Нея

Когда продали бабушкин дом, маме с присущей ей настойчивостью удалось включить в договор купли-продажи пункт, дающий нам право при ее жизни получать свежую весеннюю воду из парка. Раз в неделю посыльный мальчик из фирмы отца находит время, чтобы наполнить у нас четыре большие оплетенные бутыли этой знаменитой минеральной водой. Это почти что религиозный напиток здесь, его употребление больше похоже на ритуал, нежели просто на традицию. Благодаря этой воде, по-видимому, мы никогда не болеем, а если все же мы заболеваем, то потому, что просто мало ее пили.

Морис и папа затеяли длинную дискуссию о производительности труда. Я слушаю. В своих сочинениях я стараюсь употреблять в основном их лексикон, даже если эти слова не всегда имеют отношение к школе. Я высокомерно выставляю их напоказ, отыскивая в своей памяти. В классе они обеспечивают мне соответствующую репутацию: «Берите пример с Неи, она знает, как точно использовать нужное слово…»

Дома у нас обычно не бывает полуденного отдыха. Но по четвергам, возможно потому, что я дома и надо мной никогда не висят обязанности по домашнему хозяйству, у меня создается впечатление, что я нарушаю обычный дневной распорядок. Мама заявляет, что не хочет оставлять меня одну, и вместо того, чтобы отправиться за покупками, начинает заниматься всевозможными трудоемкими работами, так что я вижу ее даже реже, чем обычно. Если она начинает что-то делать, уже ничто не может ее остановить. Она забирается в чулан, где хранится куча всевозможного барахла, накопившегося за последние двадцать лет. При этом мое присутствие ей просто необходимо. Отец по обыкновению закрывается в своем кабинете, но после обеда вместо разгадывания кроссворда ухитряется смотреть начинающийся в три часа сериал по телевизору или читать детективы.

— Нея, любовь моя, как насчет того, чтобы прилечь ненадолго? — говорит тетя Алина.

Я не упускаю возможности исчезнуть. Окно моей комнаты выходит на запад, солнце после обеда заливает комнату. Я задергиваю шторы. Темнота как бы воссоздает прохладу каникул.

Закрыв дверь, я могу различать шаги домашних: мамы, немного тяжеловатые, и нерешительные — отца, легкую скользящую походку Сюзанны. Я как будто в прострации. Тетя Алина ушла. Морис, скорее всего, сказал, что ему надо прочесть отчет, он обычно так поступает. Являясь «консультантом по коммерции», он не обязан слишком строго следовать служебному расписанию и теоретически наносит визиты своей клиентуре в течение всего дня. Однако, поскольку он влюблен в Сюзанну, я не знаю, идут ли и теперь его дела хорошо, но фактом является то, что он ухитряется все организовать так, чтобы можно было остаться у нас на все послеобеденное время. В нашей семье ненавидят нежничанье обрученных пар. Поэтому Морис придумал этот предлог с чтением отчетов. Отец считает вполне нормальным, что он идет напролом и таким образом в какой-то степени посягает на нашу собственность. Мама всегда поражается редкостному пониманию нанимателей Мориса и бросает грубые намеки по поводу того, как обрученные проводят время на самом деле, когда остаются одни в квартире. Уже не единожды Сюзанна приходила в бешенство от поведения матери и ее едких комментариев. Во всяком случае, когда наши влюбленные полагают, что находятся вне постороннего наблюдения, Морис проскальзывает в комнату Сюзанны. Я видела их. Снаружи есть пожарная лестница, огибающая верхний этаж квартиры на уровне балкона, проходя как раз рядом с окном моей сестры.

Конечно, Сюзанна не задергивала шторы — она вообще никогда ничего тщательно не делает, — и я могла незамеченной взбираться на пожарную лестницу и вытягивать шею, чтобы разглядеть их лежащими на кровати. Она снимала юбку и панталоны, а он пялился на ее сокровенные места и гладил их. Она постанывала, и я прекрасно понимала отчего — ведь я сама порой в постели вот так же играла, лаская себя своей рукой. Он расстегивал ширинку брюк, и я уже не могла четко разглядеть ни его, ни, конечно же, его половой член. Я только различала контуры того, что выглядело с моей точки наблюдения как волосы на лобке. Я почти наверняка догадывалась, что они там внизу спорили: Морис пытался овладеть Сюзанной. Она же не сдавалась и просила его уйти. Ясно, что она опасалась, как бы кто-либо из домашних не вошел в комнату в самый неподходящий момент.

Я бывала разочарована, ведь мне так хотелось наконец-то абсолютно точно узнать, как мужчина и женщина занимаются любовью. Теоретически все казалось простым. Но я совсем не понимала, почему тот факт, что мужчина прижимает женщину, должен вызывать у обоих более сильные чувства, нежели те, которые возникают у меня ночью, когда я играю с собой перед сном? Очевидно, это действительно были значительно более острые ощущения, ведь каждому хотелось бы этим заниматься. Если же нет, тогда им не бывать в высшей степени счастливыми, совсем как мне, даже с моими восхитительными ночными исследовательскими манипуляциями, бессвязными мечтами и смутными видениями.

Несмотря на то что шаги приглушаются коврами, я всегда слышу, как Морис проходит мимо моей двери к комнате Сюзанны. Он не теряет времени зря. Теперь, когда в комнате темно и тепло, меня охватывает сильное желание. Я быстро раздеваюсь и прыгаю в постель. Но вместо того чтобы утолить эту жажду испытанным способом, я чувствую новую потребность, наподобие удовольствия, которого Морис добивался от Сюзанны. Я вспоминаю, как губы отца касались моей щеки, когда я была маленькой, как он целовал меня, так мягко и нежно, что можно трепетать от счастья, пока в какой-то миг не уснешь. Слезы набегают на глаза, и мой палец вместо интенсивного потирания губ моего лобка в нерешительности выжидает, затем едва касается их, и я шепчу: «Морис, Морис…»

Сильное оцепенение наваливается на меня. Моя правая рука покойно лежит на правой груди, затем плавно переходит на левую. Впервые в жизни я начинаю понимать смысл слова «сладострастие». Эта рука может дать мне что-то еще, кроме удовольствия — сладострастие, удовольствие сверх удовольствия. До сих пор я знала лишь, как вызвать нечто похожее на вспышку молнии. И тем не менее… Сколько раз я оставалась неудовлетворенной, мое влагалище пылало страстью, а рука жаждала. Мне удается достичь оргазма только после бесчисленных попыток. Но сегодня моя рука — это рука Мориса. Я закрываю глаза…

Громко, словно он был здесь и мог слышать меня, я повторяю: «Морис, Морис…»

И Морис появляется. Он просто открывает дверь, которая, как мне казалось, была заперта. Меня охватывают испуг и ярость. Чертова дверь со своим замком, вечно неисправным… И к тому же мама всегда отказывается дать мне ключ: «Девушке твоего возраста не следует запираться».

Чего хочет Морис? Он видел меня? Я натягиваю простыню до подбородка и как можно более сердито смотрю на него. Я ненавижу его.

— Ты ведь ничего не можешь здесь разглядеть, — говорит Морис. — Почему ты задернула шторы в такой чудесный солнечный день? Ты звала меня?

— Нет… О… да. Будь так добр, закрой дверь.

Морис выполняет это, его глаза постепенно привыкают к темноте.

— Полуденный отдых? Ты могла хотя бы открыть окно.

— Я хотела бы узнать… — говорю я, садясь прямо, все время держа простыню на груди.

Я лихорадочно размышляю: о чем бы его спросить? Что бы ни произошло, он не должен уйти. Он подумает, что я идиотка. Я повторяю:

— Я хотела узнать… Я пытаюсь решить задачу по геометрии и фактически зашла в тупик. Ты не мог бы?..

У Мориса кислый вид. Должно быть, Сюзанна уже поджидает его. Однако, как бы то ни было, он всегда говорит, что любит меня и что я так непохожа на Сюзанну. Вообще-то он прав. Мне бы хотелось взбираться на Эверест и плыть по океанам. А Сюзанна, напротив, подчиняется условностям и уступает маме, точно так же, как и мне, докучающей ей. Они обручены, что еще? Но почему мама вправе запрещать Морису проделывать с Сюзанной то, что доставляет ей удовольствие, от чего они оба в восторге? Они любят заниматься любовью. А почему бы ему не попробовать и со мной? Вне всякого сомнения, я готова пойти на это!

А что в этот самый момент думает Морис? Хочет ли он Сюзанну немедленно или же говорит себе, что, заставив меня отбросить простыню, он мог бы… Но нет, что толку от моих маленьких грудей и узкой щели с едва наметившимся затемнением между ног? Его это вряд ли заинтересует. Несомненно, чего ему в действительности хочется, так это замечательных черных завитков в нижней части живота Сюзанны, куда он может погрузиться. Возможно, в этом весь секрет: в толщине волос Сюзанны и Мориса, в нежном трении друг о друга этих упругих барашков, приносящем гораздо большее удовольствие, нежели слишком сухое, недолгое и незрелое удовлетворение, доставляемое самой себе?