Невиданное

— Никаких привидений. Только зомби, которым нравятся немцы.

Она усмехнулась и закатила глаза.

— Где же они были, когда были нам нужны?

Я усмехнулась в ответ. Это было правильно. Это было нормально.

— Знаешь, о чем он спрашивал меня? — В ее голосе появились нотки недоверия. — Он спросил, не хотим ли мы продать Дом Эмбер. Можешь такое представить? Он сказал, что может заплатить золотом.

— И что ты ему ответила?

— Я сказала, что Дом Эмбер не будет выставлен на продажу ни при каких обстоятельствах.

Именно. Никогда не будет продаваться. Но потом мне показалось, что когда-то такое все же случилось. Однажды.

Мама начала смеяться.

— Что? — спросила я.

— Нам еще повезло, что твоей бабушки здесь нет.

Я тоже засмеялась.

— Боже мой, — сказала я. — И правда повезло.

Она засмеялась еще сильнее.

— Помнишь того риелтора, которая постучал в двери?

— Она не знала, что ее ждет. Бабушка была так возмущена. «Что вы имеете в виду «если я когда-нибудь решу продать Дом Эмбер?»

— Тот нацист тоже не знал. — Она вытерла слезы, появившиеся оттого, что она сильно смеялась. — Нам не понадобились бы зомби.

— О, мой бог, — выдавила я, — бабушка бы сжевала его и выплюнула. — Мы посмеялись еще немного, затем наши улыбки увяли.

Мама произнесла:

— Ты же не забудешь ее? Ты расскажешь о ней своим детям? В ее глазах снова появились слезы. Другие слезы.

— Я расскажу, мам. Я буду помнить.

— Хорошо. — Она кивнула.

Потом я задала ей тот же вопрос, который задавала Мэгги.

— А ты помнишь свою бабушку? Фиону?

Мама задумчиво посмотрела вдаль.

— Наверное, я не слишком много рассказывала тебе о ней. — Она снова перевела взгляд на меня. — Я помню ее. Она всегда немножко пугала меня, — наверное, поэтому я не часто говорила о ней. Она… — мама задумалась над выбором слов. — Она мне никогда не казалась счастливой. Я знаю, что она любила бабушку и Мэгги, и меня, но всегда казалось, что она дистанцировалась от всего. Наверное, это из-за тех вещей, которые делали с ней, когда она была молодой. Возможно, она была шизофреником — в те времена не слишком много знали об этой болезни. Ее лечили электрошоком, и другими вещами… Наверное, они старались ей помочь.

— Ты думаешь, что она была сумасшедшей?

— Иногда, мне кажется, что так считала моя мама. Наверное, и я тоже. Должна тебе сказать, что не так уж весело жить в семье, где есть убеждения, что в их роду могут быть сумасшедшие. — Она покачала головой. — Но в те времена было слишком легко представить женщину безумной. Она была мечтательницей. В своем роде она была замечательным человеком. Писательница. Поэт. Знаешь, она ведь опубликовала несколько книг.

В роду могут быть сумасшедшие. Наверное, Мэгги была права — наверное, следует подождать еще немного, прежде чем я скажу моей маме, что у меня бывают видения.

Мы собрали упаковочные ленты и ножницы, чтобы положить все на место в кухонные ящички. Без Розы в кухне было холодно. Я помешала угли кочергой, бросила сверху пару бревен. Затем заметила, что пропустила пятнышко крови, когда убиралась. Это напомнило мне о слове, которое написал Джексон.

— Мам, а ты когда-нибудь слышала слово «янус»?

— Ян-ус, — поправила она мое произношение. — Это был Римский бог.

— Серьезно? Бог чего?

— Янус был двуликим богом, — сказала она. Считается, что одно лицо было лицом красивого молодого человека, второе принадлежало старому, бородатому мужчине. Символически, старик смотрел в прошлое, а молодой парень — в будущее. Он был богом начинаний и свершений. Богом времени. Месяц январь назван в его честь. А почему ты спросила?

— Джексон упоминал о нем, — сказала я. — Впечатляющие знания римской мифологии, мам. Спасибо.

Вошел папа.

— Где он? — спросила я.

Какое-то мгновение он не понимал о чем речь.

— А, я отвез Джексона прямо домой.

— С ним все в порядке?

— Да, с ним все в порядке, детка. У Джексона случаются судороги после аварии. Ты знала об этом? Он учился справляться с ними.

Да, я знала о приступах эпилепсии у Джексона. Много лет назад папа усадил меня на диван и постарался подготовить меня к тому, что с ним может случиться приступ, когда мы будем вместе играть. Но на протяжении десятилетия, я не видела ничего подобного. Такая жестокость, кровь… Что за ужас, когда над тобой постоянно висит такое. Это ужасно, что кому-то приходится учиться, чтобы справляться с подобным.

Мама попросила папу отнести запечатанные коробки в автомобиль.

— Нужно отвезти их в службу доставки до пяти часов, — сказала она, — чтобы к утру они могли доставить их.

Я помахала им на прощание. Когда я вошла внутрь и закрыла входную дверь, на меня нахлынули мысли о тенях и чердаке. Я подняла глаза к лестнице. Там стояла Мэгги.

— Ты рассказала ей?

— Нет, пока. — Я покачала головой.

— Просто попробуй подождать, — сказала она, — посмотри, что случится дальше.

Я поняла, что остался безумный вопрос, с тех пор, как она впервые упомянула о чердаке.

— Мэгги, если ты спала, когда я нашла тебя-девочку на чердаке, как я могла разговаривать с тобой? Это ведь не была тень, ведь так?

— Ты видела прошлое, так что для тебя это была тень.

— Допустим, — сказала я. — А что насчет тебя?

— Я спала в прошлом — тень сновидения.

— А ты можешь возвращаться в прошлое, в твоих снах?

Она кивнула и слегка пожала плечами.

— Иногда, ты просто наблюдаешь за чем-то, но иногда, ты являешься конкретным человеком, думаешь ее мыслями. С тобой так бывало?

— Да, — я поняла, это случалось. Наверное, мои сны о маленькой Дейрдре и Фионе были тенями. Вот только… — А как мы можем разговаривать, видеть друг друга?

Она снова пожала плечами.

— Я думаю, наверное, психические переживания как-то связаны с энергией. Наверное, где бы мы ни были, твоя энергия может видеть мою энергию и наоборот. — Наверное, это вызывает сомнение; она постаралась объяснить. — Знаешь, что я узнала когда-то от учителя? Если ядра атома взорвать до размеров горошины, его электроны будут размером с булавочную головку на орбите этой горошины — и шириной с футбольное поле. Можешь себе это представить? Горошина, булавочные головки по краям футбольного поля, а все остальное это просто пустое место.

Я покачала головой, ожидая кульминации.

— Видишь ли, мы думаем о себе, как о твердой субстанции — она похлопала себя по руке, — но это не так. В действительности, мы в основном являемся пустыми. Твердыми нас заставляет казаться энергия, которая нас соединяет. И энергия не управляется временем или пространством. Все это часть духа. На чердаке мы обе вернулись в один и тот же момент в прошлом. Мы были в видении, но ни одна из нас не была его частью. И поэтому мы могли видеть друг друга и разговаривать. Наверное.