Невразумительные годы

– Что с отцом моим будет, когда ждать?

У Чебачихи здесь в селе живёт сестра Катерина, а у неё – их с Таськой отец Пантелей Никифорович. Он уже давно болен – с января или февраля. То ему лучше, то хуже, а какая болезнь – бог знает. Наверно, просто старость – восемьдесят семь лет старику. Таська давно хочет спросить ясновидящего Павла Ивановича, когда он умрёт, но муж категорически против: «Будем мы ещё свои деньги всяким жуликам носить, не затем их зарабатываем». Он не сомневается, что Павел Иванович мошенник. Таськина сестра Катерина тоже против, но по другой причине: она верующая, а батюшка в церкви сказал ей, что грех обращаться к гадателям и целителям, этим притягиваешь к себе нечистую силу.

Так вот, видно, настал для Чебачихи удобный момент: муж в дверь, а она к экстрасенсу. Но пропускать её без очереди никто не хочет:

– Нам всем только спросить надо. Ты тут рядом живёшь, спрашивай хоть каждый день, а нам ехать.

Но Таська пошла к Надежде Васильевне, и та, как соседка, провела её без очереди.

– Ну что, тётя Тася? – спросила Надежда Васильевна, когда Чебачиха вышла.

Вокруг тут же собрался кружок любопытных. А я тоже любопытный: как тут не любопытствовать, и оказался совсем рядом с Кирьяковой. Какие же у неё глаза! Большие, светло-серые, с едва заметной улыбкой. Хороша! Как хороша! Одета просто: белоснежная блузка, чёрная юбка, чёрные туфельки-лодочки и ни одного украшения!

Что там Чебачиха говорит?

– Сказал, что умрёт не позже октября, – донёсся до моего сознания её голос.

– Не позже октября это когда? – спросил я. – Сейчас июль – это не позже октября, и тридцать первое октября – тоже не позже.

– Ой, точно! Ой, дура я! Растерялась совсем. А и правда, когда же? Ой, милые, пустите меня обратно, я переспрошу!

– Нет уж! Так целый день будешь спрашивать и переспрашивать! Да и женщина уже зашла.

– Считайте, тётя Тася, что Пантелей Никифорович помрёт в конце октября, – успокоила её Надежда Васильевна. – Если хотите, я у Павла Ивановича уточню.

– Спасибо, Надежда Васильевна, я ведь так и поняла, что в октябре. А, если узнаете, скажите мне, я вам маслица принесу свеженького – бесплатно, прямо из маслобойки.

– Хорошо, хорошо, Тася, иди с богом.

Чебачиха побежала к себе через дорогу, едва не угодив под колёса очередной подъезжающей машины.

Через десять минут вышла Крутоярова, а с ней Светка – важная секретарша:

– Кирьякова, проходите.

Ольга Олеговна молча проследовала за ней.

Прошло довольно много времени, прежде чем она вышла.

За это время Надежда Васильевна успела рассказать всем зачем Кирьякова пришла, что хочет у Павла Ивановича узнать, и как непросто ясновидящим выходить в астрал и перемещаться в будущее.

– Надо же! Ах, ах! Боже мой! Это же какую силу души надо иметь! – ахали и охали слушательницы.

– Ну что, что он сказал? – бросились мы к Кирьяковой, когда она вышла.

– Прежде не верила, а сейчас сама вижу – необыкновенный человек! Всё знает! – сказала она серебряным голосом. – Действительно ясновидящий! «Здравствуй, – говорит, – Ольга Олеговна». «Откуда вы знаете, как меня зовут?» – спрашиваю. А он: «Я всё знаю, мне бог нашёптывает. Видишь, икона висит? Сейчас она мне скажет, зачем ты ко мне пришла». И начал водить надо мной руками – вот так. Поводил и говорит: «Знаю, мать, что тебя привело ко мне. Сына твоего единственного, молодого, красивого, ещё не жившего, посылают туда, где каждый день гибнут люди. Тебе страшно. И это правильно: каждая мать боится за своё дитё. Сын твой умница, много планов у него на будущее. Любит он девушку, красивую, как ты. Но что-то мешает им поженится. Вот только не могу понять, что. Чувствую, разумная причина, а разглядеть не могу». Я ему говорю: «Она учится на последнем курсе. Решили отложить свадьбу до того, как диплом получит!». – «Да, да, – говорит, – сейчас вижу. Зовут твоего сына Лёшей. Леонид, значит… Нет, нет, Алексей! Точно: Алексей! Вижу его диплом об окончании института. Ух ты! Высшая школа милиции: выдан Кирьякову Алексею… Алексею… Первая буква отчества, вроде, «Г». А я подсказываю: «Правильно, Григорьевичу». – «Да, да, Григорьевичу. Но я тебя обрадую: тебе, мать, нечего бояться. Того, что случилось с твоим Лёшей в начале года, никогда больше не будет: бандитские пули его не тронут. Через полгода вернётся твой Алексей Григорьевич живым и здоровым. И свадьба у него с Анастасией будет роскошная, и внуков у тебя будет двое: мальчик и девочка. Жить они будут в Городе, и жить будут богато. Вот так-то, Ольга Олеговна! Мотоцикл его, что стоит у тебя в сарае, не продавай: он ещё погоняет на нём, прежде чем автомобиль купит». Ну, слава богу! У меня такая тяжесть с души свалилась…

И правда. Красивое лицо её светилось.

Мне ужасно хотелось провести сеанс разоблачения и рассказать о подслушанном разговоре… Но к чему это приведёт? Она снова будет несчастной, Алексей скорее всего поедет против её воли, иначе пять лет учёбы и год карьеры – коту под хвост. Она будет страдать, не спать от страха. Пусть уж лучше верит. В конце концов убьют Алёшу, или он вернётся – это зависит не от предсказания Павла Ивановича. И я просто высказал сомнение:

– Слишком всё хорошо у него. Эти ясновидящие всегда говорят то, что от них хотят услышать.

– Нет, нет! Он сказал правду. Ведь вашей соседке он предсказал не то, что она хотела услышать, а смерть отца. Есть, конечно, среди экстрасенсов самозванцы, но этот настоящий. Настоящий! Я в этом убедилась.

Я не решился разрушить наступившее в её душе спокойствие. Они с Крутояровыми уехали, а во мне осталась досада, что умная, красивая женщина купилась на такую туфту. Хотя, как не понять её?!

4. «Вот такая басня»

Заходящее солнце окрасило дома, деревья, кусты в палисадниках оранжевым цветом. По улице прошли коровы. Семь голов свернули в калитку Чебаков, две коровы прошли дальше. Это всё. На нашей улице скота больше нет.

А я помню: в мои детские годы по этой же улице шло целое стадо, и мать кричала нам: «Уходите скорее с улицы, совхозный бык идёт!». Огромный бык-производитель, которого совхоз отдавал на время в стадо частников, шёл с кольцом в носу, сопровождаемый всадником-пастухом, косил кровавым глазом и ревел утробно и страшно. Пастух щёлкал кнутом и ругался матом. Мы с ужасом смотрели из-за заборов. Только соседский мальчишка шестиклассник Серёжка Мишин на огромной скорости проносился мимо быка на велосипеде. У малышни замирало дыхание, никто не сомневается, что Серёжка герой.

Тогда никто не держал по пять коровы, но одна-две были у каждого.

Ещё три года назад жена в это время устраивалась доить корову, прибегал кот Васька, садился напротив, навострив уши, ожидая молока. Я, отломив ветку клёна, отмахивал от Рябинки оводов.

А сейчас и делать нечего: картошку пропололи, грядки на сегодня полили. Я вышел посидеть на лавочке за оградой. Было тихо, зной спал, воздух пах травами. Дышалось легко.

Павел Иванович ещё принимал. Остались «жигули» и «запорожец», а за ними знакомая лошадь – тёмно-рыжая с чёрными гривой и хвостом. Значит Лыковы здесь. Я решил дождаться стариков и узнать, как дела. Небо над селом было акварельно-прозрачным, чуть зеленоватого цвета, а над горизонтом уже загорался закат.

Мужчина и ребёнок, свернув с асфальта, шли ко мне по выгорающей траве. Мужчину я узнал. Он живёт за речкой. Зовут его Матвей Мартынович Мелех. Намучились мы, шкрабы, с его детьми. Это было в первые годы обязательного среднего образования. Мелехи – Митя и Вася – были необучаемы, но, хочешь, не хочешь, пришлось тянуть их до десятого класса и принять у них экзамены. Это сейчас мы привыкли плевать на знания – главное показатели, а тогда мы чего-то от них требовали, звали в школу родителей. Жена Матвея Мартыновича сразу просекла ситуацию и за словом в карман не лезла. В учительской подпирала бока: «Моё дело родить, ваше учить. Не хотят учиться, плохо себя ведут? Это ваши проблемы!». Как я жалел тогда, что нельзя исключать паршивцев из школы, как в царской школе! Помню ещё в детстве читал книгу Гарина-Михайловского о Тёме Карташове. Как мама его, вдова генерала, на полусогнутых приходила в гимназию и умоляла, чтобы не исключали её сына. А у нас образование превратилось из блага, даруемого обществом, в одолжение, оказываемого ему.

– Здорово! – сказал Матвей Мартынович. – Принимают ещё?

– Здравствуй, дядя Матвей! Что так поздно?

– Да дела всякие… У меня ж хозяйство?

– Неужто коров ещё держишь?

– Не! Поросят держу, а коров давно сбыл. Сена не достать.

– Я слышал, фермеры продают.

– Так они того, дорого продают, не укупишь.

– А поросят как держишь?

– Как «как»? Просто: держу и всё.

– Я спрашиваю: как для поросят корма достаёшь?

– Зерна немножко совхоз даёт, немножко у комбайнёров покупаю, немножко того… Ну, сам знаешь… Пока, ничего… Можно держать, а потом посмотрим.