Невеста из империи Зла

— В тебя? Ну, разве что с первого взгляда. Пока получше не узнаешь.

Марика всю жизнь была избалована мужским вниманием. Вокруг нее постоянно вертелись мальчишки: в деревне, куда ее отправляли на каникулы, они гонялись за ней, чтобы поцеловать; во дворе у нее был персональный «жених» Гоша Тимофеев; в школе — еще куча приятелей. «Гулянье» с ней было столь же престижно и почетно, как обладание магнитофоном, мотоциклом и дядей – капитаном дальнего плавания.

Марика никогда особо не старалась быть популярной. Это выходило как бы само собой — естественно и без надрыва. Более того, в качестве эксперимента она иногда позволяла себе побыть стервой — просто для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Но и хлопанье дверьми и страстные разборки с кавалерами шли ей на пользу. Ее считали «знающей себе цену».

Единственным человеком, который не спешил круглосуточно восхищаться Марикиной красотой и умом, была Света. В отличие от младшей сестры она никогда не придавала особого значения нарядам и посиделкам с гитарой, считая их бесполезной тратой времени.

— Принцесса подъездного значения, — подтрунивала она над Марикой. — Кому ты пытаешься пускать пыль в глаза?

— Всем! — кипятилась та. — У тебя, между прочим, никогда в жизни не было столько женихов!

— О, господи, как я несчастна, что за мной не ухаживает ни один малолетний пэтэушник! Ведь мы могли бы с ним до рассвета торчать на лестничной площадке, плевать на пол и писать на стенах матерные слова!

Вольно или невольно Марика заражалась ее скептицизмом по поводу своих кавалеров. Света была для нее как Америка, которую нужно было догнать, перегнать и удивить. И если сестра насмешливо воротила нос от Марикиных достижений, то, значит, они действительно ничего не стоили.

Окружающие с детства воспринимали Свету всерьез: никто из ее ровесниц не перечитал столько книжек, никто не мог похвастаться таким количеством пятерок в дневнике, никого, кроме нее, не посылали во всесоюзный пионерлагерь «Артек». И Марика со всеми своими мальчиками терялась в лучах ее славы, как свет настольной лампы среди яркого дня.

«Вот вырастешь как Света, возьму тебя на рыбалку», — обещал Марике дедушка.

«Бери пример со Светланы — она никогда не раскидывает свои игрушки», — говорила мама.

«Золотой ребенок! — восхищались гости. — Читает, учит уроки, родителям не мешает… Сразу видно: далеко пойдет».

А другой ребенок (только что скакавший по дивану и с хохотом валившийся на гостей) стоял в дверях и молча дул губы. Им-то восхищались только как «хорошенькой девочкой». А Света была еще и «умненькой».

Как только старшая сестра поступила в МГУ, Марика тут же собрала вещички и поехала смотреть, как она там устроилась. До этого ей никогда не приходилось быть в Москве. Огромные проспекты, высотные здания, правительственные кортежи, несущиеся по улицам, — все это произвело на нее неизгладимое впечатление. Марика ходила по улицам с округлившимися от восторга глазами и все повторяла: «Хочу тут жить! Хочу тут жить!» Это был новый, блистательный и роскошный мир.

По правде говоря, родители не были особо счастливы, когда Марика объявила им, что тоже собирается на учебу в Москву. За Свету они были спокойны — она была разумным и трезво мыслящим человеком. А вот младшая дочь с ее буйным темпераментом и импульсивностью вполне могла ввязаться в какую-нибудь историю.

Но Марику уже было не остановить. Слишком сильно она хотела новых событий, новых горизонтов и новых знакомств.

Первым московским разочарованием стала для нее студенческая бедность. В Горьком ей совершенно не нужно было задумываться о пропитании и о карманных деньгах. А здесь, в Москве, ежемесячная стипендия и присланные из дома шестьдесят рублей разлетались в считанные дни.

Но самое досадное заключалось даже не в этом. Привыкшая к повышенному вниманию к своей персоне, Марика с удивлением обнаружила, что Москва вовсе не собирается носить ее на руках просто за красивые глаза. Здесь было полным-полно хорошеньких длинноногих девочек, жаждущих успеха.

Выйти за рамки «принцессы подъездного значения» оказалось ой как нелегко!

Не то чтобы Марика осталась совсем без ухажеров — многие парни считали ее весьма привлекательной. Но среди них попадались либо иногородние студентики с невзрачной биографией, либо ненадежные и бестолковые типы вроде Жеки Пряницкого.

Лишь однажды Марике показалось, что судьба улыбнулась ей.

Они познакомились в очереди в театральную кассу. Билетов было мало, а театралов — много. И тогда к Марике подошел Олег и предложил лишний билетик.

Надо признаться, новый знакомый сразу произвел на нее впечатление. Небрежно, как о чем-то незначительном, он упоминал о своей дружбе с академиками, рассказывал смешные истории о членах ЦК, описывал интерьер дачи Пугачевой… А как виртуозно он цитировал Овидия! Уже за одно это в него можно было влюбиться без памяти.

На следующую встречу Олег прикатил на черной «Волге». Шофер в кроличьей шапке открыл ему дверцу.

— Я на сегодня свободен?

— На сегодня — да, а завтра как обычно в восемь-тридцать.

Выдав ошарашенной Марике белую розу в целлофановом конверте, Олег поцеловал ее в запястье.

— Как я рад вас видеть!

— Олег Сергеевич, а можно вас попросить? — прервал романтическую сцену шофер.

Олег нехотя повернул голову:

— Да?

— Не могли бы вы мне помочь? Тут в ГУМ люстры чешские завезли, я жене хотел купить. Не одолжите мне пятьдесят рублей? А завтра утром я вам отдам.

Олег на секунду замялся, но все же отсчитал ему две двадцатипятирублевки.

— Да ладно… Считай, что это подарок на день рождения.

Разумеется, Марика была поражена в самое сердце. И, разумеется, все это великолепие оказалось блефом.

Уже потом она догадалась, что Олег поймал «Волгу» за ближайшим углом и договорился с владельцем, чтобы тот изобразил его личного шофера. Парень, не будь дурак, раскрутил «шефа» на лишние пятьдесят рублей, зная, что тот не посмеет осрамиться перед дамой.

Олег не имел ни малейшего отношения ни к академикам, ни к Алле Пугачевой. Он работал одним из кадровиков завода «Динамо». Впрочем, его можно было понять: ему было скучно быть кадровиком, поэтому в своем воображении он перевоплощался в великого ученого, которого все знают, любят и ценят.

Когда Олег врал, то просто упивался своей ложью, и чем дальше, тем больше в нее верил. Вранье его было самопроизвольным и неуправляемым. Стоило кому-нибудь появиться в новом плаще, как он заявлял, что у него был такой в прошлом году, но он подарил его своему приятелю. Машина у его родителей была одна, но восьми разных моделей, дача тоже одна, но почему-то то в Грузии, то в Крыму, то на берегу Ладожского озера.

Даже цитаты Овидия Олег придумывал сам. С чужих слов он знал, что это был великий римский поэт, ну и приписывал ему вычитанные в «Комсомольской правде» умности. Разоблачения он не боялся, справедливо полагая, что большинство девушек не разбирается в творчестве римских поэтов.