Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1

– Но мы-то нет!
– ответил Фанфан, взбешенный тем, что из-за раков, ветчины и прочих деликатесов он опять стал женихом!
– Я уже вижу, как распахиваются двери столовой и нас обступает толпа стражников!

Эта трагическая картина, вызванная известными нам чувствами, тут же была разрушена.

– Об этом не может быть и речи!
– заявил Оливье, допивая бутылку "шатонефа".
– Знал бы, сколько мне пришлось дать полиции, - совсем не волновался бы из-за такой ерунды!

Да, Оливье действительно был гений! И, нужно сказать, к этой информации он добавил ещё кое-что - казалось, ерунду, так, мелкую подробность, но она стала рубежом в судьбе некоторых из тех, кто сидел за богато накрытым столом. Ведь чтобы закрепить примирение и отпраздновать как следует, он всем налил шампанского и сказал, понятия не имея, какие непредвиденные последствия это будет иметь:

– Полицию подмазал не один я, но и тот парень, о котором ты сказал, что он как саблю проглотил. Ему пришлось изрядно раскошелиться! Знаешь, кого я имею ввиду!

– Но я уже забыл, как его звали.

– По всей Европе он собирает деньги, оружие и добровольцев для американских повстанцев!

– Как же его?.. Сайлас Дин?

– Сайлас Дин?!

На миг повисшую в столовой тишину нарушила Дебора:

– Сайлас Дин... Сайлас Дин... Это имя мне о чем-то говорит! О! Уже знаю! Я познакомилась с ним в позапрошлом году в Лондоне! Но, разумеется, не знала о его тайной деятельности. Там он выдавал себя за коммерсанта. Было это на свадьбе офицера, - сослуживца моего покойного полковника Ташингема! О да, я все прекрасно помню, он говорил, что жениху чертовски повезло! Жених был капитан Диккенс, Арчибальд, если не ошибаюсь. И нужно подтвердить, мсье Дин был прав. Невеста была такая красавица, что все остальные дамы умирали от зависти! И выглядела она совершенно иначе. Была она корсиканка, с таким странным именем... я именно поэтому его и запомнила: Звали её Летиция Ормелли!

* * *

Имя это прозвучало над столом как гром с ясного неба! И все вдребезги - стекла в окнах, в дверях и фарфоровые сервизы из Лиможа! И всех за столом - Оливье, Аврору, Дебору - словно вспышка молнии превратила в неясные силуэты. Так в этот момент все видел и ощущал Фанфан-Тюльпан, хотя ничто не шелохнулось и все в комнате осталось на своем месте, и слышно было только, как Баттендье жадно обгладывает кости. Нет, все понемногу пришло в норму, и блеклый дневной свет вновь вернул всему его настоящий цвет.

Жива! Летиция жива!

– На другой день новобрачные отплыли в Америку, - продолжала рассказывать Дебора, понятия не имея, какой эффект имел её рассказ. Капитан Диккенс, бывший в длительном отпуске по тяжелому ранению, вернулся в штаб генерала Корнуэльса на свое место картографа.

"- Замужем - но жива! Жива - но в Америке!"

Давно ли говорила Дебора? По крайней мере, теперь она обращалась к нему.

– Тюльпан?

– Да?
– ответил тот с видом человека, вынырнувшего вдруг откуда-то из глубины.
– Да?

– Как ты побледнел!
– воскликнула Дебора.

– Мне нехорошо, - бесцветным голосом ответил Фанфан.
– Я слишком много выпил!

– Но ты совсем не пил! Я прекрасно видела, что ты вообще не пьешь!

– Значит, я не допил, - Тюльпан криво усмехнулся и встал.
– Прошу простить, я удалюсь...

Сопровождаемый удивленными взглядами, Тюльпан шагал, как автомат, ему казалось, что настал конец света и что он никогда не остановится, будет идти так до тех пор, пока не попадет в Америку... И нужно вам сказать, что эта безумная идея, хотя мы и не знаем, как он собрался её осуществить, вызвала в доме Баттендье такой скандал, что по сравнению с ним все предшествующее было не более чем спокойным обменом мнениями.

Оливье Баттендье, который в тот же вечер к десяти вернулся домой после напрасных поисков Тюльпана по всему городу, услышав в доме дикий крик, сказал себе: "- Ага! Значит, его где-то нашли мертвым! Так я и знал!"

– Да нет, он жив!
– ответили ему в один голос сестры и тут же напустились с удвоенной яростью. Дебора размахивала перед носом Оливье письмом, пока Аврора кричала:

– Это твоя вина, дурак чертов! Не возьми ты его с собой в Испанию к Лафайету, ему и в голову бы не пришло туда вернуться!

Дебора разрыдалась:

– Оставить и жену, и сына! Жену и сына! И все из-за каких-то индеанок!

Ошеломленный Оливье начал вполголоса читать письмо Тюльпана.

"Милая Дебора, я прекрасно знаю, что поступаю как последний подлец. Прошу, прости, что причиняю тебе такую боль, но я, как воин, жаждущий служить своей стране, полагаю, что долг меня зовет присоединиться к Лафайету, чьи заслуги и благородные намерения вам так прекрасно разъяснил Оливье. я должен быть рядом с Лафайетом в битве за свободу, которая, добытая в Америке, в один прекрасный день озарит весь мир, и прежде всего Францию!.."

– Это твоя вина, глупец!
– повторяла Аврора.
– Твоя вина, это ты забил ему голову всякой ерундой!

– Ни в коем случае!
– защищался бедняга Оливье.
– Вовсе не я! И мысли эти не мои!

– А чьи же?

Оливье собрался было ответить, но тут Дебора воскликнула:

– Франция! Весь мир! А я как же?

– Можно читать дальше?

– Читай! Но я это бесстыдное письмо знаю уже на память. Как подумаю, что я ему жизнь спасла! А он меня так отблагодарил! И я опять вдова! Вдова!

– Читай!
– велела Оливье Аврора, тоже расплакавшись, потому что и она почувствовала вдруг себя вдовою.

"Боюсь, - читал Оливье, - что вы вправе будет обижаться на меня..."

– Он боится! Вправе! Ну, попадись он мне, увидит, как я умею обижаться, я ему покажу!

– И я тоже!
– присоединилась Аврора, а когда сестра удивленно воззрилась на нее, торопливо добавила: - Никогда не прощу, что он тебе такое устроил!

"...Но, - теперь Оливье читал уже во весь голос, чтоб женщины его не перебили, - был бы я достоин тебя, Дебора, не сделай этого?"

– Но он же сын Людовика XV, зачем же ему лезть к ирокезам?
– сказала Дебора, совсем утратив разум от гнева, удивления и боли, и, в ярости бросившись к венецианскому зеркалу, висевшему над камином, закричала: - Все это потому, что я стала толстая! Вот почему он сбежал! О, Боже, Боже мой!

"- Но я вернусь, Дебора!
– (Оливье теперь кричал слова Тюльпана изо всех сил).
– Вернусь, покрытый славой, и ты ещё будешь мной гордиться!"

– My eye! [39]– горько сказала Дебора, но вдруг взглянула на свою сестру, в глазах которой заметила искорку надежды.
– Ты думаешь, он в самом деле вернется?
– спросила срывающимся голосом.

39

– Мои глаза! (здесь) Посмотрим!