Невидимка. Идеальные убийства

22

«Сеансы Грэма» Запись № 6 30 августа 2012 года

Ну что ж, я полагаю, что формально это может считаться отдельным сеансом. Сейчас уже за полночь, и, получается, наступил четверг. Какой замечательный это был день, не так ли?

Нет, не замечательный? Ничего особенного? Ну что ж, ребята, поскольку у меня хорошее настроение, я отвечу на вопросы, поступившие в мой почтовый ящик.

Жаль, что у меня нет настоящего почтового ящика, поскольку я уверен, что у вас накопилось ко мне очень много вопросов. Вы попытаетесь найти ответы на большую их часть в этих записях, для чего будете читать между строк и анализировать мой подбор слов, интонации моего голоса и все такое прочее, но для вас будет лучше, если я напрямую отвечу хотя бы на некоторые из часто задаваемых вопросов.

Поэтому время от времени я буду просто пытаться догадаться, какими могут быть эти вопросы, и буду отвечать на них. Итак, этот сеанс посвящается почтовому ящику Грэма. Включите музыкальную заставку, пожалуйста. Что-что? Говорите, что нет никакой музыкальной заставки? Извините, мне придется над этим поработать.

Вопрос: как вы выбираете жертву?

Самый простой ответ, который я могу дать, состоит в том, что я полагаюсь на свое вдохновение. В тот или иной момент меня могут вдохновлять разные вещи, поэтому и жертвы мои самые разные. Вы же не стали бы ожидать от Бетховена, что он сочинит одну и ту же симфонию дважды, не так ли? И не стали бы ожидать от Толстого, что он напишет точно такой же роман во второй раз, да?

Иногда я выискиваю их, а иногда они сами появляются. Иногда мне приходится довольно долго заниматься поисками, а иногда это просто возникает, как запах экзотических духов, улавливаемый моим носом.

Я, если определить меня одним словом, гурман.

Иногда мне по вкусу хорошенький кусочек мяса ягненка с вином, изготовленным из винограда сорта «шираз». Иногда — лобстер с охлажденным шабли. Иногда — итальянский бутерброд с жареной говядиной и перцем и картофельные чипсы с солью и уксусом. Я никогда заранее не знаю, чего мне захочется в следующий раз. Но я не сомневаюсь в том, что мой желудок рано или поздно начнет урчать.

Вопрос: какой ваш любимый цвет?

Готов поспорить, что вы думаете, что мой любимый цвет — красный, да? Нет, не угадали. Мой любимый цвет — пурпурный. Пурпурный ведь такой неоднозначный, сложный цвет: он несет в себе страсть красного, грусть синего, безнравственность черного. Пурпурный не является ни веселым, ни грустным цветом. Он символизирует боль и отчаяние, но при этом еще и страсть — яростное желание избитого и покрытого синяками, но рвущегося вперед и твердо намеренного преодолеть все трудности и ни перед чем не отступить.

Более того, он хорошо сочетается с моими волосами.

У нас есть время еще на один вопрос: почему я поджигаю свои жертвы?

Хм, давайте разберемся. Кёртис, я тебя поджигал?

[Редакторское примечание: слышатся стоны какого-то человека.]

Нет, не поджигал. Я сделал с тобой много чего, Кёртис, но я тебя не поджигал. Ну ладно, не ломай себе над этим голову, Кёртис, — я сожгу тебя, когда все это закончится. Однако только для того, чтобы о наших с тобой забавах никто никогда не узнал.

Прошу у всех прощения — это была всего лишь шутка, понятная только Кёртису и мне. Я имею в виду мою фразу «не ломай себе голову». И если это может послужить тебе хоть каким-то утешением, Кёртис, сообщаю, что у тебя самые симпатичные мозги из всех, которые я когда-либо видел. Это для тебя утешение? Тебе стало легче?

Тебе, наверное, стало бы намного легче, если бы я убрал зеркало, не так ли?

23

Лейтенант Адам Ресслер не очень-то рад нас видеть. Но осуждать его за это я не могу. Неделю назад он уже вроде бы закрыл это дело навсегда, а тут приехали мы и испортили ему уик-энд перед Днем труда. Его тщательно накрахмаленная униформа кажется чрезмерно плотной и жаркой в августовский зной, в котором я оказываюсь, вынырнув из джипа «Чироки», выделенного нам в автопарке чикагского отделения ФБР.

Вообще-то эта униформа Ресслеру к лицу. Он симпатичный, хорошо сложен, гладко выбрит, с красиво очерченным подбородком. Он держится как человек, который прослужил некоторое время в армии. Если бы не ручейки пота, стекающие от его идеально причесанных волос к тщательно выглаженному воротнику, я бы ни за что не поверила, что ему жарко.

— Вы — лейтенант Ресслер, да? — спрашиваю я, стараясь говорить непринужденно, спокойно и уверенно и чувствуя при этом, что волосы у меня начинают прилипать к шее и лбу.

Он бурчит что-то подтверждающее то, что я не ошиблась, но не протягивает мне руку для рукопожатия.

Денни, который выглядит усталым, выбирается из автомобиля и подходит ко мне, Буксу и Софи, стоящим на тротуаре. Я быстренько знакомлю лейтенанта со своими спутниками. Ресслер торопится пожать руку Буксу, решив, что он среди нас старший. Вообще-то так оно и есть, но лейтенанту этого никто не сообщал. Типичная дискриминация по половому признаку, однако проявлять свои феминистские наклонности сейчас не время. Лейтенант смотрит на Денни Сассера с таким видом, как будто хочет сказать: «Вы что, надо мной подшучиваете?» Денни ведь выглядит как наполовину растаявшее мороженое, но я начинаю подозревать, что в выражении его полуприкрытых глаз гораздо больше осмысленности, чем он хочет показать. А вот Софи, похоже, производит на Ресслера очень сильное впечатление — какое она произвела бы на любого энергичного мужчину гетеросексуальной ориентации.

— Госпожа Докери, — начинает Ресслер, — как я уже сказал по телефону, этот пожар возник явно не в результате поджога. Я не понимаю, зачем вам требуется осмотреть место происшествия. Если бы вы сказали мне, что вы ищете, мы наверняка смогли бы доставить вам это, и даже в упаковке.

— Вы и так уже нам очень помогли, лейтенант, — говорю я. — Нам просто нужно взглянуть на место происшествия — только и всего.

Он таращится на меня в течение нескольких секунд, а затем резко разворачивается и идет в сторону дома. У меня мелькает мысль, что ему отнюдь не понравилось, что ему поручили возиться с этими фэбээровцами — подумать только! — всю вторую половину дня.

Я стою несколько секунд на месте и рассматриваю издали первый и последний собственный дом Джоэль Свэнсон. Он представляет собой скромное двухэтажное, отдельно стоящее здание с кирпичным фасадом и круглыми колоннами в верхней части бетонной лестницы, ведущей к главному входу. Дом — новый. Все строения вокруг тоже довольно новые, с тоненькими, подающими надежды деревцами и малюсенькими лужайками, покрытыми свежим дерном. Некоторые из окон этого дома закрыты фанерой, а электричество, по-видимому, отключено. Больше не заметно никаких следов пожара, произошедшего неделю назад.

Никаких, кроме запаха.

Запахи горелой смолы, расплавившейся пластмассы и чего-то еще непонятного, но явно химического, смешиваются с сильным и приятным запахом сырой горелой древесины, похожим на запах костров осенью.

— Огонь, как вы сами видите, повредил в основном заднюю часть дома, — говорит Ресслер. — Он полностью охватил дальнюю спальню, а также главную ванную и коридор. Остальная часть дома пострадала только от дыма — там все в копоти. Все тут еще влажное от воды, которая использовалась при тушении пожара, хотя это произошло неделю назад.