неВойна

Сережа недоуменно моргал. И правда, он по-настоящему никогда не задумывался, кто такие военные. Раньше ему просто нравилась военная форма – портупея, лаковые сапоги, блестящие звездочки на погонах. Нравились военные песни. Потом, когда он познакомился с Гришей, его покорила та ловкость, с которой бойцы крутили перевороты на турнике и упражнялись на брусьях. Наконец, занятия с дядей Валерой приоткрыли ему что-то такое, о чем он даже не подозревал. Нет, это были не приемы рукопашного боя или искусство метания ножа. И даже не рассказы о войне, хотя они крепко запали Сереже в душу. Он вдруг понял, что так поразило и так привлекало его и в Грише, и в дяде Валере, и в дедушке. Характер. Какой-то незримый огонь внутри. Стержень. Он вспомнил об отце. У него не было такого стержня. И Сереже стало обидно за него.

– Так вот, Серега, – прервал дед раздумья внука, – военный – это такой человек, который, коли понадобится, жизнь свою готов отдать. Если кто этого не понимает, проку от него – пшик. Как на такого положиться? Испугается он – товарищей своих погубит. А командиру еще сложнее: ему ошибаться нельзя – он чужими жизнями распоряжается. Послать на смерть невелика наука, а вот врага побить и солдат своих сберечь – вот за это почет и уважение.

– И награды за это дают? – Сережкины глаза горели.

Дед хмыкнул.

– Дают и награды. Только война прежде свои награды раздает, не скупится, – он покосился на плечо с вырванным куском мяса. – Только, милый ты мой, не видал я, чтоб за награды в атаку на пулеметы ходили. А вот за товарищей своих – бывало. За товарищей и умереть не грех. А награды – они ко всем относятся. Вот на фронте друг у меня был – Сашка, его на моих глазах убило. И вот пойди узнай, получил бы я ту Звезду, кабы он меня тогда не прикрыл? – Он посмотрел в угол, где тускло отсвечивали иконы. – Так что нам ее, считай, на двоих дали.

Сережа вдруг порывисто обнял деда и прошептал:

– Я хочу быть как ты. И я не подведу. Ты веришь мне? Веришь?

Дед молча гладил его по голове, потом поднялся и украдкой смахнул соринку с ресниц.

КОВБОИ У БАССЕЙНА

– Училище, равняйсь! Смирррно! Равнение на середину!

В ОрджВОКУ 5 первокурсники принимали присягу. Позади остался курс молодого бойца, который, казалось, никогда не закончится. Бесконечные подъемы и отбои за 45 секунд, до тех пор, пока обмундирование, как в трюках Дэвида Копперфильда, не научится мгновенно переходить из положения «надето-застегнуто» в положение «сложено-выровнено» и обратно. Днем – бесконечные кроссы по жаре в противогазах, в дождь – преодоление по-пластунски полосы препятствий; вечером – стирка и сушка всего и вся, подшивка воротничков и пришивание пуговиц, чтобы назавтра все повторилось вновь. И бесконечные подтягивания, отжимания и приседания. Приседали всем взводом, обхватив друг друга за плечи и считая вслух. Уже трудно было разобрать, наказание ли это за какую-то провинность или чей-то дьявольский эксперимент. К концу первой недели у молодых здоровых парней осталось лишь два желания – чего-нибудь (неважно чего) пожрать и где-нибудь (неважно где) уснуть. Кто-то умудрялся спать даже в строю по дороге в столовую. Столовая занимала весь первый этаж огромного двухэтажного здания старинной усадьбы, в котором размещалось училище. Но «молодым бойцам» было не до красот архитектуры. Особенно тяжело приходилось тем, кто пришел в училище не из армии или кадетов, а прямо со школьной скамьи. За месяц из трехсот новобранцев отсеялось около ста. Остальных поддерживало лишь одно: число дней, оставшихся до присяги, неумолимо таяло.

5

Орджоникидзевское высшее общевойсковое командное дважды Краснознаменное училище имени Маршала Советского Союза А. И. Еременко.

И вот наконец этот день настал: они выстроились на плацу – на стриженых головах новенькие фуражки, выглаженная «парадка» с аккуратно нашитым на рукаве «минусом» – знаком первого курса – сидит безупречно, сапоги блестят. Руки сжимают АК-74 – первое в жизни боевое оружие, из которого накануне каждый отстрелял по три патрона на полигоне в Тарском. Слова присяги вызубрены так, что стоят перед глазами: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…»

Из-за облаков вышло солнце, расплылось в глазах зеленоватыми пятнами, высветило россыпь веснушек на лице высокого парня, стоящего третьим в шеренге. Он невольно зажмурился.

За первокурсниками наблюдали их родители. Сергей успел пробежать по толпе взглядом, пытаясь отыскать родное лицо. Да вот же он – дед. Надел свой парадный костюм с наградными планками. Сергей просиял. Он присмотрелся к тем, кто стоял рядом. Это были незнакомые ему люди.

После присяги фотографировались на фоне знамени. В центре – курсант, справа и слева – родители. Сергей встал рядом с дедом и улыбнулся.

В роте командир подписывал увольнительные – до полуночи. Поезд у деда был вечером, и они целый день гуляли по городу. Заглянули в знаменитый дендрарий, полюбовались Тереком, посидели в кафе на улице Горького. Сергей много рассказывал об училище, он был на седьмом небе от счастья. Прощаясь на вокзале, дед снял с руки часы и отдал внуку.

– Меня они никогда не подводили. Пусть теперь тебе послужат. Будет о деде память.

– Я тебя никогда не забуду! – Сергей порывисто обнял деда. – И бабушку тоже! Вы столько для меня сделали!

Дед закашлялся.

– Ох и силен же ты стал! Чуть ребра мне не поломал, – он улыбнулся. Потом вдруг стал серьезным.

– Теперь ты своей жизни хозяин. Ты дорогу выбрал, тебе по ней идти. Найди себе хороших друзей, вместе и дорога легче, и с пути не собьешься. Непростые времена настают…

В тот год перед поступлением они с дедом не раз говорили на эту тему. Страна менялась. Это было заметно не только по передовицам газет, с которых не сходили слова «перестройка», «гласность» и «ускорение». Вдруг стали расти цены, вначале на алкоголь (это еще было понятно: Горбачев объявил беспощадную войну зеленому змию), потом почему-то на мясо, потом из магазинов пропал сахар (его скупили самогонщики, которые с энтузиазмом принялись восполнять дефицит напитков на прилавках). Наконец, совсем уж необъяснимым образом с полок стали исчезать мыло, конфеты, куртки, обувь… Вдвое подорожал бензин. Дядя Петя, шофер с автобазы, который на своем ЗиЛ-130 привозил им дрова, клял Горбачева и травил свежие анекдоты.

– Что такое: хвост длинный, глаза злые, а яйца – маленькие и грязные?

Он обводил сидящих за столом озорным взглядом – и через вахтанговскую паузу сообщал громким шепотом, как военный секрет:

– Очередь за яйцами по 90 копеек!

Он был не прочь опрокинуть стопку-другую «беленькой». Но никогда не напивался и не курил. У Сергея в классе курили уже почти все мальчишки.

– Серега, – говорил он, аппетитно хрустя маринованным огурцом, – никогда не кури, даже не пробуй – это такая зараза! Выпить иногда можно, но немного. И вина не пей, лучше водочки.

Рекомендация была излишней. Дед застолий не признавал, праздники отмечали скромно. К тому же детей на Кавказе за общий стол не сажали, во всяком случае, надолго. И Сергей не был исключением.

После ужина за столом проходил «семейный совет»: подводили итоги дня, обсуждали новости, намечали планы на завтра. Сергей любил слушать эти неторопливые разговоры «за жизнь». О политике почти не говорили, но газеты дед просматривал внимательно и, судя по всему, оптимизма передовиц не разделял.

Весной в «Адыгейской правде» была большая статья о суде над преступниками, которые в прошлом году взяли в заложники детей и учительницу и, угрожая сжечь их заживо, угнали самолет в Израиль 6 . Отложив газету, дед сказал в задумчивости:

– Вот откуда такие берутся? Вроде среди людей живут, а хуже зверей стали. И что им этот срок? Главный-то ихний три раза уже сидел, и что – исправила его тюрьма? В нем от человека-то ничего не осталось, одно обличье. Таких к стенке надо ставить – как фашистов, которые в деревнях людей сжигали.

6

Захват заложников произошел 1 декабря 1988 года в г. Орджоникидзе (ныне Владикавказ). Суд над преступниками состоялся в марте 1989 года, все пятеро получили различные сроки тюремного заключения. Подробнее об этих событиях можно прочитать во втором издании книги Алексея Филатова «Крещенные небом».