Невидимка с Фэрриерс-лейн

Драммонд задумчиво посмотрел на ковер.

– Но, может быть, она достаточно умна, чтобы заставить вас подумать именно так?

– Наверное, даже Тамар Маколи не могла бы достовернее передать это чувство, – честно ответил Питт. – Игра – это широкие жесты, движения рук и тела, интонации, междометия. Но даже самая блестящая актриса не может по своей воле смертельно побледнеть.

– Но тогда это, наверное, Прайс? – ответил Драммонд почти с надеждой. – Может, ему надоело ждать? Простой любовной интрижки для него оказалось недостаточно и он захотел жениться на ней? – Он пожал плечами. – Или стал нервничать из-за затянувшейся незаконной связи? Миссис Стаффорд могла нарушить тайну или потребовать, чтобы он уделял ей больше внимания?

– И поэтому он прибегнул к убийству? – с легким сарказмом спросил Питт. – Но Прайс не производит впечатления человека, склонного к истерическим поступкам, который теряет рассудок от страсти, ведет себя глупо и вообще не способен контролировать себя, позволяя страстному увлечению разрушить свою жизнь. Во всяком случае, не до такой степени, когда теряют все и не получают взамен ничего. Он достаточно хорошо знает закон, чтобы поверить, будто сумеет добиться своего.

– Почему бы и нет? – прервал его Драммонд. – Слишком ли большая дистанция от прелюбодеяния и предательства человека, который ему доверял, до того, чтобы убить его?

– Полагаю, что расстояние существенное, – возразил Питт, подавшись вперед. – Но даже если совершенно отвлечься от этого соображения… Прайс – юрист. Прелюбодеяние – грех, но не преступление. Общество может отвергнуть вас на время, если вы слишком откровенно выставляете свой грех напоказ. Но за убийство общество вешает. И Прайс слишком часто видел, как это случается, чтобы игнорировать сей факт.

Драммонд глубоко засунул руки в карманы и ничего не ответил. Он не так уж сильно был увлечен этим делом, и Питт это знал; он пришел к шефу потому, что этого требовал служебный долг. А кроме того, нужно было получить разрешение, чтобы заниматься делом об убийстве на Фэрриерс-лейн.

– Вдобавок, когда я стал настаивать, что он, возможно, основной подозреваемый, Прайс испугался и направил мое внимание на нее.

Впервые за все время разговора лицо Драммонда выразило сильное чувство. Губы его презрительно искривились, взгляд говорил, как больно ему слышать все это.

– Какой трагифарс, – ответил он тихо. – Двое влюбленных, стремясь отвлечь от себя подозрение, валят вину один на другого, и это доказывает, что их так называемая любовь – лишь увлечение, которое быстро исчезает, как только речь заходит о личных интересах. Вы доказали, что это был плотский голод, похоть. – Он не отрываясь смотрел на огонь. – Вы доказали, что она была настолько сильна, что повлекла за собой убийство. Инстинкт самосохранения – вот ответ. Многие преступники выдают своих подельников, чтобы спасти себя.

– Но я говорил совсем не это, – несколько раздраженно запротестовал Питт. Ему становилось трудно разговаривать с Драммондом, ум начальника потерял обычную остроту. – Прайс сначала был совершенно уверен, что это не может быть миссис Стаффорд, а затем вдруг понял, что это не исключено. Он боялся за себя, конечно, но сначала все-таки испугался за миссис Стаффорд – не за то, что ее ложно обвиняют, а за то, что она действительно виновата.

– Вы уверены? – нахмурился Драммонд. – Вы как будто хотите сказать, что на самом деле никто из них не убивал. Вы это имеете в виду?

– Да, именно это, – Питт с трудом сдерживал раздражение. – Они виноваты в том, что поддались страсти, что приняли безумное увлечение за любовь и, обманывая себя, решили, что их чувство извиняет все, когда оно ничего не извиняет. Понятно, что не поддающийся воле голод мучителен, но в этом чувстве нет ничего благородного. Это эгоистическое чувство, в конечном счете разрушительное. – Он еще больше наклонился вперед, не отрывая взгляда от Драммонда. – Никто из них по-настоящему не дорожил благополучием друг друга, иначе они никогда не позволили бы страсти управлять их поступками. Я, наверное, говорю слишком выспренно, но оправдание страстей меня злит! Если бы они вели себя честно, то не причинили бы столько зла и разрушений и в результате не остались бы ни с чем.

Драммонд молча смотрел вдаль.

– Извините, – выпрямился Питт, – но мне нужно снова вернуться к делу о Фэрриерс-лейн.

– Что? – Драммонд сузил глаза.

– Если убийца не Джунипер Стаффорд и не Прайс, тогда опять придется заняться тем делом, – повторил Питт. – Судью убил кто-то из тех, с кем он встречался в день смерти, потому что с фляжкой было все в порядке, когда вместе с судьей из нее пили Ливси и его гость, пришедший к ленчу. А это заставляет подозревать только тех, кто был причастен к делу на Фэрриерс-лейн.

– Но ведь мы уже все обговорили, – заспорил Драммонд. – Все прямо указывает на вину Годмена, а если так, то зачем было убивать Стаффорда из-за того, что он опять хотел заняться этим делом? И, между прочим, нет никаких доказательств, что он действительно этого хотел. Ливси, во всяком случае, говорит, что Стаффорд не собирался этого делать.

– Нет, Ливси сказал, что не знал о таком намерении Стаффорда, – поправил его Питт. – Я понял так, что, по мнению Ливси, дело было завершено, однако это не значит, что Стаффорд не нашел ничего нового. Он вполне мог решить оставить эти сведения при себе, пока не найдет неопровержимое доказательство.

– Чего? – в изнеможении спросил Драммонд. – Что кто-то другой, а не Годмен убил Блейна? Но кто же это мог быть, скажите, ради бога. Филдинг? Против него нет никаких доказательств. Во всяком случае, их не было во время судебного процесса. Вы можете представить, что кто-нибудь, помимо Стаффорда, смог бы найти сейчас что-нибудь доселе не известное?

– Не могу, – согласился Питт, – но я хочу начать новое расследование того дела, причем с самого начала. Я обязан сделать это, если хочу узнать, кто убил Стаффорда.

Драммонд вздохнул.

– Тогда, наверное, вам действительно надо заняться тем делом.

– Но с вашего разрешения. Иначе Ламберту это не понравится.

– Конечно, нет. А вам бы понравилось?

– Нет. Но если бы я хоть однажды усомнился, не допустил ли с самого начала ошибки, я бы не успокоился, пока точно все не установил.

– Неужели? – сухо осведомился Драммонд и перешел от камина к столу. – Да, конечно, я дам разрешение, но надо быть очень осторожным и дипломатичным, если хотите чего-нибудь добиться. Это не понравится не только Ламберту. Вы многим наступите на любимые мозоли. У меня был заместитель комиссара, который требует как можно скорее разрешить тайну убийства Стаффорда. И сделать это без обращения к делу на Фэрриерс-лейн, потому что это вызовет большое возбуждение в обществе и посеет сомнения в справедливости вынесенного тогда приговора. Существует и так достаточно людей, пытающихся возбудить недовольство общественности, и мы не должны подавать им повод ставить под сомнение саму систему правосудия в стране. Убийства в Уайтчепеле и так очень повредили репутации лондонской полиции, вы же знаете.

– Да, знаю, – тихо ответил Питт.

Ему было очень хорошо известно о граде отставок, который посыпался после тех убийств, и запросах членов Парламента в обеих Палатах, и недовольстве общества, которому не нравилось, что оно содержит на свои налоги такую бездеятельную и неудачливую полицию. Было немало и таких, кто все еще считал, что идея организованных полицейских патрулей провалилась, и которые охотно вернулись бы к временам шерифов и боу-стрит-раннеров.

– И премьер-министр был с визитом, – продолжал Драммонд, пристально взглянув на инспектора и пожевав губами. – Он не желает никаких скандалов.