Невидимое зло

Уильям открыл рот, чтобы и ее отчитать, но, увидев на лице Ким тепло, сочувствие и поддержку, невольно остановился.

— Может, мы с Алексом отведем детей в кафетерий и угостим их чем-нибудь? — спросила она. — Мне кажется, вам сейчас лучше побыть одному. Я приведу их обратно через полчаса.

Уильям посмотрел на Фебу и Робби, потом на Ким и согласно кивнул.

— С тобой все в порядке? — спросила она Алекса, когда они шли по коридорам, ведя детей за руки.

— Физически — да, — ответил Кальдер. — Но Уильям прав! Он прав, черт возьми! Это моя вина. Сначала Тодд, теперь Энни.

— Послушай, я знаю, что в случившемся с Тоддом никакой твоей вины нет! — решительно возразила Ким. — И ты не мог знать, что твоя машина заминирована! Если уж кто и должен чувствовать себя виноватым, так это я — я втравила тебя во все это.

— На ее месте должен был оказаться я, — не сдавался Кальдер. — Я, а не она! Господи, почему там оказался не я?

Свободной рукой — той, что не была занята вцепившейся в нее ладошкой Фебы — Ким дотронулась до Кальдера.

Они купили детям по чашке горячего шоколада и устроились за столиком, когда к ним подошли двое: детектив-инспектор Бэнкс и детектив-констебль Уордл. Они попросили Кальдера сесть с ними за свободный столик и ответить на несколько вопросов.

Сначала Кальдер отвечал вяло. Он рассказал, где стояла машина, упомянул, что обычно ездит за рулем сам, так получилось, что в машине оказалась сестра. Затем Бэнкс задала обычный вопрос: есть ли у него подозрения, кто мог подложить бомбу.

— Наверное, это тот же самый человек, который заминировал «Як», верно? — спросил Кальдер.

— Мы не можем быть в этом уверены, — ответила Бэнкс, — по крайней мере пока наши судебные эксперты это не подтвердят.

Кальдер посмотрел на нее.

— Да, — ответил он. — Да, я знаю, кто взорвал мою сестру. По крайней мере я знаю, кто все это устроил, хотя и чужими руками.

Инспектор Бэнкс не спускала с него внимательных карих глаз.

— И кто же?

Кальдер чуть помедлил с ответом, хотя размышлять особо было не над чем.

— Корнелиус ван Зейл. Или его сын Эдвин ван Зейл. Или они оба.

Глаза Бэнкс сузились.

— У вас есть доказательства?

— Доказательства найдете вы сами. Это ваша работа. И сделайте ее побыстрее, пока на воздух не взлетел кто-нибудь еще.

Бэнкс сочувственно улыбнулась:

— Это действительно наша работа, и мы ее выполним. Но вы нам поможете, если расскажете, почему так уверены, что за этим стоит Корнелиус ван Зейл.

Кальдер рассказал об ужине с ван Зейлами, о том, как настойчиво Корнелиус уговаривал Ким не выяснять, что случилось с Мартой ван Зейл почти двадцать лет назад.

Бэнкс внимательно слушала. Уордл делал заметки. Когда они закончили, они перешли за столик, где сидела Ким и что-то рассказывала племяннику и племяннице Кальдера. Они задали Ким несколько вопросов, а Кальдер в это время старался занять беседой ребятишек, но все его мысли были об их матери, которая в это время боролась за жизнь в операционной.

Кальдеру казалось, что этот длинный день никогда не кончится. После обеда Энн перевезли из операционной в реанимацию. Врачи разговаривали в основном с Уильямом, поэтому деталей Кальдер не знал, однако две вещи ему сообщили: во-первых, Энн будет жить, и, во-вторых, ей ампутировали левую ногу выше колена. Насчет правой ноги пока ясности не было: врачи не исключали, что ее тоже придется ампутировать.

Оставаться дальше в больнице было для Кальдера невыносимым. Отчасти — из-за враждебности Уильяма, отчасти — из-за ощущения полной беспомощности и невозможности что-либо сделать, кроме как мучить врачей дурацкими вопросами. Но главное — из-за чувства вины.

Он решил уехать. Ким предложила поехать с ним, но он отказался, сказав, что от этого ему будет только хуже. Она, судя по всему, обиделась. Кальдер понимал, что Ким предложила помощь из лучших побуждений, но ее общество лишь усугубляло чувство вины. Он позвонил отцу — другого варианта не было. Он объяснил, что причиной случившегося был не несчастный случай, а бомба. Отец сказал, что приедет завтра утром. Встреча с ним обещала стать тяжелым испытанием.

Алекс взял такси и отправился из больницы прямо домой. Дом был оцеплен полицией, а люди в белых комбинезонах судебных экспертов изучали то, что осталось от «мазерати». Только сейчас до Кальдера дошло, как повезло Энн, что ее выбросило из машины. Судя по всему, включая зажигание, она оставила дверцу открытой, на случай если придется позвать брата и что-нибудь уточнить. В любом случае это было настоящим чудом. Пристегнись она сразу и захлопни дверцу, то сгорела бы заживо, если бы не погибла на месте сразу.

Полицейский проводил его по огороженной лентой тропинке в дом, где у него спросили разрешения осмотреть все его вещи. Кальдеру хотелось остаться одному и выпить. Графин был пуст, но в шкафу он нашел бутылку виски «Лафроэйг» пятнадцатилетней выдержки, которую отец подарил ему на последний день рождения. Односолодовый виски такого качества следовало медленно потягивать, наслаждаясь уникальным ароматом, а не опрокидывать залпом. То, что надо. Он коротко кивнул полицейскому, охранявшему место преступления. Тот понимающе ему улыбнулся, и Кальдер вышел на улицу с бутылкой в руке и направился в сторону болот.

Он шел быстро. Хотя был май и светило солнце, ветер, дувший с востока весь день, сохранял прохладу. Кальдер быстро двигался по тропинке в сторону моря, не обращая внимания на любопытные взгляды, которые бросали на него прохожие. Он направился на уединенный песчаный участок возле бухты, лежавший в стороне от тропинок. Добравшись до места, он сел, открыл бутылку и сделал несколько больших глотков. Жидкость обожгла ему горло, а через мгновение — пустой желудок. Он снова припал губами к горлышку.

Глядя на бухту и море, он сделал несколько глубоких вдохов. Ему надо было очистить голову от пронзительного крика и вернуть себе способность соображать. Он сосредоточил внимание на одиноком парусе примерно в полумиле, который только что сделал поворот и направлялся в главную бухту Ханхем-Стейт. Ветер стих, кеч [29] с коричневатым парусом очень медленно скользил по воде. На песке перед Кальдером то и дело сновали маленькие птички, выискивая что-то среди ракушек. Их чириканье и щебет не прекращались ни на секунду и заглушались только редким криком большого кроншнепа, которого не было видно. В нескольких футах от воды лежала полоска чистой белой пены. Приглядевшись, он понял, что на самом деле ее образовывали тысячи, если не миллионы, погибших крошечных белых крабов. Неудивительно, что птицы устроили здесь настоящее пиршество.

29

Небольшое двухмачтовое судно.

Энн без ног. Невозможно! Он снова приложился к бутылке и бросил взгляд на мыс, который, по сути, был покрытым травой песчаным островком, который отрезал от берега высокий прилив. Судно теперь двигалось быстрее, но, чтобы попасть в гавань, ему предстояло еще раз сменить курс. Кальдер почувствовал дуновение ветра — бриз снова усилился, и парусник поплыл быстрее.

Энн без ног. Ее лицо, залитое кровью и искаженное болью. Лицо Уильяма, злое и даже ненавидящее.

Еще виски.

Неужели Энн тоже будет его ненавидеть? Неужели никогда не простит? Как справится Уильям с двумя непоседливыми детьми и женой-инвалидом? Ему придется уйти с работы. Хватит ли им денег на жизнь? Устоит ли их брак?