Невероятные приключения Владимира Кипяткова

Трава расступилась прямо перед Сёмой, и Кипятков увидел огромных черных сороконожек с тонкими зелеными полосками на боках, бегущих с юго-востока на северо-запад. Их глаза на антеннах, как у улиток, были постоянно в движении: один глаз всегда смотрел прямо, второй постоянно смотрел назад и по сторонам. Пробегая мимо людей, они бросали на них одноглазые взгляды и пробегали мимо, растворяясь в траве. Похоже, они были так напуганы, что им до людей не было никакого дела. В высоту сороконожки были около полуметра, в длину - от трех до пяти метров. Щелкающие звуки они издавали своими бесформенными ртами. И, когда та или иная сороконожка открывала рот, было видно, что зубы у них мелкие, но острые, словно шипы. И, глядя на этих тварей, которых было не меньше сотни, Владимир не на шутку испугался, ведь ничто не помешает этим ужасным существам напасть на безоружных людей. Один только укус такой мерзкой твари сделает человека в лучшем случае инвалидом. А вдруг они все набросятся?

Владимир посмотрел на Ольгу. Он хотел ей сказать, чтобы она не двигалась, дабы не спровоцировать сороконожек на нападение. Дескать, бегут себе - и пусть бегут! Но Ольга была на удивление спокойной. Только не улыбалась. Она смотрела на гигантских многоножек с выражением полного равнодушия на лице, как человек, который смотрит на пролетающих за окном птиц или плывущие по небу облака. Видать, она уже с ними встречалась и знает, что они безобидные. В противном случае, предупредила бы об опасности. А как нет? Она же - сама непосредственность. Что чувствует - то и говорит. Вспомнив об этом качестве Ольги, Кипятков немного успокоился.

Последняя сороконожка мелькнула перед людьми и скрылась в траве. Она была вдвое короче остальных. Неровные светлые рубцы в её задней части свидетельствовали о том, что она была когда-то перекушена пополам каким-то огромным хищником, но каким-то чудом выжила. Только долго ли сможет прожить?

Когда шум топанья ножек и тревожная трескотня стихли, и о сороконожках напоминали лишь глубокие борозды в траве, на юго-востоке снова раздался шум. Это было приближающееся, с каждой секундой нарастающее шуршание.

– А это ещё что за хрень?
– Кипятков, приложил ладонь козырьком ко лбу и начал всматриваться. Впрочем, долго напрягать зрение ему не пришлось. Сначала он увидел темную копошащуюся массу, приближающуюся к людям. Эта масса ломала кусты и тонкие деревца, как каток, утрамбовывая траву. Сначала Владимир подумал, что это поток черной грязи. Но, по мере приближения в потоке можно было разглядеть множество - тысячи, десятки или сотни тысяч - черных существ, похожих на осьминогов. Они были черными, покрытыми чешуей. Казалось, что их большие кожистые головы ползут по земле на гадюках.

Кипятков опять посмотрел на Ольгу. Её лицо по-прежнему было спокойным. На нем не дрогнул ни один мускул даже тогда, когда осьминоги приблизились к людям, прошмыгивали между ними, касаясь их ног своими щупальцами.

Осьминоги были разного размера: одни были не больше домашней кошки, другие - размером с ГАЗель. Всех их объединяло одно: они куда-то торопились и на ходу, проносясь мимо людей, повторяли один и тот же звук: "чак". Что обозначал этот звук, Кипятков не знал, но догадывался, что это что-то вроде: "Эй, посторонись!"

Все проносились мимо, и только один маленький осьминожек почему-то остановился напротив Сёмы. Он разглядывал его то правым, то левым глазом, а потом протянул к нему щупальца, обвил их вокруг его правой ноги и попытался забраться на Семёна. Причем, он сделал три попытки, и все эти попытки заканчивались полным фиаско: осьминог всё время соскальзывал по гладкой ткани вниз и неуклюже падал на землю. Во время одного из таких падений Кипятков разглядел большой черный клюв, обрамленный полоской серой кожи, спрятанный между щупалец. Такой же клюв был у попугая его соседа снизу, когда Владимир жил ещё в Лемске. Когда этот пернатый любимец клюнул Владимира в руку, мало не показалось. Из глубокой раны хлынула кровь и залила новый импортный ковер, который никакими чистящими средствами отмыть потом не получилось. И пришлось тогда Кипяткову купить у соседей этот ковер. И лежал он долгое время в гостиной, а гости постоянно спрашивали: "А откуда эти бурые пятна на ковре?" Да от верблюда! Чертов попугай клюнул! Тупая птица, а сокращенно - тупица!

Осьминогу тоже ничто не помешало бы вцепиться клювом в ногу Семёна. И все понимали это, а больше всех это понимал сам Семён. Всё его тело было напряжено, особенно - правая нога, по которой вверх-вниз катался осьминог. Вероятно, для него это было развлечение, а вот по лицу Сёмы было видно, что он готов в любую секунду дать осьминогу такого пинка, от которого тот отправился бы в незабываемый затяжной полет, который, быть может, не совершал ни один из его более крупных собратьев. И велика вероятность, что это был бы первый и последний полет в его жизни. Может, поэтому Ольга тихо и без эмоций произнесла:

– Стой спокойно и не дергайся.

– Ага, - Сёма едва заметно кивнул головой и расслабился.

Расслабился и осьминог. Он сполз с ноги Семёна. Бросив на человека-эльфа прощальный взгляд левым глазом, он слился с потоком и убежал, ловко проскальзывая между кустами и деревьями.

Когда поток осьминогов иссяк, и от него остались лишь чешуйки на примятой траве и воспоминания, все четверо путников облегченно вздохнули.

– Девки!
– Владимир посмотрел на женщин.
– Ладно, мы не местные, но вы-то хоть можете нам сказать, что это было?

– Да, - как всегда, за двоих, ответила Ольга.
– Восьминоги охотились на сороконогов. И те, и другие человеческое мясо не едят, а потому встреча с ними в лесу не опасна. Но, если причинить им вред...
– И тут она пристально посмотрела на Семёна. Под её взглядом на щеках эльфа выступил румянец.
– ... сороконоги могут до смерти закусать. Раны от их укусов рваные, глубокие и не заживают. Восьминоги просто задушат и разорвут своими клювами. Так что, сын великолепного, ты правильно сделал, что прислушался к моему совету. Иначе нам всем пришел бы пердец!

– Ты сказала "пердец"?
– Кипятков засмеялся.

– Да!

– У нас на Земле говорят пиз...

– Отец!
– Сёма оборвал Владимира на полуслове.
– Ты же просил не отвлекаться, а сам...

– Ладно-ладно, идем дальше!
– Кипятков вытер ладонью пот с лица и усмехнулся.
– Это надо же - пердец! Ха-ха-ха!

Дальше шли молча. Кипятков всё-таки перестроился и теперь он шел за Аней, а Ольга была замыкающей и охраняла тыл. Казалось бы, оставив свою ненаглядную позади, Владимир смог бы сосредоточиться на последнем, как утверждал Сёма, отрезке пути, и идти ему было бы гораздо легче. Но не тут-то было! Теперь ему уже мешали ягодицы Ани, которые, как оказалось, на вид ничем не хуже "булочек" Оли. Только они были моложе и подпрыгивали при каждом шаге даже задорнее, привлекая к себе взгляд и притягивая руки. О, как ему хотелось ухватиться за эти батончики, сжать их. Как бы он хотел насадить эту молодую, дразнящую своей сексуальностью плоть на свой вертел и вертеть её, пока, как следует, не прожарится. Жарить, жарить и ещё раз жарить!

Опять стал отвлекаться. Опять по лицу больно хлестали ветки, а ноги запинались за камни да за коряги. Он снова падал. К счастью, сзади шла Оля и всегда помогала подняться.

Возжелать подругу сына! Боже мой, стыд-то какой! И даже дыхание любимой позади не мешало Кипяткову думать об Ане: "Попка крепкий, как орех. Так и просится на грех!"

В очередной раз, стукнувшись большим пальцем левой ноги об камень, Владимир сматерился сквозь зубы и решил снова перестроиться. Боль словно собрала в кучу мозги и вернула ясность ума. Кипяткову тут же стало стыдно за свои низкие мыслишки. И ему было непонятно, как он - человек с высшим образованием, много лет проработавший в банке, - может вести себя подобным образом? Он ведь уже не прыщавый сексуально озабоченный подросток, а солидный мужчина, которого его любимая женщина называет великолепным. А ведет себя великолепный почему-то хуже любого подростка и пускает слюни, глядя на подругу сына. Стыдно, Кипятков! Стыдно! А всё этот чертов "Психотрон"! Видать, всё ещё держит мозг в своих клещах и не отпускает. Конечно, Сёме об этом говорить не стоит, чтобы лишний раз не получить кулаком да по темечку, но перестроиться всё-таки нужно. Хватит на Анькину жопу пялиться! Хватит! Лучше бы думал о снежных людях, тогда идти было бы легче.