Невероятные создания

В конце концов она доказала, что соседи зря над ней смеялись.

– Я научусь летать, – ответила она насмехавшемуся над ней соседскому мальчишке. – Ты ничего в этом не понимаешь.

В такие дни Мэл ходила с высоко задранным подбородком. Ей всегда было нелегко находить общий язык с людьми. Она чувствовала, какой колючей становится, когда кто-то оказывается рядом: могла ляпнуть что-то не то или покраснеть до самой макушки. Только в небе жизнь обретала смысл. Хоть на земле Мэл и была неловкой и неуклюжей, стоило хотя бы раз взглянуть на то, как она парит высоко в небесах, – так говорили сами местные жители.

К девяти годам она научилась плавно снижаться. К десяти – приземляться на носочки и даже на одну ногу. К двенадцати – прижав подбородок к груди, бросаться вниз, делая сальто. В то весеннее утро она пролетала над морем. Ее босые ноги касались воды, а ботинки были предусмотрительно спрятаны в карманы. Брызги щекотали лодыжки, и Мэл радостно смеялась, получая удовольствие от полета.

Убийца наблюдал за ней. На его лице появилась злая улыбка.

Мэл разрешалось летать только в саду и полях. Ее двоюродная бабушка пришла бы в ужас, узнай она, как далеко порой улетает девочка. Леонор столько всего запрещала, что, сложи все «нельзя» и «ни в коем случае», получился бы целый фолиант правил, следовать которым Мэл просто-напросто не могла – их было слишком много.

– Я не могу, – объясняла она Гелифену, – просто сидеть дома на стуле весь день. Вот так люди и превращаются в камень!

Когда Леонор запретила Мэл состричь волосы, девочка взяла маникюрные ножницы и обрезала себе челку. Получилось криво, но Мэл понравился новый образ. Чтобы дополнить его, она вытянула золотую нить из вышитой скатерти и вплела ее в косу. Леонор запрещала Мэл летать в лесу, но девочка, едва забрезжит рассвет, спешила туда, пока двоюродная бабушка еще спала. Мэл мечтала познакомиться с похожими на белок рататосками, и постепенно между ними наладилось какое-никакое общение. Девочка слушала их сплетни и рассказывала в ответ разные истории – например, как она нашла Гелифена (грифонье яйцо оказалось выброшенным на морской берег: «Мне пришлось залезть в воду в одежде, а потом устроить гнездо для него в собственной постели. Теперь он спит на моей подушке»). Вскоре одна молодая рататоска высоким и пронзительным голосом пересказала эту историю другой («Она почти доплыла до Литии в бальном платье, и даже с нереидой сразилась, да-да!»).

Она часами бегала под деревьями с Гелифеном, искала единорогов и объедалась водяникой. Она видела, как семья аль-мираджей пробиралась сквозь залитый солнцем подлесок, а за ними тянулся след из свежих побегов травы. Однажды девочку укусил аванк – Леонор отругала ее, так как это была исключительно вина самой Мэл, не стоило подходить слишком близко, – и у нее начался сепсис. Бабушке пришлось сидеть рядом семь ночей подряд. Но как только Мэл разрешили встать с постели, она отправилась обратно в лес: там всегда находилась уйма занятий.

И все же главным в ее жизни было небо. Когда кто-то из соседей, покачивая головой, называл ее маленьким хаосом на ножках или обузой для бедной бабушки, Мэл, сверкнув глазами, краснела и убегала как можно дальше, пытаясь найти спасение в небе.

Именно в небе Мэл чувствовала себя по-настоящему свободной. Взлетая как можно выше, она устраивала «облачную дегустацию»: окруженная воздушной пеленой, девочка открывала рот и высовывала язык, а потом возвращалась обратно – мокрая, с красными щеками и опьяненная нахлынувшими эмоциями. Каждое облако, будь оно серым или белым, обладало уникальным вкусом и температурой. Гелифен еще не мог летать рядом с Мэл, поэтому она прятала его под кофтой – только клюв и синий хохолок высовывались наружу.

С годами люди поняли, насколько дар Мэл был исключительным. У кого-то эта мысль вызывала зависть, словно их детей чего-то лишили, а кто-то думал об этом с радостным трепетом. И все же взрослые были слишком заняты, так что вскоре они оставили Мэл в покое.

Но только не убийца.

Фрэнк Орит

Машина просигналила, и белки разбежались в разные стороны. Потрепанный форд остановился рядом со скамейкой, где сидел Кристофер, и из него вышел мужчина лет семидесяти.

– Кристофер? Это ты?

На крышу машины тут же сели четыре чайки.

– Стоит только приехать в город, как они начинают меня преследовать, – сказал Фрэнк Орит, указывая на птиц. У него был глубокий голос. Он говорил с шотландским акцентом. – Ничего не имею против чаек, вот только поесть на улице стало невыполнимой задачей. Они проявляют слишком нездоровый интерес к моим сэндвичам.

Мужчина открыл пассажирскую дверь.

Усмехнувшись, Кристофер сел в машину. Чайка тут же попыталась устроиться рядом с ним, но дедушка прогнал ее. Когда он вытер перепачканные в помете руки и приборную панель, мальчик сказал:

– Когда мне было семь, лиса пыталась пробраться в мою комнату через окно. А на улице она подбегала ко мне и облизывала коленки.

Они посмотрели друг на друга, и между ними разлилось какое-то теплое чувство. Фрэнк отвел взгляд первым.

– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо.

– Разве? Папа вот так не считает.

Дед, то ли фыркнув, то ли кашлянув, едва заметно улыбнулся. Кристофер знал эту улыбку – у самого была такая же. Так началась их поездка длиной в четыре часа.

* * *

Никто не хотел, чтобы Кристофер приезжал в Шотландию, – в первую очередь сам Кристофер. Мысль, что ему нужно отправиться в глушь и провести каникулы с человеком, которого он не видел целых девять лет, не слишком-то его радовала. Да и сам дедушка, похоже, не горел желанием забирать его к себе. Но деваться было некуда: отца срочно вызвали на работу, так что ему пришлось позвонить тестю. Как Кристофер ни упрашивал папу оставить его дома одного, тот не поддавался на уговоры. Даже предположил, что оставлять несовершеннолетних одних дома незаконно. И вот Кристофер направляется куда-то вглубь Шотландского высокогорья, проезжая городок с небольшим кинотеатром, универсамом и банком.

Со временем здания стали попадаться реже, а деревья – чаще. Фрэнк приготовил в дорогу сэндвичи, батончики мюсли с медом и черный кофе во фляжке. Кристофер выплеснул кофе в окно, пока дедушка не видел. На вкус напиток напоминал жженую подошву, а вот сэндвичи из свежего мягкого хлеба оказались невероятно вкусными.

Вид за окном с каждой пройденной минутой становился все зеленее и зеленее.

– Соседей у нас нет. Ближайший дом находится на расстоянии двадцати одной мили, – сказал Фрэнк Орит. – Нам еще долго ехать. Поспи, если хочешь.

Но Кристофер, конечно, не заснул. Ему было не до этого: он смотрел в окно. Вскоре дома исчезли с горизонта. Они ехали по горной дороге, мимо озер и вересковых полей. Дорога становилась все круче, а земля – темнее. Из нее пробивался чабрец. Воздух стал другим: насыщенным, ароматным, диким.

Перед убийством

Несколько тысяч лет назад, до того как зачарованные острова было решено скрыть от остального мира, на острове Атидина располагался крупнейший на Архипелаге портовый город, защищенный высокой морской дамбой, – Иктус. Теперь же лежащий на юго-востоке Архипелага каменистый остров стал остановкой на пути в никуда, и его жители, в число которых входит Мэл, предпочитали, чтобы так оставалось и дальше. Время от времени к изрезанной линии берега приплывали стада гиппокампов, а к рыбакам подплывали русалки, наигрывая разные мелодии на сделанной из морского черенка [2] флейте. В остальном на Атидине земная жизнь шла своим чередом, а морская текла по привычному руслу.

2

Морской черенок – вид морских двустворчатых моллюсков. Их также называют ножнами, морской бритвой и ногтями русалки.