Невеста-изменница

У двери Рис застыл как вкопанный. В комнате, где большая часть мебели оставалась накрытой белыми хлопчатобумажными чехлами, перед венским роялем Стрейхера, любимым инструментом, приобретенным его дедом, на котором он сам и играл, сидела на табурете Элизабет.

Инструмент был сделан из красного дерева с резными, частично позолоченными ножками. Глаза Элизабет были закрыты, а бледные пальцы порхали над клавишами из слоновой кости. Мальчика в комнате не было. Она играла для себя, играла так, как будто каждая нота исходила из ее собственного сердца. Рис вспомнил, как много лет назад он впервые услышал ее игру — она играла для него — и как в нее влюбился.

Сочные аккорды Бетховена взяли его в плен, и он не смог бы пошевелиться, даже если бы в доме возник пожар. Элизабет улыбалась. Закончив играть, она открыла глаза и увидела его.

Ее лицо было бледным. Секунды растянулись в вечность, но никто из них не проронил ни слова. Его пульс участился, дыхание стало прерывистым, воздух в комнате, казалось, был насыщен электрическими разрядами. Напряжение нарастало. Его тело проснулось к жизни, и в жилах закипела кровь.

На ней было утреннее платье из простого черного бомбазина со вставками из черного крепа, достигавшее подбородка, менее строгое, чем остальные. Черные волосы были распущены и, подколотые по бокам, густыми кудрями ниспадали ей на спину.

Она была прекрасна и еще более желанна, чем в пору девичества.

Он ощутил острый прилив желания: хорошо бы подойти к ней, заключить в объятия и поцеловать. А затем повалить на толстый персидский ковер, сорвать с нее одежду и насладиться видом шикарных форм ее тела.

Однажды они уже занимались любовью, но тогда все произошло быстро и не принесло удовлетворения. К тому же он никогда не видел ее обнаженной.

— Рис?..

Звук получился низкий и гортанный. Она назвала его по имени, чего раньше не делала. Его возбуждение усилилось. Он двинулся к ней. Раненая нога на этот раз была ему послушна.

— Ты играешь по-прежнему хорошо, — сказал он, подходя к ней.

Элизабет поднялась и стояла теперь так близко, что он уловил запах ее цветочных духов, так близко, что, наклони он голову, мог бы коснуться ее губ своими.

Но разум подсказывал ему — лучше этого не делать.

А возбуждение подталкивало получить желаемое.

У нее были полные, манящие губы, идеально очерченные, цвета лепестка темно-красной розы. Когда она еще раз посмотрела на него и прошептала его имя, Рис понял, что пропал.

Наклонив голову, он поймал губами ее рот и ощутил теплое прикосновение ее губ. Они слегка дрожали. Он подумал, что она оттолкнет его, но ее полные губы расслабились и распахнулись, дав доступ его языку. Послышался легкий стон, прозвучавшие в нем тоска и страх словно подстегнули его. Его поцелуй стал более страстным.

Рис не был ей ничем обязан. Видя, что она его не отталкивает, он решил не сдерживать себя и подарить ей то наслаждение, которого не мог дать раньше.

Он прижал ее к себе, чтобы она ощутила его возбуждение. Задрожав, Элизабет качнулась и припала к нему в истоме, но в следующий миг отстранилась и посмотрела на него большими и круглыми глазами — скорее голубыми, чем серыми, — так, как будто случившееся безмерно удивило ее. Потом поднесла руку к своим опухшим от поцелуя губам.

— Ты никогда… никогда раньше не целовал меня так.

Он нахмурился:

— Я много чего раньше не делал. Я был молод и достаточно глуп, потому что думал: мы научимся всему этому вместе. Теперь я другой человек, Элизабет.

— Да…

Она проглотила вставший в горле ком.

— Буду рад показать тебе то, чего не знал раньше. Гарантирую, ты останешься довольна.

Элизабет побледнела.

— Я… я не хотела, чтобы это случилось. Я только… я не знаю… все произошло как-то само собой.

— Ты — вдова. Уверен, у тебя есть физические потребности. Как я уже сказал, буду рад удовлетворить тебя любым способом, каким пожелаешь.

Она вскинула подбородок. Он, кажется, слишком далеко зашел.

— Боюсь, вам придется извинить меня, милорд. Мне нужно посмотреть, как там Джеред.

Рис не сделал попытки остановить ее. В душе он был рад, что она уходит. И молча выругал себя, что неверно оценил ее. Что это на него нашло? Как мог он снова оказаться во власти ее, чар?

Повернувшись на каблуках, Рис вышел из музыкального салона, стараясь не думать о том, как сильно ему хочется снова поцеловать ее.

И не только поцеловать.

Желая успокоить сердце, Элизабет быстро шла по коридору. Боже милостивый, когда она приехала сюда, то не могла представить, что Рис возжелает ее. Во времена их юности он был таким робким, что никогда даже не поцеловал бы ее, если б она не взяла инициативу в свои руки.

В ту ночь, когда они занимались любовью в карете, она сама толкнула его на продолжение, сама не захотела останавливаться.

Как же могла она теперь не понять, что он уже не мальчик, но мужчина? Что, несмотря на свою враждебность, может возжелать ее, как мужчина желает женщину? Все же он не стал совершать насилие. Ограничился одним поцелуем.

Господи, и это ей понравилось!

Как и раньше, ей не хотелось прерывать поцелуй. Элизабет давно забыла, что значит хотеть мужчину. Желание это пропало у нее сразу, как только Рис уехал в Лондон.

К Эдмунду она ничего не испытывала. Ничего, кроме отвращения.

Эдмунд силой заставлял ее исполнять супружеские обязанности. Ему не приходило в голову, что женщина тоже должна получать от этого удовольствие. В их первую брачную ночь Эдмунд лег на нее и овладел ею, задрав на ней ночную рубашку. Их нерегулярные совокупления были для нее болезненными и унизительными. Звук его шагов в соседней комнате стал ей ненавистен, как и звук поворачивающейся дверной ручки.

Элизабет думала, что мужское прикосновение больше не вызовет у нее радости. Но сегодня… сегодня она обнаружила, что в ней еще жива женщина и что Рис ей не безразличен. Что он по-прежнему способен, как и раньше, возбуждать в ней запретные желания. До сего дня это казалось ей невозможным.

Теперь она знала правду, и эта правда пугала.

Приподняв подол черного траурного платья, Элизабет торопливо поднималась по ступенькам. Вчера вечером она отказалась от ужина с Рисом и его теткой, леди Тависток, приехавшей накануне.

Но вдовствующая графиня прислала ей записку, в которой просила Элизабет прийти с сыном к ней на послеобеденный чай. Проигнорировать подобное приглашение Элизабет не могла.

Дрожащими руками она открыла дверь спальни. На ее губах еще пламенело воспоминание о жарком поцелуе Риса, и сердце продолжало бешено колотиться. Переступив порог своей комнаты, Элизабет закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, чтобы не упасть.