Невеста на полставки
Шрифт:
Мы сразу идем к консьержу. Он заявляет, что Злата не появлялась.
– Вдруг пропустил? – разводит руками отец.
Мы поднимаемся, и я сразу замечаю бумажку, торчащую из-под пушистого коричневого коврика с надписью Welcome.
– Записка на месте… Значит, она не приходила… – заявляет отец.
Мы заходим в квартиру, я звоню ей уже, наверное, пятидесятый раз за этот вечер, и вдруг слышу звук ее телефона. Он идет из ее комнаты. Кидаюсь туда в слепой надежде увидеть Златку. Однако звон идет из дорожной сумки.
Открываю, так и есть. Подаренный мной телефон лежит там, оставленный ею.
– И
– У меня есть! – радует отец.
Глава 29. Одно доброе дело
Этот же вечер (сразу после того, как Злату выгнали из дома):
Злата
Когда за мной закрывается дверь, ни секунды не медлю, сразу бегу к лифту, потом на улицу – и подальше из этого гадюшника. Даже забываю попрощаться с консьержем, хотя мы довольно мило здоровались все эти дни. Не до любезностей мне сейчас.
Хочется рыдать в голос и одновременно вздыхать от облегчения. Это двоякое чувство разрывает меня на куски.
«Как? Как я могла так ошибиться?»
Ведь ничто не мешало спросить – дорогой Артём, ты мой жених или не мой? Он бы покрутил у виска и пошел своей дорогой, а я бы не сделала той роковой ошибки.
В то же время хочу сказать всевышнему за эту ошибку спасибо. Не представляю, как смогла бы разделить постель с Артёмом-старшим. Хотя меня к этому долго готовили, всё же переступить через себя очень сложно.
«Ночью все кошки серые!» – любила повторять мама Марисоль.
Может, оно и так, но этот кот хотел любви при свете дня, к тому же сразу оптом за неделю. Почти тридцать лет разницы в возрасте, но даже не в этом дело. Старший Энгрин, на мой взгляд, не человек вовсе, а тварь, движимая животными инстинктами!
С Артёмом-младшим всё было по-другому. Как любовник он мне был очень даже приятен. Он – привлекательный мужчина, пусть сам так не считает. Да что там говорить, за эти дни я к нему прониклась, хотя теперь понимаю, что мои чувства ему не нужны. Ни мои чувства, ни я сама. Просто взял и ушел, просто взял и бросил… Может быть, так лучше? За сегодня я отлично узнала, что он за человек.
Теперь мне хотя бы понятно его нежелание на мне жениться, связь с секретарем. Ему серьезные отношения вообще не нужны, ему достаточно горничных-шлюх. Думаю, с нахождением новой у него проблем не возникнет. Только свиснет, и набегут новые желающие раздвигать перед ним ноги.
От сознания того, что, возможно, уже завтра он будет заниматься любовью с кем-то еще, мне делается горько и противно. И за себя обидно. Даже если изначально он не воспринимал меня серьезно, я что… настолько сильно не гожусь ему в жены?! Какой во мне изъян? Неужели он правда видел во мне лишь горничную-шлюху? Зачем тогда эти ужины в ресторане? Сон в обнимку? Одни сплошные вопросы, а ответов на них уже не получу.
«Дурочка! Маленькая дурочка!» – мысленно кричу на себя.
Только от этих криков лучше не становится. Сердце болит и кровоточит из-за того, как Энгрин-младший меня оттолкнул. Он сделал это безжалостно, как будто я какая-то прокаженная. Даже разобраться не захотел, бросил на растерзание своему
папаше, разве он не знал, какое это животное? Должен был знать, ведь он его сын.«Что же мне делать дальше?»
Резонный вопрос, а ответа снова нет. Сколько я ни старалась: работала у Габарашвили от зари до зари, потом выполняла все прихоти Энгрина – всё равно оказалась на улице без гроша в кармане. Теперь даже о картошке приходится только мечтать…
Ёжусь от холода и как никогда остро ощущаю, какая я маленькая и беспомощная.
Самое паршивое – деваться мне совершенно некуда, вот вообще. Никаких знакомых в Москве у меня нет. Тем не менее твердо знаю, что к Энгрину-старшему не вернусь. И обратно в приемную семью не поеду. Милый папочка и дядюшка обязательно найдут способ продать меня во второй раз. Спасибо, мне и первого раза хватило.
«Может, на вокзал?»
Только как туда добраться вообще без денег? Да и дороги я не знаю.
Пока размышляю над этим, замечаю, что давно не узнаю улицу, по которой иду. Не помню, куда я вообще свернула. Пытаюсь сообразить, где нахожусь, и не получается. Заблудилась! И сколько брожу, погруженная в свои мысли, тоже не знаю. Ведь у меня даже нет наручных часов. Замечаю, что прохожие попадаются всё реже. Какие-то угрюмые, и не обратишься, чтобы спросить дорогу. Хотя, что мне это даст…
Дома вокруг совсем другие, никаких элитных построек, всё какое-то старое, обшарпанное. Хуже того, на улице темнеет со страшной скоростью… и холодает. Обхватываю плечи руками, пытаюсь согреться.
– Хуже не бывает! – бурчу себе под нос.
«Откуда ты знаешь? Может, кому-то сейчас гораздо хуже, чем тебе!» – спорит со мной внутренний голос.
Сворачиваю в какой-то проулок. Дальше тупик, вдали виднеется какая-то куча тряпья и мусорные баки. Мне туда точно не надо… Поворачиваюсь, чтобы уйти, и тут замечаю, что куча тряпья начинает постанывать.
«Боже… это человек!»
На улице уже очень темно, свет от фонаря до этого проулка почти не достает. И у меня, конечно же, нет фонарика. Стоны тем временем становятся всё громче. Мне удается расслышать, что голос женский:
– Помогите!
Не могу пройти мимо крика о помощи. Решаю выяснить, что же случилось, подхожу ближе. «Куча тряпья» оказывается самой обыкновенной старушкой. Похоже, у нее что-то повреждено, встать сама она не может.
– Деточка, помоги добраться до дома! – просит она меня так жалостливо, что мое сердце сжимается. – Уже час зову, никто не подходит! Я живу совсем рядом, быстро справишься…
Не то чтобы я куда-то торопилась…
– Конечно помогу! Так и замерзнуть недолго, ведь на асфальте лежите!
Сразу кидаюсь к ней. Она хватается за мою руку, пытается встать. Бабушка, мягко говоря, не легкая, но и я не на ладан дышу. Кое-как помогаю ей подняться. Тут замечаю, что одета она ни в какое не в тряпье, просто на ней очень много всего намотано: платок, шарф, безразмерная куртка, разодранная в нескольких местах.
Она не может наступать на одну ногу, предлагаю ей передвигаться прыжками, опереться на меня, что она и делает. Если не считать пострадавшей куртки, женщина кажется вполне опрятной. Что для меня ключевое – спиртным от нее не пахнет, а вот духами немножко тянет.