Невыносимый сводный

Сергей часто задерживается в офисе допоздна, а мать никогда не требует, чтобы я вернулась пораньше.

Все, что ее интересует в последнее время, это она сама и ее стремительно ускользающая молодость. Матери сорок два, и она считает это чуть ли не катастрофой вселенского масштаба.

Золотов мне нравится. Он нормальный мужик, если так можно выразиться. Не пристает с нравоучениями и не нудит по поводу и без, как некоторые отцы и отчимы моих подруг. Почти все время пропадает на работе. Дает денег столько, что я не успеваю тратить (мать предпочитает, чтобы мы жили на его деньги, а не на свои). Не устраивает никогда и никому сцен. К тому же внешне он очень даже ничего.

В общем, не отчим, а мечта.

Он тот, от кого я точно не жду никакой подлости.

А потому происходящее дальше настолько выбивает из колеи, что я не знаю, как смогу оправиться от такого удара.

– Никуся, а вот и ты! – поет Мари, едва я показываюсь на пороге гостиной.

Матерью я могу называть ее только в своих мыслях. А на людях будь любезна Мари. Или на крайний случай полным именем, Марианна.

Так повелось давно, еще со старших классов школы. Стоило мне начать и говорить ма.., как она тут же перебивала и заканчивала за меня. Мари. Постепенно я привыкла.

– Привет, привет.

Мы расцеловываем воздух возле щек друг друга, после чего Мари обращает внимание на мой новый маникюр.

– Мило, - констатирует она, - как раз сегодня думала над этим цветом. На Садовой делала?

– У Лизы, как обычно.

– Нужно и мне записаться, в пятницу прием у Сандаловых. Хочу выглядеть на все сто. И сменить план тренировок. А то что-то в последнее время я растеряла всю форму.

– Ты отлично выглядишь, ма.

– Да?

И мать косит глаза на большое зеркало, что висит слева от нас.

– Спасибо, Никусь. Но все же нововведения не помешают. Кстати, о нововведениях.

И она переводит взгляд тщательно подведенных небесно-голубых глаз обратно на меня. (На самом деле у нас с ней карие глаза, но она носит какие-то суперкрутые линзы). И пластику груди она сделала не задумываясь.

– Тут Сережин сын, Данил, ты же помнишь, что у Сережи есть сын от первого брака?

Что-то такое мелькало, но без подробностей.

– И что этот сын?

На манер матери я и сама начинаю засматриваться на себя в зеркало.

Слава богу, что с моей грудью все в порядке. Также как и с ягодицами. Они не огромные, но и не плоские. Грудь высокая и тугая. А попа выпуклая и округлая. Парни обычно зависают, стоит мне одеть платье с низким вырезом декольте или что-то обтягивающее.

– Ну, он поживет у нас какое-то время. Я надеюсь, ты не будешь против?

А раз так, что мне не придется делать пластику, как моей матери. Ни одной из частей тела. Что здорово, потому что я терпеть не могу все, что связано с клиниками и лекарствами.

Так, о чем она говорит? Кто поживет?

– Кто у нас поживет? – уточняю у матери, а сама снова прохожусь по своему отражению в зеркале.

И констатирую, в очередной раз, как же мне повезло с внешними данными.

– Сережин сын, Данил.

– А, Данил.

Я прикидываю и так, и эдак.

– Данил, Данил. Да пусть живет, мне-то что. Только разместите его подальше от моей комнаты. Где-нибудь на первом. Чтобы не сильно маячил перед глазами.

И с волосами повезло, продолжаю размышлять я. Тяжелые, блестящие. Да и вообще в жизни повезло, чего уж там.

У матери вдруг звонит телефон.

– Ой, это, наверное, Сережа. А телефон я оставила в столовой.

И она кидается в сторону пищеблока, а я снова возвращаюсь мыслями к сыну Золотова. Не слишком ли я поспешно согласилась?

– Сколько ему лет, этому Данилу? – ору я вдогонку матери, и тут же озвучиваю свои страхи.

– Надеюсь, он не окажется прыщавым ноющим подростком или тупым кретином, пускающим слюни на всех мало-мальски привлекательных девчонок?

– Не окажется, - раздается вдруг за моей спиной.

И этот голос кажется мне отчего-то знакомым.

Я резко разворачиваюсь на сто восемьдесят и взгляд мой упирается в уже знакомое мне наглое, противное, но вместе с тем недопустимо привлекательное лицо утреннего курьера, лихо гоняющего на байке.

– В смысле?
– вырывается из меня, а между бровями залегает, подозреваю что глубокая, складка.

Как так?

Не для того я весь день старалась не думать об этом парне, чтобы вот так снова столкнуться с ним нос к носу. Да еще в своем собственном доме.

Но так происходит.

Он стоит прямо передо мной широко расставив ноги и покачивается с пятки на носок.

Жует жвачку и смотрит на меня с таким независимым видом, что у меня руки чешутся вмазать по его наглому дерзкому лицу.

– Что ты здесь делаешь?
– цежу я и смериваю его самым презрительным взглядом из своей коллекции.

Уже догадываюсь Что, но совершенно, абсолютно не желаю этому верить.

Глава 3

– Что-ты-здесь-делаешь? – повторяю свой вопрос чуть ли не по слогам.

– Переезжаю, как видишь.

Парень усмехается и кивает на большую спортивную сумку, брошенную у входа.

Несколько секунд я таращусь на эту сумку, потом снова перевожу взгляд на курьера.

Точнее, совсем не на курьера. Тьфу.

– Ты не курьер, - зачем-то говорю я, хотя всем уже итак понятно, что никакой он не курьер.

Но ужас как не хочется принимать данный факт.

О, боже, как же сложно поверить в то, что этот наглец в итоге оказался сыном мужа матери. Просто в голове не укладывается.

– Тогда зачем ты утром сказал, что ты курьер? – требую я.

Но тут же жалею о своем вопросе.

Парень смотрит на меня так, словно я младенец, которому он вынужден объяснять элементарные вещи. Снисходительно.

– Я не говорил, ты сама так решила.

Голос засранца спокоен, а сам он вовсю наслаждается моей нерешительностью.

Наслаждается и насмехается надо мной.

– Ты дал понять, - настаиваю я на своем.

– Интересно, как?

– Ты…ты…

Но мое красноречие мне отказывает.