Невеста для варвара

Это были оленьи люди, и комариная их земля прозывалась Большеземельской тундрой.

Но чем выше поднимались Головин сотоварищи, тем чаще встречали торговых людей, спускавшихся по течению. Покуда расходились бортами, переговаривались, спрашивали об уровне воды, нет ли разбойных людей, что на волоках творится. Иных, лишних вопросов не задавали: народ здесь ходил бывалый и оттого опасливый, много не болтали. Встречные Усою пугали, мол, не поспеете ко сроку, сядет вода, а на уральском каменном волоке судов скопилось, сволочей не хватает, уже и каторожных пригнали.

И все ругали не Демидова, а его управляющего, который распоряжался на тяжелом волоке.

Сволочи гребли и жаловались, что дышать здесь тяжко из-за смердящих болот, особенно в безветрие скоро выдыхались и все ждали некой горы Ураны, где все переменится и уж потом до самого Уральского камня земля, деревья, мох и сама вода начнут источать благоухание. Но коч миновал поворот за поворотом, уж и ночи не стало вовсе, и солнце вставало, едва коснувшись окоема, даже оленьи люди пропали, а заветного места все не было. И вот наконец впереди по правому берегу показалась каменная гора, и гребцы возрадовались, заговорили даже самые молчаливые:

— Урана! Урана!..

И так благоговейно, с чувством, будто и не сволочи вовсе. Однако еще два дня обливались потом, изнывали от гнуса и стыли от студеных дождей, прежде чем ее достигли.

За горою даже свет переменился, поскольку дотоле виделся сквозь комариную тучу, висящую над судном; здесь же в мгновение единое просветлело и тихо сделалось, будто уши заложило. И дух стоит благостный! А капитан тем часом лоции сверял и судовые записи вел. Вздумал местоположение горы определить, но глянул на матку, а стрелка крутится, ровно заведенная игрушка немецкая! Тогда он перенес компас на нос коча и пистоли из-за пояса вынул, дабы не возмущали магнит, однако стрелка все одно дергается и дрожит, как перепуганная кобылица.

Мартемьян в ноги Головину рухнул:

— Дозволь, хозяин, к берегу пристать! Коль мы босыми на гору сию взойдем — силы наберемся и уж до волока доч гребем. Здешняя землица силы дает.

— А не знаешь, отчего матка пляшет?

Артельный покосился на компас:

— Чует, должно быть, слезы божьи.

— Слезы?..

— Сказывают, когда Господь землю создал, то спустился с небес и босыми ногами сюда наступил, дабы позреть на свое творение. А как увидел вокруг хлябь да грязи болотные, так заплакал.

Тут и Тренка из своего чума появился и говорит:

— Чалься, боярин. След мне на землю сойти.

Из соображений безопасности капитан строго-настрого приказал нигде не приставать, наночлегстаиовиться на якорь, тем паче в таких глухих местах, и если дрова кончатся, то на берег высаживаться с челнока, что был закреплен у кормы. И отказал бы сейчас даже югагиру, дабы команде не спускать, но тут из трума на палубу явилась Варвара, а служанка ее говорит:

— Княжна желает по травке походить и сим воздухом подышать вволю. Мы уж задохлись в труме.

После того как Головин прогнал ее ночью, Пелагея то ли от обиды, то ли от стыда говорит, а сама в сторону смотрит. Но Ивашка случайно глянул на Варвару и даже сквозь мудреную индийскую ткань взгляд ее поймал — такой прозрачности воздух здесь был!

А Варвара смотрит на него, Ивашку, и тоже просит…

Капитан велел причалить левым бортом, носом на стремнину, чтоб в случае чего сразу отвалить, и все-таки сначала лазутчиков выслал, сам весь берег через трубу осмотрел. В одном месте заметил что-то вроде тропы, да ведь, может, звери на водопой ходят. Лазутчики почти час вдоль склона порыскали, помелькали треуголками средь буйной зелени, следов человеческих не нашли и кричат:

— Сходите! До чего ж место благодатное!

Дозор на коче оставили, сбросили сходни и ступили на берег. А там после зловонных болот, где только лягушки голосят, и впрямь будто рай земной: птицы поют, лес высокий под горой, травянистые лужки и пчелки летают! Сволочи покшенки сбросили и босыми в тот час на гору побежали, команда по берегу разбрелась, и кто в мураве развалился, кто с любопытством по сторонам таращится. Тренка же сразу отделился и скоро пропал, да и присматривать за ним некогда было — Ивашка с Варвары глаз не сводил. Девицы как землю под ногами почуяли, так и понеслись, словно кобылицы застоялые. И когда набегались, сели на лужайке и стали венки плести. Головину самому любопытно: отчего средь зловонных болот такое благолепное место образовалось? С Прончищевым условие было по пути реки описывать, а если морем пойдет, то береговую линию уточнять, острова, что встретятся, на карту наносить, глубины мерять и прочие навигационные наблюдения производить. Пошел он вдоль подошвы горы Ураны и глядь, по каменной осыпи Тренка бродит, глыбы руками щупает. Взад пойдет, вперед, словно ищет что-то. Ивашка к нему приблизился, а югагир почуял это и спрашивает:

— Зришь ли врата, боярин?

Головин весь склон осмотрел — один камень, щебенка да мелкие деревца, а выше скала отвесная. Вершина горы от воды и мороза разрушается и сыплется вниз, и ничего похожего на ворота не заметно.

— Не вижу, — говорит.

— Солнце тебе куда светит?

— В затылок.

— А который час?

Ивашка часы швейцарские достал: — Четверть третьего пополудни.

— Да уж должны открыться…

— Кто?

— Врата… Ну, погодим еше.

И пяти минут не подождали, как у верхней кромки осыпи и в самом деле некий темный проем обозначился — два великих каменных столба с перекладиной. Но в рост не пройти, полсажени высоты осталось, ниже глыбами все завалено.

— Вот теперь зрю! — изумленно проговорил Ивашка, дивясь тому, кто же тут каменным строительством занимался, в эдакой глуши, и сколько же народу согнали, чтоб такие великие столбы с перекладиной отесать и поставить?

— Можно ли во врата пройти?

— На четвереньках так можно.

— Тогда покличь невесту. Да скорей, а то затворятся; А служанка ее пускай там останется.

Головин спустился, прибежал на лужок, а Варвара сидит в цветущей траве, сама как цветок, да еще венок сплела и на голову надела поверх покрова — истинно невеста в церкви пред венцом…

— Ступай со мной, Варвара Васильевна, — велел он, глядя мимо. — А ты, Пелагея, здесь останься.

Варвара послушно встала и, приподнимая подол сарафана, пошла по высокой траве, а капитан почуял затылком привязчивый, лешачий взор служанки. Когда же они поднялись к горе и под ногами оказался дикий, мшистый камень, невеста потеряла уверенность, и то споткнется, то поскользнется. Руку бы ей подать, да ведь служанкин взор и сквозь деревья сквозит…

И не посмел бы Ивашка сего сделать, но Варвара вдруг оступилась и сама помимо воли на руку его оперлась да так более не отпустила. А он даже сквозь суконный обшлаг кафтана почуял жар от ладони, коей она обхватывала его запястье, и огонь сей, сердца достав, ожег и остановил биение.

Пришли они так к Тренке, а тот говорит:

— Жди нас здесь, боярин.

И повел Варвару по осыпи. Сам идет спотыкается, руками глыбы шарит, и она тоже, ровно слепая, ибо в сапожках-то на высоком подборе неловко ступать по камням. Кое-как поднялись они к вратам и вроде бы вошли в них, согнувшись, но тут же и вернулись.

— Иди сюда, боярин, — окликнул югагир.

Оказалось, камни, ссыпаясь сверху, закатились в ворота и вход завалило — не протиснуться. Только слышно, воздух из подземелья сквозит, и то ли из недр горы Ураны, то ли от венка Варвары запах источается благостный, цветочный. Ивашка глыбы из ворот выкатил, мелкие камни выбросил и освободил вход. Солнце как раз в пещеру светило, и в его лучах открылась высокая зала со ступенями вверх. Только сквозь ворота столько камня насыпалось, что смотришь, как с горы. Спустились они сначала на пол, и видно, югагир здесь бывал не раз, поскольку, слепым будучи, повел невесту по сей лестнице уверенно, а Головин позади них пошел. Взошли они сажени на четыре в высоту, и тут свет совсем пропал, темно сделалось и ступени кончились, куда дальше идти, не видно, но пустота вокруг чувствуется и под ногами пол ровный, словно палуба.