Невеста по найму

–  Где он?
–  сорвалось с губ, но по опустошенному взгляду матери я поняла, что не все так радужно, как хотелось бы.
–  Он жив?

–  Жив. Врачи готовят его к операции.

–  Я должна увидеть его! Должна сказать ему самое главное!

Евгения Александровна кивнула. Я ворвалась в реанимацию. Навстречу сразу же бросилась медсестра, пытаясь выставить меня за двери, но я двигалась напролом. Врачи стали помогать ей, наперебой галдя, что я не могу тут находится, что наврежу ему, сделаю только хуже, а я не слушала их. Взгляд прилип к мужчине, лежащему без сознания, на губах которого застыла улыбка, а все лицо было перепачкано кровью. Он ехал за нами с Милой и был счастлив.

–  Борись! Пожалуйста, борись! Я люблю тебя!
–  закричала я, когда врачи уже под руки потащили меня за дверь.
–  Люблю, слышишь? Только тебя люблю!

Опустошенная, я вернулась домой. Я не могла оставаться в больнице, хоть и очень хотелось, потому что следовало кормить дочь, но я решила, что сцежу достаточное количество молока и снова вернусь, чтобы быть рядом с ним. Я была нужна ему, я чувствовала это.

Когда я вошла в квартиру, то заплакала еще сильнее. Сердце рухнуло куда-то вниз. Все было украшено воздушными шарами, цветами и ароматическими свечами - Дима знал, как сильно я люблю их. А на кухне был накрыт праздничный стол. Он купил всю детскую мебель и обустроил детскую, я видела как там красиво, из-за полуоткрытой двери, где Лизка качала в колыбели Милу. Я прислонилась к стене в прихожей и скатилась по ней на пол. Только я была виновата в том, что случилось. Если бы я не изменила Диме, все сложилось иначе, мы бы уже были мужем и женой, а наша дочь наверняка родилась в срок.

Глава 14. Жалость или любовь

Я примчалась как только смогла. Евгения Александровна сообщила, что вызвала лучших хирургов из медицинского центра Димы, и операцию будут проводить тут, потому что транспортировка сейчас является невозможной. Для меня не имело значения, кто будет делать эту операцию, важнее было, чтобы мужчина выжил. Я не могла его потерять, потому что он был смыслом жизни для меня, как жаль, что поняла это так поздно.

– Он очень тяжело переживал то, что вы отменили помолвку, - произнесла Евгения Александровна, заставляя обратить на себя внимание.
– Я думала, что делаю нечто правильное и жизненно важное для сына, когда пыталась свести его с Ларисой. Подозревала, что она врет, но все же верила ей. Надеялась, что сын будет счастлив с женщиной, которая подходит ему по статусу, но он начал гаснуть. Он любил тебя по-настоящему.

Слова обожгли легкие, выбивая из них воздух. Я какое-то время смотрела на Евгению Александровну, но затем подскочила на ноги. Постаралась втянуть в себя воздух и подавить эту пульсирующую боль.

В голове пронеслись слова Евгении Александровны: «Любил»...

– Не смейте так говорить. Дима не умер, он будет жить. И он любит нас с дочерью.

– С дочерью? О какой дочери идет речь, Ксения?

Евгения Александровна изменилась в лице. Неужели она не знала, что у Димы родилась дочь? Неужели он скрывал этот момент от матери, решив оградить меня и Милу от ее вмешательства в наши жизни. Это было очень сильно с его стороны. На глаза навернулись слезы.

– У нас с Димой родилась дочь, нас только сегодня выписали из больницы, - ответила я, понимая, что скрывать смысла нет, ведь если с Димой что-то случится, его мать должна знать, что он оставил после себя дочь.

– Господи!
– Евгения Александровна приложила руку к лицу.
– Я плохая мать, раз сын даже не сообщил об этом, - произнесла она, а я решила сделать вид, что ничего не слышала, потому что единственное, что хотелось сказать в этот момент - подтвердить ее слова и дать понять, что если бы она не вмешалась в наши отношения раньше, то сейчас все было иначе.

Я ждала врача, словно верующие второго пришествия Христа. И когда он вышел из операционной, сердце оборвалось. Он мог сказать все что угодно, но я ждала положительные прогнозы, потому что от других новостей сердце просто разорвалось бы на части.

– Операция прошла успешно настолько, насколько это могло быть. Дмитрий выживет, но сможет ли он ходить, находится под большим вопросом.

Я прикрыла глаза и с облегчением выдохнула, начала благодарить Бога, что сохранил жизнь моего мужчины. А со всем остальным мы справимся с ним вместе. Самое главное - он будет жить, даже если больше никогда не встанет на ноги.

– Его можно увидеть?
– спросила, понимая, что если ворвусь туда снова, то меня выдворят.

– До завтра он не придет в себя. Мы вкололи ему успокоительные. Вы можете поехать домой.

– Но хотя бы увидеть его на минуту можно?

Я чувствовала, что это необходимо нам обоим. Возможно, Дима не слышал меня, но я надеялась, что близость поможет ему ухватиться за жизнь и бороться за нее.

– Только одну минуту, - ответил доктор и подошел к матери моего мужчины, а я юркнула в реанимацию, откуда вышла медсестра.

Я потихоньку подошла к кушетке, на которой он лежал, опасаясь нарушить его покой. Мой мужчина выглядел неважно. Улыбка сползла с лица и теперь превратилась в нечто убийственное. Внутри все сжалось от страха за его жизнь, от чувства вины за измену.

– Дима, если бы я только могла отмотать время назад и все исправить, - прошептала, подойдя ближе и взяв его за руку.
– Как много бед пришлось испытать из-за того, что не разобрала своих чувств сразу. Я так сильно люблю тебя... Отдыхай. Завтра я обязательно вернусь. И буду рядом с тобой, слышишь?

Я понимала, что он спит, потому осторожно отпустила его руку и направилась к дверям. На едва гнущихся ногах дошла до выхода и вызвала такси. Евгении Александровны уже не было, странно, что мать не попыталась увидеть сына, но не мне судить.

Придя домой в первом часу ночи, посмотрела на сестру, уснувшую у колыбели Милы.

– Лиз, - я положила руку на ее плечо, - переляг на кровать.

– Ой, Ксю, я только голову опустила и провалилась в сон, - произнесла Лизка, встала и обняла меня.

– Мама домой уехала?

– Да, у нее завтра какая-то платная консультация, но ты не переживай, я с Милой посижу. У меня ничего важного не будет...

Лизка позевала и отстранилась от меня.

– Спасибо, - прошептала я.

Сестра что-то угукнула и ушла в комнату. Комнату, где раньше мы спали вместе с Димой. В сердце больно кольнуло, словно в него вонзили ядовитую стрелу, и яд боли начал расползаться, отравляя организм. Я присела у кроватки дочери, стараясь сдерживать слезы. Нельзя было плакать, малышка ведь все чувствовала и волновалась вместе со мной.

– Люблю тебя, мое маленькое сокровище, - произнесла я, стараясь найти в ней успокоение и надежду на счастливое будущее.

Утром я покормила Милу и сцедила достаточно молока для двух кормлений. Я не знала, как долго пробуду в больнице, но пообещала Лизке, что потороплюсь, потому что у нее вырисовалась важная консультация по учебе вечером, пропускать которую было крайне нежелательно.

Когда я приехала в больницу, получила удар под дых. Доктор сказал, что Дима запретил пускать меня к нему. Попросил передать, что не желает меня видеть. Он возненавидел меня, знал, что только я во всем виновата и возненавидел, но мне было необходимо увидеть его и убедиться, что он действительно пришел в себя и дышит.