Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Она всего лишь маленькая шлюшка.

– Если это так, значит, я ошибаюсь.

– Конечно, ошибаешься. И сама ты полное дерьмо.

Вдвоем с Гвинет мы расстелили одеяло на кровати так, что половина свисала через край.

– Ты тоже особенный, – указала она.

– Издеваешься?

– Нет, не издеваюсь, просто надеюсь.

Она перекатила Джейн Доу 329 на одеяло, повернула на левый бок, и девочка оказалась на самом краю.

– Надеешься на что? – спросил Телфорд.

Мы перекинули свисающую часть одеяла через девочку и подоткнули под спину.

– Ты знаешь, что я умираю, сука. На хрен надежду. – Он поднялся со второй кровати, его шатало,

как пьяного. – Хочу тебе кое-что сказать.

Гвинет схватила дальний край одеяла и перекинула через девочку, плотно ее запеленав.

Телфорд доплелся до больничной кровати, левой рукой схватился за поручень с другой стороны, чтобы удержаться на ногах.

Я поднял баллончик с мейсом, но она остановила меня.

– Нет. Он окончательно обезумеет. И что потом?

– Маленькая мышка, хочешь безумия, отправляйся в Северную Корею. Маньяки, ублюдочные психи. По телику говорят, это их рук дело. Две вещи по цене одной.

– Аддисон, подсунь под нее руки, – попросила Гвинет, – подними с кровати. Прямо сейчас.

Я не хотел убирать баллончик в карман. Мейс мог свести его с ума, это жжение в глазах, но, несмотря на заряженный пистолет, может, в него следовало брызнуть.

– Скорее, Аддисон.

– Эй, Одинокий Рейнджер, ты слышал, что это две вещи по цене одной?

– Слышал, – заверил я его, когда Гвинет забирала у меня баллончик с мейсом.

– Вирус Эболы, Одинокий Рейнджер, и пожирающая плоть бактерия, распространяется воздушным путем, быстро, хуже атомной бомбы. Пожирает тебя изнутри. Знаешь, как это мерзко?

Я просунул руки под девочку и поднял ее с кровати. Ужас добавил мне сил, и я удивился, какая она легонькая.

Пистолет вывалился из руки Телфорда на кровать. Истекая потом, плача кровавыми слезами, он наклонился через поручень не для того, чтобы поднять пистолет: плюнул в лицо Гвинет. Густой, отвратительный сгусток слизи содержал не только слюну.

67

В этом падшем мире есть то, что ты надеешься получить, но не рассчитываешь, что получишь, потому что удачи нет и никогда не было, и еще по одной причине: слишком дорого, и тебе не хватит жизни, чтобы это заслужить. Если одна из твоих надежд реализуется, если что-то дорогое приходит к тебе, то рассматривать случившееся нужно как благодеяние и каждый оставшийся день жизни благодарить за этот дар. Девушка, которую я встретил под фонарем у Чарлза Диккенса… она была моим даром, я больше ничего не хотел и знал, что ничего не захочу.

Я стоял совершенно беспомощный, с Джейн Доу на руках, а Телфорд плюнул Гвинет в лицо слизью, которую из последних сил собрал во рту. А потом рассмеялся, весело, чуть ли не с восторгом.

– Пистолет, это слишком легко, мышка. Ты умрешь так же, как я.

Она схватилась за простыню, вытерла лицо, но я знал, что этого недостаточно, чтобы ее спасти.

– Умрешь, как я, как я. – Куратор выжимал из себя каждое «я», воздух едва проходил по распухшему горлу. Человек-монстр, монстр и клоун, от души повеселивший себя, и оставайся у него силы, он бы пустился в пляс.

Видит бог, я чуть не отшвырнул находящуюся в коме девочку, чтобы схватить пистолет и пристрелить его. В ушах зашумело так громко, будто где-то рядом вода прорвала дамбу и теперь падала с высоты в сотню футов, перед глазами засверкали звезды, костный мозг заледенел, гнев захлестнул меня и едва не лишил рассудка, но девочку я все-таки не бросил.

– Уноси ее отсюда, – велела Гвинет.

– Ванная, горячая вода, мыло, умойся, – ответил я.

– Шевелись, шевелись,

давай, уходим.

У Телфорда начался очередной приступ. Тело свело судорогой. Он наклонился над кроватью, его вырвало, но определенно не тем, что он съел, а внутренностями. С урчанием кишок и треском ломающихся костей он повалился на пол и исчез из виду.

– Пошли, пошли, – торопила меня Гвинет и первой вышла из комнаты, мимо ванной, где могла бы воспользоваться горячей водой и мылом, по коридору, к лестнице, и я ничего не мог сделать, ничего, кроме как следовать за ней, ноги подгибались под тяжестью девочки и грузом моего ужаса.

Я уже спускался по лестнице, когда меня окутал дурной запах из камина архиепископа, вонь охваченных пламенем марионеток Паладайна.

Я остановился, и Гвинет его тоже почувствовала, потому что, продолжая спускаться, сказала:

– Это ерунда, их здесь нет, явный обман, такой же, как стук на чердаке. Пошли.

Мимо мертвого Уолтера, через фойе. Дверь, крыльцо, калитка в железном заборе, каждый ориентир на обратном пути выглядел не менее зловеще, чем чуть раньше, когда мы только направлялись к дому.

Гвинет открыла дверцу заднего борта, и я осторожно положил девочку в багажное отделение «Ленд Ровера».

На улице двое или трое людей откапывали свои автомобили из-под снега. Лихорадочно откапывали, так спешили, что даже не оторвались от своей работы, чтобы глянуть на нас.

Захлопнув заднюю дверцу, я спросил у Гвинет:

– У тебя в бардачке есть дезинфицирующий гель? Что-нибудь? Машина поведу я.

– Ты не знаешь, как это делается. Со мной все будет хорошо, Аддисон.

Она села за руль, а мне не осталось ничего другого, как занять пассажирское сиденье, а потом мы тронулись с места. Поехали, но только куда и зачем?

68

Кто мы, сокрытые от всех, что мы, почему вообще существовали, объясняло тайну музыки, доносящейся из ниоткуда.

В дни после той жуткой ночи в городе, располагая временем, чтобы все обдумать, я осознал, что отец никогда не слышал этой прекрасной, но грустной мелодии, которая каким-то образом нашла путь в мое трехкомнатное убежище, расположенное глубоко под землей. Он обрел покой на дне реки за год или даже больше до того, как первые ноты зазвучали вокруг меня, когда я читал книгу.

Иногда ноктюрн игрался только раз, звуки окружали меня, я восторгался чистотой мелодии, мое сердце понимало все эмоции, вложенные в музыку. Я знал, что для композитора побудительным фактором послужило горе, и это сочинение – следствие утраты кого-то очень близкого, но также восхищался талантом этого человека и мудростью решения не поддаться горечи, а превратить ее в прекрасное. В других случаях произведение играли два или три раза, случалось, и все пять, и повторение заставляло меня полностью забыть все мысли о личности композитора и его мотивах. С какого-то момента музыка выражала мои чувства, связанные с моими утратами.

Будь отец жив, когда возник этот феномен, услышь он этот ноктюрн и, как я, заинтересовавшись его источником, он бы наверняка сформулировал вопрос: чьим усилием это произведение для фортепьяно могло пересечь полгорода под землей, без помощи проводов или беспроводных технологий, а потом звучать в наших комнатах в отсутствие приемника, усилителя и динамиков? Разговоры на эту завораживающую тему привели бы к догадкам, догадки – к предположениям. Предположения – к версиям и, наконец, к рабочей гипотезе, которая со временем могла быть отвергнута, и тогда процесс начался бы с самого начала.

Поделиться с друзьями: