Невеста Субботы
Шрифт:
— Да и тебя, Флоранс, я узнал бы издали. Ты очень четко выделяешься на светлом фоне, — говорит он и, пошарив в кармане, протягивает мне обтянутую шелком коробочку.
Беру ее с опаской. Прежнему Жерару, сорванцу, швырявшему в меня орехами, ничего не стоило бы засунуть в коробок таракана, чтобы послушать мои вопли. На что способен Жерар нынешний, я не могу предугадать. Наконец я поддеваю ногтем крышку, рассчитывая увидеть крем для отбеливания кожи. А вижу золотое кольцо.
— Сим я скрепляю нашу помолвку, — торжественно объявляет Жерар и кивает мне: — Надень его, милая.
Пытаюсь втиснуть в него
— Экая досада! — бросает он, получив от этой сцены все, что хотел. — Выбирать кольцо мне помогала дочка ювелира, но я решил, что для леди нужно взять размером меньше.
— Хватит кукситься, Флоранс, — поджимает губы мама. — Невелика трагедия. Кольцо можно растянуть, а пока надень его на мизинец.
Вслед за Жераром и Гийомом, который шатается при ходьбе, мы попадаем в дом. Служанка докладывает, что стол накрыт к ужину, но мама сказывается больной. От тряски у нее началась мигрень, и она зовет Дезире, чтобы та помогла ей переодеться ко сну. Сегодня мадам Селестина ляжет рано, чтобы отдохнуть и набраться сил перед завтрашним балом. Я бы и рада отослать Дезире с глаз долой, но сестра, не моргнув глазом, заявляет, что в столовой она будет нужнее. Кто-то же должен прислуживать мамзель Флоранс за ужином. Благородной барышне не обойтись без камеристки. Смерив Ди таким взглядом, от которого у нее, должно быть, смерзлись внутренности, мадам Селестина поднимается наверх.
Уже знакомым маршрутом я иду в столовую. Дезире не отстает от меня ни на шаг, и я шепчу ей яростно:
— Лучше бы ты ушла!
— Еще чего! — шепчет в ответ сестра. — Я тебя не брошу. Тут такой домище, что на одном этаже не слышно, что творится на другом.
Когда мы входим в столовую, Гийом мрачнеет пуще прежнего, зато Жерар улыбается еще шире. Что же он задумал на этот раз?
— Мы заждались вас, — говорит мой жених и встает, чтобы отодвинуть мне стул.
Только тут мне бросается в глаза отсутствие прислуги. В столовой нас четверо. Дезире права: кричи не кричи, никто не придет на подмогу. Но когда вместо одного стула Жерар отодвигает два, я незаметно подталкиваю сестру к двери. «Беги отсюда!» — взывают мои глаза. Мне не составляет труда распознать, где заканчивается одна игра Жерара и начинается другая.
— Садитесь, — кивком приказывает он. — Обе.
Раздается такой треск, что кажется, будто стол раскололся пополам. Уперев кулаки в столешницу, Гийом смотрит на брата с неприкрытой ненавистью.
— Я не сяду за стол с ч-черномазой. — Он мучительно кривится, словно у него саднит язык, а не кулаки. — Если мы принесли присягу янки, это еще не значит, что мы должны перенять их п-повадки!
— Сядешь, — бросает Жерар через плечо. — Сядешь, раз я сказал. Я тут хозяин.
— Хозя-я-ин? А не много ли на себя берешь, б-бра-тец? Хозяин ты только потому, что, когда отец умирал, ты заперся с ним в спальне и заставил его отписать
тебе всю плантацию. Не знаю, что ты ему наговорил…— Чистую правду. Что с тех самых пор, как наш полк был распущен, ты не просыхаешь, брат. И что свою долю ты за месяц спустишь на ром, карты и девок. Учитывая, что в тот момент ты, пьяный вдрызг, блевал с балкона, убедить отца было не так уж сложно.
— Нет, Жерар, так в наших краях дела не делаются. Нет у нас такого закона, чтобы старший брат мог оттяпать все подчистую. Отец всегда говорил, что поделит земли между нами п-поровну, на двоих…
— Тогда уж на троих. Отец не обошел бы Гастона.
— Не смей упоминать при мне это имя! — ревет Гийом, как раненый вепрь, и толкает стол, выплескивая полсупницы гамбо на белоснежную скатерть.
Мы с Дезире едва успеваем отшатнуться, давая ему дорогу, и тревожно вслушиваемся в его проклятия и скрип лестницы под грузными шагами. О его присутствии еще долго напоминает запах перегара.
— Мой бедный, бедный брат, — сочувственно кивает Жерар. — Простите его старомодную чувствительность. Но давайте же выясним, с кем из вас двоих он не хотел садиться за стол!
По его кивку мы занимаем свои места. Искоса я поглядываю, как поведет себя сестра. Будет ли ерзать, не зная, куда девать локти, или, наоборот, вытянется в струнку, как в церкви во время пения гимна? Сесть в присутствии белого господина — тяжкая провинность для служанки, не говоря уже о том, чтобы очутиться с ним за одним столом. Такое испытание не всякая выдержит. Но Дезире ведет себя на удивление непринужденно. Сначала берет салфетку и разравнивает у себя на коленях, затем наливает в бокал воду из графина — словом, держится так, словно ее действительно пригласили на ужин!
Теперь я напрягаюсь в ожидании, как Жерар отреагирует на ее дерзость, но он усмехается, а затем жестом фокусника сдергивает салфетку, закрывавшую плоский прямоугольный предмет. Под салфеткой обнаруживается обычная доска. Дубовая, судя по темному оттенку древесины. Зачем она ему понадобилась?
— Положите сюда руки.
Переглянувшись, мы выполняем приказ.
— Ты видишь, что это, Флоранс?
— Просто доска.
— Верно. Такие доски вешают иногда у входа в церкви и танцевальные залы. Догадалась, почему?
Присмотревшись, я замечаю, что моя рука практически сливается с доской, тогда как кожа Дезире кажется на несколько оттенков светлее.
— Таким образом отсеивают полукровок. Я вошел бы в церковь, а ты, моя супруга, осталась бы за порогом. И твою квартеронку тоже впустили бы, потому что она вытянула длинную соломину. А ты нет, Флоранс. Тебе не повезло. В тебе взыграла дурная кровь. Скажи, как тебе такой живется? Ммм? — наклонившись к моему уху, шепчет он почти интимно.
— Я привыкла.
— Да полно тебе! Неужели ты не изнываешь от зависти к сестре? — Подцепив меня за подбородок, он без труда разворачивает мое лицо, чтобы я в упор смотрела на Дезире. — Эти изумрудные глаза, эта нежная кожа, как молоко с каплей карамели, а волосы… Сними тиньон, девочка.
— Мсье Жерар…
— Или тебе помочь?
Клетчатая ткань соскальзывает, открывая черные локоны, которые только того и ждали, чтобы рассыпаться по ее плечам.
— …Мягкие, как шелк, благоухающие, как цветник роз…