусками хлеба побольше сыра и включил бутербродницу. Перебросил горячий бутерброд на бумажное полотенце, произнес благословение хлеба – хотя, если честно, хлеба там почти не было, один сыр, особенно если говорить о калориях.

У нас на все есть благословения. Если бы в библейские времена делали бутерброды, мы благословляли бы и бутербродницу. Но бутербродов тогда еще не было. Тяжелые выпали на долю евреев испытания: блуждали, бедные, по пустыне, и ни одного горячего бутерброда насколько хватает глаз.

Я пристроился поесть прямо у разделочного стола. Обеденный весь забрала себе Зиппи, не притулишься.

– Как занятия прошли? – спросила Зиппи, не поднимая головы.

Она что-то прокручивала на экране компьютера и записывала цифры на листке бумаги.

Сердце у меня екнуло. Не стала бы она задавать такой вопрос, если бы ничего не знала. Что, встретилась с одним из раввинов? Или кто-то видел, как я разговариваю с Анной-Мари?

– Да… нормально, – ответил я.

– Спрашиваю я потому, – продолжает Зиппи, – что мы тут получили мейл от ребе Морица, что у тебя уже «неуды» по математике и геморе [28] .

Мейл наверняка отправили родителям, но они еще сто лет до него не доберутся. Может, и вовсе читать не станут. Зиппи уже под двадцать – можно было бы вычислить ее точный возраст, но, как вы уже поняли, с математикой у меня неважно, – поэтому она у нас такими вещами и занимается: отслеживает мейлы и звонки от учителей из своего офиса за столом.

28

Гемора – совокупность еврейского закона (галахи) и его письменных толкований.

– Мне кажется, ты не расстраиваться должна, а гордиться.

– Ну, пожалуй, – согласилась она. – Есть чем гордиться: ты всего за две недели сумел так запустить ситуацию, что ребе счел нужным нас об этом уведомить.

Впрочем, ни радости, ни гордости я у нее на лице не заметил. У Зиппи тут включаются личные чувства, потому что сама она очень сильна и в математике, и в священном писании. Школу окончила год назад, а теперь учится в колледже на инженера. Когда она снова заговорила, голос ее звучал устало и обреченно:

– И как это яблочко упало так далеко от яблони?

Я разгрыз корочку.

– Ты же не яблоня. Ты тоже яблочко. Так что вопрос в другом: как на одной и той же яблоне выросли яблочко спелое и наливное, а рядом – гнилое, кривобокое и червивое?

– Никакой ты не кривобокий и не гнилой, – сказала Зиппи (против моей червивости она не возражала). – Ты что вообще проходишь в этом году? Геометрию? Я знаю, тебе она плохо дается, но… ты что, не можешь постараться?

– Математика – из Ситры-ахры [29] .

29

Ситра-ахра («нечистая сторона») – этим словом называют все дурное, сомнительное, не относящееся к иудаизму и его изучению.

– У тебя все, что тебе не нравится, «с нечистой стороны».

– Ну прости. Я, видимо, неправильно выразился. Я хотел сказать вот что: Зиппи, дорогая моя старшая сестричка, математика – классная штука. Позанимаешься со мной?

– Сдалась тебе эта математика. Ты еврейский мальчик. Кого волнует, умеешь ты считать или нет? А вот гемора – другое дело. Еврейский мальчик должен знать Талмуд.

Конец ознакомительного фрагмента.