Невеста

— Нравится работать у нас, девочка? — спросил Хорен с ощутимым акцентом.

— Работа как работа, — ответила я. — Все нормально, только выторг маленький, людей совсем нет.

— Это потому что народ сейчас не о покупках думает, — сказал Хорен. — Но ничего, к Новому Году увидишь, табунами повалят. Политику на хлеб не намажут. Выпей со мной коньяк, за знакомство.

Ашот разлил для нас коричневую жидкость в одноразовые стаканы, мы выпили за встречу, потом за процветание. Я заметила, что себе Ашот по-новой уже не наливал. Потом он не прощаясь, вышел, плотно закрыв за собой дверь.

— Хороший коньяк, — Хорен поднял пузатую бутылку с надписью «Юбилейный». — Французы завидуют, говорят, у нас лучше, чем ихний. Пила раньше?

— Не-а, — сказала я. — В Брянске все больше водочку или самогон употребляют, или там спирт «Рояль».

Мне было понятно, чего добивается Хорен, подпаивая меня, и, пожалуй, я бы нервничала, не будь за моей спиной брянского опыта общения с кавказцами. Но теперь я старательно разыгрывала туповатую провинциалку, видя перед собой всего лишь очередного клиента, которого надо обслужить.

— Дверь закрой на задвижку, — сказал, наконец, Хорен. В его масляных глазках горело возбуждение. Он отодвинул стол, а я сделала шаг к дверям, украдкой вытащила из кармана презерватив, и, разорвав зубами обертку, спрятала скатанную резинку за щекой. Обернувшись, я увидела, как Хорен сбрасывает плащ и торопливо расстегивает черные брюки.

— Можно, я свет выключу, день–то на дворе, — спокойно сказала я, и, получив разрешение, повернула выключатель и в полумраке двинулась к лиловому органу, обросшему густым черным мехом.

Я нарочно не прятала зубы, чтобы Хорен не заметил резинку, делала ему больно, вроде бы случайно, как и пристало неопытной продавщице, а потом он поставил меня у стола и вошел сзади, едва я успела приспустить джинсы.

— Когда гандон одела? — удивился Хорен, но я изобразила страстный прогиб, застонала, и он задвигался во мне, теряя нить размышления, готовый пригвоздить меня к столу, все сильнее и сильнее.

Все завершилось минут за десять, я технично вытащила его член из себя, причем резинка осталась в моей руке, и я выбросила ее в мусорное ведро, наполненное объедками и окурками почти до краев. Другой рукой я поправила джинсы, потом застегнулась, заколола растрепанные волосы и холодно улыбнулась:

— Разрешите вернуться на рабочее место?

— Слышишь, сколько тебе лет? — вяло поинтересовался Хорен, так и не одевшийся, сидя на кушетке голым задом.

— Девятнадцать, — я решила быть краткой, чтобы никак не зацепить его внимание. Ну не хотела видеть его своим «уважаемым» мужчиной, ни даже многоразовым партнером. Уж больно специфический запах исходил из его черных зарослей.

— Если б Ашот не сказал, кто ты, я принял бы тебя за блядь с Тверской, — сказал Хорен. — У вас в Брянске всех учат с гандоном обращаться?

— Не всех, — сказала я. — Только, если кому здоровье дорого. Так можно идти?

— Иди, — Хорен махнул рукой, теряя ко мне интерес.

Можно сказать, я осталась довольна собой после первого эротического опыта в Москве. Не без тайного злорадства я представляла себе, через что прошла кичливая Ленка, завоевавшая к двадцати четырем право спать с одним мужчиной и торговать в стеклянном павильончике, куда не проникал холодный ветер и снег, своей парфюмерией. От Ленки мои мысли скакнули ко всем лимитчицам, так или иначе вынужденным приносить на жертвенник столичного благополучия свою молодую плоть.

Образ Богородицы отчетливо засветился передо мной, и я решила в воскресенье после работы найти ближайшую церковь, чтобы поставить свечу за выздоровление Вадика и за собственное благополучие.

Приближались новогодние праздники, снежная Москва прихорашивалась к ним, забыв или почти забыв о кровопролитии. Торговля шла на подъем, и я даже увлеклась, бойко замолаживая покупателей, составляя списки заказов для пополнения ассортимента и вечерами штудируя учебник Бонка в уютной квартирке Ашота и Лены. В понедельник, выходной день рынка, я ездила в центр, знакомилась с какими–то ребятами, впрочем, без продолжения и без намека на близость, а иногда просто ходила по музеям и универмагам, чтобы согреться.

К сожалению, работа на холоде все–таки вылилась для меня в ангину, так что Новый Год я провела в постели, глядя на вечную Пугачеву по ящику, в то время как Ашот с Ленкой уехали за город к его друзьям. К этому времени я уже поняла, что рынок мне не даст серьезных денег. Я только зарабатывала прибыль для ашотов, хоренов, их крыши (которую не видела никогда, но знала, что армян уважают), их поставщиков, но я сама в этом списке не стояла даже на последнем месте.

И вот, пользуясь тем, что мои благодетели уехали, я взяла газету «Из рук в руки» и начала обзванивать номера, которые прилагались к объявлениям о том, что на работу требуются молодые и красивые девушки. Мой хриплый от ангины голос не внушал особой симпатии по телефону, а может быть, сами диспетчеры, отвечавшие на звонки, отходили с новогоднего бодуна, но я упрямо продолжала звонить, пока не услышала на другом конце провода очень милый и доброжелательный женский голос. Мы договорились о встрече на следующий день, после чего я остаток вечера лечилась медом, чаем и малиновым вареньем.

На утро меня разбудил Ашот, но я соврала ему, что мне жутко плохо, и они с Ленкой уехали на рынок, а я надела сапоги на высоком каблуке, и, потратив с полчаса перед зеркалом, отправилась по адресу, полученному накануне. Это оказалась обычная квартира в блочной многоэтажке, где меня встретила обладательница приятного голоса, дама лет сорока с претензией на образ светской львицы.

Она представилась как Екатерина Андреевна, напоила меня чаем из фарфорового сервиза советских времен и завела душевный разговор о работе, которую я уже знала по Брянску. Я, впрочем, прикинулась начинающей, несколько раз краснела, когда речь заходила об интимных вещах, а потом пришел некто Эмиль от ее крыши и тоже стал меня допрашивать. Молодой, но уже облысевший спереди, он сразу перехватил нить разговора, и стало понятно, что Екатерина Андреевна не более чем болонка в услужении у хозяев. С этого дня — наших общих хозяев.

Уточнив, сколько я буду зарабатывать с каждого вызова, я в уме сосчитала, что это будет значительно больше, чем в Брянске, и не особенно сомневалась, когда Эмиль приказал мне раздеться. В конце концов, я в душе знала, что не оставила навсегда поприще проститутки, а если уж решение принято, то к чему оттягивать начало?

Эмиль хозяйски потрогал мои соски, погладил ягодицы, попросил стать на четвереньки и выгнуть спину.

— В попку работаешь? — сверкнул он жадным черным глазом.

— Только за хорошие чаевые, — ответила я.

— Ну-ну, — сглотнул он. — Бывает, что клиент не ведется на доплату за это дело. Что, послать его?

— Ваше дело договориться, — упрямо сказала я. — Лишние деньги мне не помешают. Можно одеваться?

— Да ты конкретная девка, — оскалился Эмиль. Вопрос он оставил без внимания, продолжая разглядывать мое тело. — А что у тебя с руками?

— Это от мороза, — сказала я. — На рынке зимой не мед.

— Ну-ну, — повторил Эмиль, рассматривая мои ноги.

— За неделю в тепле будут, как у младенца, — сказала я, думая, что за слоем тонального крема и пудры он еще не видит, что лицо у меня тоже обветрилось.