Невероятные приключения циников в Скайриме

— Веди, красотка. Я твоя тень.

Но не успели они ступить и шага к выходу, как дверь из Гильдии снова открылась, и на пороге показался старый вор. Он смерил Бишопа оценивающим взглядом, но ни словом, ни одним мускулом на лице не выдал своих мыслей о нем. В руках у мужика оказалась старая лютня, у которой Пит вчера рвала струны и горло.

— Эй, девочка, возьми с собой, — он протянул инструмент ей.

— Спасибо, Делвин, но зачем она мне в дороге?

— Вдруг пригодится. Иногда внутри можно отыскать хорошие песни, которые помогут в пути. Не теряйся, малышка. И… Вытри лицо, а то троллий жир, потом не отдерешь.

Пит выругалась и принялась скоблить щеки, а Делвин перехватил взгляд Бишопа:

— Береги нашего барда, иначе вся гильдия с тебя спросит.

Рейнджер ничего не ответил. Что ему гильдия, если Хермеус Мора с него «спросит» за эту женщину. И зачем только она сдалась даэдра?

Они тряслись в повозке уже несколько дней. В этот раз с другим возницей. Карнвир нагнал их через несколько часов после отъезда, а Бишоп наконец перекусил, распотрошив запасы, собранные Пит. Заночевали в месте старой стоянки. Карнвир без лишних напоминаний улегся к спальнику довы, и та, уже привыкшая к волку, сама зарылась в густую шерсть. Бишоп смерил парочку долгим взглядом. Не нравилось ему, что эти двое так быстро спелись. Дай волю — им и Бишоп станет не нужен. Рейнджер и сам не понимал, что злило больше: то ли то, что волк так легко поддался на бабские чары, то ли то, что это волк греет дове постель, а не Бишоп. Сплошные подозрения. Рейнджер сплюнул и ушел на охоту.

Дальше всю троицу ждал день пути. Пит больше молчала и занималась своими делами: что-то писала в дневнике, иногда подолгу смотрела перед собой, только бормоча что-то под нос, и только на третьи сутки дова взяла лютню в руки и неохотно подергала струны. Чуткий слух Бишопа уловил лишний звук.

— Что-то не так. Проверь свою бренчалку…

Пит с удивлением потрясла лютню, заглянула в щель и тихо выругалась:

— Вот ведь старый конспиратор — там, похоже, записка. Только как её достать?

Следующий час она пыхтела, пытаясь тонкими отмычками подцепить лист, но лишь порвала его. Бишоп с интересом наблюдал за её потугами, пока мучения довы перестали доставлять ему удовольствие.

— Дай сюда.

— Я её почти достала.

— Я это слышал ещё несколько миль назад.

— Отстань. Это конфиденциально.

Бишоп протянул руку, но вместо лютни схватил воздух:

— Ты не сможешь его достать. Дай я…

Рейнджер пересел к Пит, но девица извернулась и шлепнула его по пальцам:

— Руки прочь от советской власти. Я сама.

— Проклятье, женщина, что ты упрямишься?! Дай сюда лютню!

— Выкуси.

— Сама предложила…

Бишоп сгреб девицу в охапку. Навалился всем весом, перехватил одну руку, но получил локтем в глаз. Рейнджер расхохотался от жалких попыток Пит сберечь несчастную лютню.

— Я ее все равно достану! — пыхтел Бишоп.

Откуда-то из-под его под мышки сдавленно просипело:

— Черта с два! Русские не сдаются!

Она яростно забилась, заехала коленом рейнджеру в бок, отчего оба свалились с лавки. Несчастная лютня отлетела в угол телеги, и про нее, казалось, все забыли. Бишоп хохотал и уворачивался от редких попыток девицы ударить; Пит пыхтела, крутилась, как уж на сковороде, кое-как изловчившись, освободила одну руку и потянулась за лютней.

— А-а-а! Куда собралась?! — рейнджер вовремя среагировал: по-новой сгреб дову, не удержался и прикусил за шею, чтобы не дергалась.

— Ай-ка! Не кусайся! Так не честно!

Повозка раскачивалась из стороны в сторону, грозясь перевернуться на повороте. Возница молча терпел целую милю, пока спятившие попутчики наконец угомонятся, но те, похоже, и не думали сидеть спокойно. Иногда в такт повозке жалобно звенела струнами многостадальная лютня. Наконец, возница не выдержал и припарковал лошадь к обочине. Ругань, смех и возня продолжались еще какое-то время, пока погода окончательно не испортилась, и с неба не начал накрапывать мелкий дождик. Вымокшая, но разгоряченная парочка наконец распалась, и возница снова тронул лошадку поводьями. Ему бы только до Виндхельма их довезти, а там пусть другую лошадь нанимают. Ну их, этих припадочных из Рифтена…

Пит все-таки отбила свою лютню, а устроившись на лавке и выровняв дыхание, ослабила несколько струн. Попытавшись подцепить несчастный лист бумаги, она зажала его в единственно удобном положении, но достать не хватало третьей руки.

— Кхм… Вот черт… Бишоп?

Рейнджер сел напротив и, довольно скалясь, взял охотничий нож:

— Не дергайся.

Подцепив лезвием бумагу, он вытащил самый кончик, и многострадальный лист оказался на свободе. Пит облегченно вздохнула, сцапала записку и пробежала глазами по записям. На щеках вспыхнул румянец, девица, смущенно улыбнувшись, скомкала записку и засунула ее в складки брони. Бишоп помрачнел, наблюдая за довой:

— Старый вор решил вспомнить молодость и объездить молодую кобылку? В любом случае, не обдели каждого в гильдии широкой койкой.

Пит удивленно вскинула брови и дернулась, словно от пощечины:

— Обязательно. Жаль только, что тебя в гильдию не взяли…

Она засунула записку в щели доспеха и, отложив лютню, перебралась на другой конец телеги. Бишоп проводил её подозрительным взглядом, пытаясь понять, что имела в виду эта женщина. Пит улеглась на лавку, накрылась спальным мешком с головой, но напоследок все-таки высунулась из-под меха:

— Делвин должен был пару дней назад совершить переворот и прищучить главу гильдии Мерсера. Он лишь изложил мне свой план. И кстати… Ревность — это признак неуверенной в себе натуры. Ты бы поработал над самооценкой…

— О чем это ты? — не сдержал любопытства мрачный Бишоп.

— Я не практикующий психиатр, я — теоретик, и не настроена проводить сеанс психотерапии…

— Ну уж нет! Начала говорить, так заканчивай!

— Как скажешь! — разозлилась дова и села. — Давай-ка поиграем. Я постараюсь угадать, какие мысли тебя мучают, а ты скажешь так это или нет. Каждый раз, когда ты чувствуешь ревность, ты мучаешься вопросом: «Как они посмели выбрать кого-то другого?! Зачем? Ведь я лучше, чем они!». Перед сном терзаешься сомнениями: «А что если они правы, и на самом деле я ни на что не годен?», а на утро снова попытаешься доказать всему миру и себе самому обратное. Нагнал дичь (не важно — женщину или крупного оленя) и всё, ты победитель. Хотя бы в этот раз… Ты охотник, Бишоп. И ты глубоко несчастен в погоне за признанием…

Она замолчала, переводя дыхание.

— Ну, есть попадания?

Рейнджер стиснул зубы так, что заходили желваки. Хотелось огрызнуться, высмеять девку, растерзать словами, но ничего не шло на ум. Она говорила странно и как-то уж совсем непривычно. Все слова по отдельности понятны, а вместе получалась ерунда. Вроде той, от которой страдали со скуки какие-нибудь девицы из дворянства, просиживая холеные задницы на шелковых подушках. Ему, Бишопу, все это дерьмо для самокопания даром не нужно. И он поступил обычным способом: выругался сквозь зубы, взял побольше стрел — пальцы зудели пристрелить кого-нибудь — и сбежал на охоту, оставив девицу наедине с извозчиком.

Бишоп шел вдоль тракта до самого вечера. Иногда углублялся в нехоженые места, пару раз пересекался с Карнвиром, который следовал за ним тенью. Телегу нагнал только к полуночи и, забросив в повозку тушки кроликов и подстреленную птицу, перебросился с довой взглядом. Девица открыла было рот, но рейнджер, не желая слушать очередной треп, развернулся и исчез в темноте.

В следующий раз он нагнал телегу уже в предместьях Виндхельма. Возница скидал вещи Пит на мерзлую брусчатку и быстро ретировался в сторону конюшен, подстегивая лошадку поводьями. Девица стояла одна у городского моста, растерянно озираясь по сторонам. Столица Скайримского сопротивления встретила ее как положено: ледяным ветром с моря, снегом, летящим в лицо и выбивающим все тепло из-под брони и мелькающими огнями факелов на городских стенах. Девица поежилась, всматриваясь в темноту в поисках Бишопа. Все-таки привыкла, не может без него — рейнджер прислонился к камню и наблюдал за ней из тени. Что изменилось? Почему мысль о том, что в нем нуждаются, больше не вызывает желание сбежать на другой конец мира?