Невидимый ужас

На второй этаж действительно заполз Джейкоб, но на нём… Он был… О, Боги! На нём вместо одежды был костюм… Из человеческой кожи! Его белые глаза с красными капиллярами смотрели на меня из глубины рваных отверстий чужого лица, которое он натянул поверх своего! Мёртвые губы трепыхались, пока под ними он что-то бормотал, наверняка обращаясь ко мне. Слой этой маски заметно возвышался толщиной над его собственным лицом, меняя его форму на пугающе непропорциональную. Он тянул ко мне руки, делая ими успокаивающие движения, а я смотрел на них и понимал, что цвет кожи на них не тот, не цвет кожи Джейкоба.

Когда паника прошла, я молча смотрел на него, тяжело дыша и пытаясь уследить за ритмом сердца и не допустить его остановки.

– Так надо, так надо… – повторял Джейкоб, пытаясь мне успокоить.

Мой разум отказывался принимать реальность происходящего. Человек, скрючившийся передо мной и что-то там бормочущий в темноте, был одет в костюм из человеческой кожи в полный рост, и швы были заметны по всей его длине: на животе, на шее, на поясе… Место гениталий было зашито. И, по всей видимости, этот самый костюм он всё время нёс с собой в этой его спортивной сумке! С самой нашей встречи, в поездке в машине, в походе по джунглям и пещерам, и до самого этого момента в его сумке лежал костюм из кожи, когда-то снятой с человека!

Со временем я ощутил какое-то отчаянное смирение. Наверное, за нехваткой сил, мой организм просто устал бояться и решил: «Будь что будет». Джейкоб же подполз ко мне поближе и прикоснулся ко мне этой жутью, положив руку на плечо, пытаясь успокоить. Столь отвратно мне не было ещё ни от одного прикосновения в моей жизни.

Взяв меня за руку, – которая отказывалась сжимать его кожаную руку в ответ, – он повёл меня за собой на первый этаж. Мы спустились и вернулись к костру. В его свете Джейкоб выглядел каким-то образом одновременно и более, и менее пугающе. Я сидел молча, слушая треск костра и насторожено отвлекаясь на угрюмый и пугающий рёв обезьян-ревунов, то и дело раздававшийся в ночи. А Джейкоб принялся мне что-то рассказывать. Я слушал его, попутно пытаясь унять нервную дрожь в конечностях.

– Мы идём туда, где так надо. Без этого мы не дойдём. Должен быть проводник, одетый как они. Иначе они убьют, – рассказывал он.

– Кто «они»? – дар речи вернулся ко мне, и я еле слышно спросил.

– Они… Главные этого места. Они страшны. Мы ходим к ним, чтобы уважить. По-другому нельзя, – сказал он и замолчал.

Его пояснение не дало никакой информации, и я уже начал погружаться в себя, как он продолжил:

– Нам, некоторым, рассказывают легенду… Давно, у пещеры лежал гниющий труп древнего великана. Его убил камень со скалы. Он был убит за свои злодеяния. Он не знал меры. С рождения он пожирал и пожирал всё вокруг и не останавливался. Со временем, чтобы хватать больше, у него на спине выросла третья рука. И чтобы есть больше – на затылке открылся рот. И чтобы видеть больше еды вокруг себя, его голова стала тоньше, и глаза разъехались к бокам. Он ел земных животных, и у него, почти как сумка кенгуру, раскрылось брюхо, чтобы объедки падали в желудок. И он ел рыб и водных животных, и кожа у него стала бледной и покрылась вонючей чешуёй, а глаза стали большими и как у рыбы. И он ел деревья и растения, и волосы его превратились в зелёные ядовитые лианы, а ногти превратились в кору.

Весь свой рассказ он сопровождал активной жестикуляцией, что в этом костюме и свете костра выглядела весьма жутко. Немного передохнув, он продолжил рассказ:

– И когда камни испугались, что великан когда-нибудь начнёт есть их тоже, и что они станут его костями, обратились к Солнцу. Оно тоже боялось, что великан со временем доберётся и до него. И тогда они вместе решили убить великана. Когда он спал под скалой, Солнце иссушило камни, и они отломились от скалы и покатились вниз. Великан проснулся и хотел отбежать, но они разбили ему голову. И он упал мёртвый у входа в пещеру. И прошло много времени. Черви завелись в его трупе. И летучие мыши покрыли их и его труп своим помётом. И пробежала когда-то свинья и оплодотворила этот трупный помёт. И спустя время оттуда родились они…

Я дослушал эту историю и не мог понять, о чём она. О мифическом рождении кого-то, к кому мы сейчас идём? Хорошо. Но она… Воспевает их своим существованием? Или наоборот унижает, описывая столь отвратительный способ появления? Но найти ответы на эти вопросы я не надеялся и, если честно, особо и не желал. Папуасская сказка на ночь волновала меня сейчас мало. Но пока я слушал её, напряжение во мне немного снизилось. Я всё ещё не находил нормальным переодевание Джейкоба, но полное эмоциональное истощение заставляло меня забыть об этом.

– Теперь спать, – сказал он, потушил костёр и отправился на второй этаж.

Я отправился за ним. Прямо в своём костюме он лёг на лежанку и повернулся ко мне спиной, демонстрируя неказистые швы и примитивные застёжки там и тут. Я лёг и отвернулся, и сон нашёл на меня так быстро, что я даже не успел о чём-то задуматься.

Всю ночь я проспал крепко и без сновидений. Это меня радовало, ведь если бы мне что-то приснилось, то наверняка не что-то приятное. Но и отдохнуть я не успел – ночь пролетела в одно мгновение. И вот я уже разбужен своим спутником и, пересиливая ощущение полной разбитости, в полудрёме сползаю с лежанки и спускаюсь на первый этаж.

С улицы внутрь избы попадал тусклый свет. Костёр снова горел, но никакой еды рядом я не видел. Вчера я смог забыть о голоде во время пережитого ужаса, но сейчас моей истощённой нервной системе, кажется, не было дела до расхаживающего рядом в человеческой коже Джейкоба, который, по всей видимости, прямо в этом костюме и спал. Мой живот заурчал, но Джейкоб был занят какими-то своими делами.

– Мы будем есть? – спросил его я.

– Нет, – ответил он.

Я ощутил дежавю и стал гадать, входит ли в его планы моя голодная смерть. Он достал из сумки бутылку воды и протянул её мне. Действительно испытывая жажду, я взял её и отпил примерно четверть литра. Когда я закончил, он забрал бутылку и запихнул её обратно в сумку, в которой были вещи, которые он носил по пути сюда. Сумку он затем поднял и закинул на второй этаж, а сам направился к костру. Там Джейкоб набрал золы в ладони и начал размазывать её по своему костюму. Звук трения мёртвой и огрубевшей второй кожи вызывал во мне отвращение, отчего я вышел на улицу.

Пасмурное белое небо было над нами, и на его фоне зелень джунглей ощущалась насыщеннее. Свежий и прохладный ветер обдул меня, но было не так холодно, как вчера. После ночного дождя ещё ощущалась влажность, кое-где на земле набрались лужи. Не найдя другого варианта, я умылся на удивление чистой водой, что была в одной из них. Затем провёл ещё некоторые обычные утренние процедуры и… И стал дожидаться Джейкоба, чтобы узнать, что мы будем делать дальше.

Ужас произошедшего вечером момента помнился мне, но я устал переживать из-за этого. Во мне как будто бы закончились запасы эмоций, и даже продолжение этого ужаса в виде копошившегося внутри хижины Джейкоба в его костюме никак не могло вызвать во мне хоть какую-то реакцию. Я стоял, иногда обдуваемый ветром, а мой пустой взгляд был направлен в даль, к которой уходил наш склон, и где кроны тысяч деревьев закрывали собой землю. Я думал о сказке, которую ночью мне рассказал мой проводник… На этом острове несколько сотен разных племён, и наверняка у каждого из них есть какая-то своя подобная сказка, легенда, миф, который они могут мне рассказать… Удивительно, но ни мне лично, ни, – насколько я знаю, – этнографии вообще не известен ни один народ или хотя бы племя, у которого бы не было какого-то божества, какой-то мистической веры, какого-то мифа. Это заставило меня невольно задуматься: «Быть может, на каком-то этапе своего развития живое существо действительно постигает что-то «высшее» и «внешнее», но впоследствии теряет с этим чем-то связь из-за морального ухода куда-то… не туда? Может быть, так и должно происходить – жизнь развивается и естественным образом доходит до момента постижения божественного, формирует легенду и миф, контактирует с чем-то вечным? Но потом по тем или иным причинам сворачивает с этого естественного пути развития и начинает забывать, искажать и отрицать истину? Может быть, эти кажущиеся нам дикарями люди, живущие практически первобытным образом во времена нашей технологичной современности… Может быть, они находятся в том идеальном состоянии сознания, когда уже могут постичь божественное, но их умы ещё не засорены всем тем, что отвлекает от божественного нас – цивилизованных и прогрессивных людей?»

Пока я думал об этом, Джейкоб вышел из хижины и жестом показал мне направление. Молча мы зашагали в очередные заросли с узкой протоптанной дорожкой. Он шёл передо мной, а я не мог определиться, что было бы лучше: чтобы он продолжал идти передо мной, и я наблюдал его странное высокое худощавое тело в обёртке из покрытой серой золой мерзко шелестящей кожи; или если бы он шёл за мной, и моё воображение рисовало бы его ещё более пугающим и имеющего неизвестные замыслы?

Какое-то время мы шли по джунглям. Я пронёсся по ним словно призрак, не обращая никакого внимания на окружение и дорогу – взгляд мой не отходил от быстрой поступи Джейкоба. Как долго мы шли – неизвестно, но я не успел выдохнуться. Когда мы вышли из зарослей, то я ненароком взглянул на небо, которое не успело сменить оттенок. По ощущениям, время было близко к полудню. Как и когда я вышел из хижины после пробуждения, белое солнце всё так же осветляло мрачные серые тучи, оставшиеся с дождливой ночи.

Мы оказались у подножия высокого и крутого холма. По крайней мере мне так казалось до того момента, пока я не попытался оглядеть его полностью. По протяжённости, скрывавшейся в листве обильной растительности на склонах, я понял, что перед нами была полноценная гора. Наверх её вела извивающаяся тропинка, то и дело прячущаяся в кустах и вновь появляющаяся в случайных местах на склоне. Мы начали подниматься по ней.

Подъём не давался мне легко – с каждым шагом в горку в ногах начала отзываться тяжестью и болью вчерашняя прогулка до этих мест. Мне приходилось часто останавливаться на отдых, а Джейкобу приходилось терпеливо ждать меня. Но, опять же, не сказать, что мы поднимались долго. В какой-то момент дорожка перестала подниматься, и мы будто бы вышли на некое заросшее плато. Пройдя вглубь и следуя по тропе дальше, мы со временем, как мне показалось, обогнули горный хребет, и его заросшие пики, едва видимые через кроны деревьев, были теперь немного левее и позади нас. Плато продолжалось, как продолжалась и петляющая меж высоких и толстых деревьев тропинка. И вскоре она вывела нас к совершенно неожиданному месту.