Невеста Борджа

Он встал с негромким стоном. Альфонсо тоже поднялся со своего места, но его святейшество тут же жестом велел ему сесть.

— Нет-нет, — настойчиво произнес Александр. — Сиди. Отдыхай.

Но Альфонсо упорно остался стоять.

— Благодарю вас, ваше святейшество, за ваш визит и эти слова. Да благословит вас Господь.

Тон Альфонсо был безукоризненно любезен, но я знала своего брата. Он не поверил ни единому слову Папы.

— И тебя.

Александр перекрестил нас и вышел.

После визита отца Лукреция заметно погрустнела. Возможно, она в конце концов осознала, что ей придется навсегда порвать с семьей, если она уедет в Неаполь. Мне было жаль ее, но в то же самое время я не могла не радоваться при мысли о том, что вскоре окажусь свободна от вероломства Борджа. На самом деле я с нетерпением ждала вестей о смерти Чезаре.

Мы должны были бежать двадцатого августа, перед рассветом.

За два дня до этого, восемнадцатого августа, утро выдалось спокойным, что меня вполне устраивало. Мысленно я уже оставила позади все свое имущество, которым обзавелась в Риме. Я не смела рисковать и просить Джофре принести мне что-нибудь, что я могла бы забрать в Неаполь. Он будет страдать из-за того, что я покинула его. Но если он и вправду любит меня и хочет быть со мной, он найдет способ воссоединиться с женой.

Ну а так я вполне готова была уехать в Неаполь, не имея с собой ничего, кроме двух платьев. Мне даже было все равно, увижу ли я когда-нибудь свои драгоценности.

Так что тем утром я была веселой, Альфонсо — встревоженным, а Лукреция — мрачной. Я думала, что она уже начала скучать по своей семье и Риму. Мы старались вести себя как можно естественнее, чтобы никакой посетитель не заподозрил, что наше пребывание в Зале сивилл подходит к концу. Лукреция попросила принести в наши покои маленького Родриго, и мы все утро играли с ним; малыш дал нам прекрасную возможность отвлечься: он уже начал ползать, и мы гонялись за ним по всем покоям, чтоб не дать ему чего-нибудь натворить. В конце концов малыш уснул у отца на руках, а Лукреция некоторое время смотрела на них с такой любовью, что я была тронута.

Однако к обеду она отослала маленького Родриго в детскую, чтобы его там покормили, и нам снова оказалось нечем заняться, кроме наших мыслей.

После обеда мы с Лукрецией отправились в спальню и рухнули на свои тюфяки; после бессонной ночи, заполненной мыслями о Неаполе, меня клонило в сон. Я почти сразу же уснула, а вот Лукреция — вряд ли; помнится, перед тем как погрузиться в сон, я слышала, как она беспокойно ворочается.

Меня разбудил грохот шагов и голос какого-то человека, отдававшего приказы, а потом снова шаги, на этот раз — уходящих солдат. Этот шум так встревожил меня, еще даже до того, как я полностью проснулась, что сердце заколотилось у меня в груди. Я вскочила с постели и бросилась в прихожую.

Папские стражники, охранявшие нас, исчезли. На их месте обнаружился отряд незнакомых солдат и темноволосый офицер в красной шляпе; его горделивая выправка напомнила мне покойного Хуана де Кервиллона.

Большинство солдат стояли с клинками наголо. У меня на глазах двое из них подошли к дону Клементе и дону Галеано и сковали им руки за спиной.

— Мадонна Санча, — вежливо произнес офицер и поклонился. — Могу я узнать, где находится ваш брат, герцог?

— Я здесь, — отозвался Альфонсо.

Я обернулась. Мой брат стоял в дверном проеме, держась рукой за стену. В другой руке у него был кинжал, а взгляд его был взглядом человека, готового сражаться насмерть.

Лукреция выбежала в прихожую и встала рядом с мужем.

— Дон Микелетто, — произнесла она с нескрываемым презрением. — Вы не имели никакого права отсылать нашу стражу — они находятся здесь по приказу его святейшества. Немедленно верните их и уведите своих людей.

Хоть я не узнала этого человека в лицо, но его имя было мне знакомо: Микелетто Корелла был правой рукой Чезаре.

— Донна Лукреция, — произнес он все с той же спокойной учтивостью, как будто в руках у его людей были принесенные в дар цветы и фрукты, а вовсе не мечи, — боюсь, я не могу вас послушаться. Я получил приказ от моего господина, гонфалоньера, и обязан исполнить его. Я пришел арестовать всех этих людей, включая герцога, по обвинению в заговоре против дома Борджа.

Меня объяло тошнотворное ощущение, леденящее и жгучее. Очевидно, заговор против Чезаре раскрыт — и приписан моему брату.

— Это ложь, — сказал Альфонсо, — и вы сами прекрасно это осознаете, дон Микелетто.

Микелетто не стал оправдываться.

— Я просто выполняю свой долг, дон Альфонсо. Мне сказали, что вы вместе с прочими заговорщиками задумали убить дона Чезаре и святого отца. Я обязан препроводить вас в тюрьму.

— Мой отец никогда этого не дозволит! — возразила Лукреция. — Он обещал дону Альфонсо свою защиту! Более того, он уже заявил, что не поддерживает Чезаре в этом вопросе, и он будет в ярости, когда узнает, что вы тут пытаетесь арестовать моего мужа! Попробуйте только прикоснуться к нему — и вы заплатите за это жизнью! Я сама об этом позабочусь!

Микелетто всерьез задумался, и на лице его появилась некая неуверенность.

— Я нисколько не желаю выказать неповиновение его святейшеству, ведь он — мое высшее начальство. Я с радостью подожду, если вы пожелаете посоветоваться с ним.

Эта мысль была вполне разумна: ведь Александр находился сейчас в двух залах отсюда.

— Если его святейшество отошлет нас, я охотно уйду без арестованных.

Лукреция направилась к распахнутым дверям, оставленным без охраны. Проходя мимо меня, она ухватила меня за руку.

— Пойдем! — велела она. — Вдвоем мы убедим отца. Я уверена, что он придет сюда и сам поговорит с доном Микелетто.

Я выдернула руку, пораженная ее наивностью. Неужто она, умница Лукреция, вправду верит, что безопасно оставлять Альфонсо без присмотра, с одним кинжалом и несколькими безоружными слугами обороняться против отряда людей Чезаре?

— Я останусь, — твердо заявила я.

— Нет, пойдем! — не унималась Лукреция. — Вдвоем мы скорее уговорим его.

И она снова попыталась схватить меня за руку.

«Она сошла с ума, — подумала я. — Или она обезумела, или она куда глупее, чем я всегда считала». Я отступила назад и сказала:

— Лукреция, если кто-нибудь из нас не останется с моим братом, он погиб.

— Пойдем! — повторила Лукреция, и на этот раз ее голос прозвучал как-то глухо и странно.

Она снова протянула руку, и, внезапно уразумев, что столкнулась с неописуемым предательством, я в ярости потянулась за стилетом.

И тут меня охватила паника: оружие, некогда подаренное мне Альфонсо, исчезло. Кто-то — когда я спала или была чем-то отвлечена — украл его у меня, кто-то, заранее знавший о приходе Кореллы и о том, что должно произойти.