Невидимка с Фэрриерс-лейн

Взгляд у него был мрачен, а в словах явно звучала невысказанная угроза.

– Вот поэтому я и воздержался в присутствии вашей дочери от упоминания истинной причины моего визита, сэр, – спокойно ответил Томас. – Да ведь миссис О’Нил и не могла что-либо знать о приходе мистера Стаффорда, так как ее не было дома, вот поэтому я и проявил такт.

– Спасибо и на этом, – проворчал Харримор, – хотя понятия не имею, что мог вам рассказать Девлин.

– Очень мало, – поспешил ответить О’Нил, – только то, что мистер Питт уже знает от других. Но, боюсь, ему придется трудно. Дело не из легких.

В ответ Харримор проворчал что-то нечленораздельное.

Дверь опять отворилась, и вошла очень пожилая женщина с большим, тяжелым бюстом, узкоплечая и широкобедрая, но с прямой осанкой и прекрасными седыми волосами. Ее сходство с Харримором было настолько поразительно, что можно было бы и не представлять ее Питту, если бы того не требовала формальная вежливость.

– Здравствуйте, миссис Харримор, – отвечал Томас на ее холодное приветствие.

Ада Харримор пристально разглядывала его еще яркими карими глазами, посаженными так же глубоко, как у сына, и чрезвычайно проницательными.

– Инспектор, – сказала она высокомерно, – в чем дело? У нас здесь никаких преступлений не было. Что вам от нас нужно?

– Это связано со смертью несчастного судьи Стаффорда, – объяснил О’Нил, взбивая подушку в углу кресла, – он умер третьего дня в театре.

– Ради бога, оставьте подушку в покое, – раздраженно прервала это занятие миссис Харримор, сверкнув глазами, – мне совсем не обязательно сидеть. Я прекрасно себя чувствую… Ну и что из того, что он умер? Старики все время умирают. Смею думать, он слишком много пил и с ним случился удар. – Она повернулась к Питту и в упор посмотрела на него. – А зачем вы явились сюда? Какое отношение имеет к нам смерть судьи в театре? Вам следует очень убедительно это объяснить, молодой человек.

– Он умер не естественной смертью, мэм, – ответил Питт, тоже глядя на нее в упор. – И за несколько часов до смерти он приходил сюда повидаться с мистером О’Нилом. Поэтому мне хотелось бы знать, в каком настроении он приходил, что сказал… словом, все, что может вспомнить мистер О’Нил.

– А почему его настроение могло иметь отношение к его смерти? Вы хотите сказать, что он покончил самоубийством?

– Нет. Я с сожалением должен заметить, что его убили.

Миссис Харримор глубоко вздохнула, отчего ее ноздри слегка вздрогнули. Кожа вокруг рта еле заметно побледнела.

– Неужели? Что ж, действительно несчастье. Но оно не имеет никакого отношения к этому дому, мистер Питт. Мистер Стаффорд приходил сюда только однажды, как мне сказали, и наводил о чем-то справки. Больше мы его не видели. Мы сожалеем о его смерти, но дополнительно об этом ничего вам сообщить не можем. – Она повернулась к О’Нилу. – Девлин, полагаю, судья не делился с вами соображениями по поводу того, что ему угрожает опасность?

О’Нил только широко раскрыл глаза.

– Нет, бабушка. Он мне показался совершенно спокойным, владеющим собой и ситуацией.

Она была бледна, правое веко у нее подергивалось.

– С моей стороны не будет невежливо спросить, что за дело было у судьи к нам? Наша семья не подавала никаких просьб в Апелляционный суд, насколько мне известно.

О’Нил колебался только мгновение.

– Все в порядке, бабушка, – он слегка усмехнулся, – я тогда ничего не рассказывал, чтобы не расстраивать вас, но беднягу судью преследовала Тамар Маколи, которая настаивала на повторном слушании дела о смерти Кингсли, да упокоит Господь его душу. Мистер Стаффорд раз и навсегда хотел доказать ей, что дело завершено по всей справедливости, приговор законен и не в силах этой несчастной что-либо изменить, как бы она ни старалась. Он хотел, чтобы люди навсегда забыли обо всем этом и жили в мире с собой и с другими.

– И я так думаю, – яростно отвечала старая дама. – Эта несчастная, должно быть, рехнулась, если требует, чтобы опять стали раскапывать дело ее брата. С ним давным-давно покончено! – Глаза ее сверкнули, взгляд стал жестким. – Дурная кровь, – сказала она с горечью. – И с этим ничего не поделаешь. Кингсли спит в могиле, этот проклятый еврей – тоже! И давайте наконец успокоимся. – Суровое лицо ее было полно застарелой ненависти и невыносимой боли.

– Совершенно верно, бабушка, – ответил ласково О’Нил, – и пусть оно вас больше не беспокоит. Бедняга мистер Стаффорд тоже в могиле, или его вот-вот похоронят. Будем надеяться, что этого будет довольно даже для мисс Маколи.

Ада вздрогнула, и взгляд ее выразил еще большее отвращение.

Внезапно вернулся к действительности Проспер. До этого момента он, казалось, пребывал в оцепенении, которое сейчас как рукой сняло.

– Всё, мистер Питт, на этом разговор закончен! Мы ничем не в силах помочь вам, – заключил он отрывисто. – Всего хорошего. Вам надо искать ответ на вопрос, кто убил мистера Стаффорда, в другом месте. Несомненно, у него были враги… – Он оборвал себя, и фраза повисла в воздухе. Ему не хотелось говорить плохо о мертвом – это вульгарно, – но было совершенно ясно, что он имеет в виду.

– Благодарю за любезность, которую вы оказали, приняв меня, мэм, – адресовался Питт к несгибаемой Аде, а заодно и к Харримору.

С ними разговор окончен, ничего не поделаешь. Тем более что из О’Нила тоже ничего не удастся выжать. Мнение о том, что Стаффорд желал лишь снова утвердиться в своей правоте, очень правдоподобно, на это нечего возразить. Эти люди не причастны к убийству Кингсли Блейна, и следствие по делу не обращалось к ним за информацией.

– Не стоит благодарности, – ответила старая дама, но с непримиримостью и повинуясь только требованиям вежливости. – Желаю вам удачного дня, мистер Питт.

Проспер взглянул на мать, потом на инспектора, натянуто улыбнулся и протянул руку к звонку, чтобы горничная проводила гостя до выхода.

Вновь очутившись на спокойной, тихой улице, Питт стал обдумывать случившееся. Да, все больше и больше становится похоже на то, что опиум во фляжку влили или Джунипер Стаффорд, или Адольфус Прайс. И действительно, какой бы тщетной или просто невозможной ни выглядела такая затея по здравом размышлении, в горячке страсти они могли вообразить, что смогут быть счастливы, если Стаффорд умрет, что обретут радость, в которой им отказано при его жизни. Одержимость часто неспособна видеть дальше определенной границы, и плотский голод пожирает все силы ума, пока его не удовлетворишь любой ценой.

Неужели эти двое охвачены именно таким чувством? Вот это и надо расследовать. Губы Томаса искривило отвращение. Он ненавидел вмешательство в запретную область чувств. Есть людские слабости, о которых не полагается знать третьему, всегда лишнему, и безрассудная, неутолимая страсть одного человека к другому относится к их числу. Такие страсти не делают человека духовно богаче – нет, они делают его мельче и в конечном счете разрушают, как, по-видимому, разрушили Джунипер Стаффорд и ее любовника.